Лошади, кареты и посыльные всегда были в распоряжении Роджера, так что, тратя деньги практически только на одежду, соответствующую его вкусам, он стал настоящим щеголем. Один или два раза в неделю Роджер завтракал в маленьком доме аббата де Перигора на улице Бельшасс в Пасси, и даже этот изысканный господин делал ему комплименты по поводу выбора жилетов.
Во время визитов в Пасси Роджер сначала держался на заднем плане, но постепенно стал полноправным членом собиравшегося там кружка и наслаждался беседой со многими интеллектуалами, которым через несколько лет было суждено оказывать огромное влияние на судьбы Франции.
Среди них были такие известные личности, как писатели Дюпон де Немур и аббат Делиль; тучный, с изрытым оспой лицом, обладатель блестящего ума граф де Мирабо; Луи де Нарбонн 107, одаренный и элегантный незаконный сын младшей тетки короля; Огюст де Шуазель-Гуфье 108, племянник премьер-министра Людовика XV 109; Борте, Шамфор 110, Матье де Монморанси 111, Рюльтьер и некоторые другие. Они обсуждали всевозможные темы; при этом для них не было ничего святого. В разговорах они не щадили ни женщин, ни поэтов, ни министров, ни драматургов, ни королевское семейство, ни друг друга. Большинству из них было немногим за тридцать; почти все были в душе революционерами и вели крайне распутный образ жизни. Их беседы пестрели эпиграммами и имели скандальный привкус, но мысли отличались оригинальностью, а планы – размахом.
Роджер обнаружил, что способен отстаивать свое мнение в разговорах с друзьями аббата, и это дало новый импульс его честолюбию. В течение последних полутораста лет далеко не все министры французских королей были аристократами; многие из самых одаренных имели весьма скромное происхождение и достигли высоких должностей благодаря собственным талантам. Кардинал Мазарини был сыном бедного итальянского рыбака, но тем не менее стал первым министром и богатейшим человеком во Франции во времена регентства Анны Австрийской и, по слухам, даже тайно обвенчался с королевой. Кольбер, величайший из министров Людовика XIV, начинал как клерк, а аббат Дюбуа, будучи бедным клириком, возвысился при регентстве герцога Орлеанского до премьер-министра с кардинальской шляпой.
Роджер был не настолько самонадеян, чтобы домогаться таких высоких постов, но обладал достаточной уверенностью в себе, чтобы понимать, что перед ним открываются широкие перспективы. На службе у маркиза он приобретал ценный опыт, поэтому не стремился к быстрым изменениям, но не сомневался, что любой из его новых влиятельных друзей в любое время охотно рекомендует его на должность, которая значительно улучшит его положение.
Сентябрь оказался для Роджера трудным месяцем, так как маркиз почти постоянно был не в духе. По условиям Версальского договора, за ним должно было последовать торговое соглашение, еще сильнее сближающее Францию с Англией, а месье де Рошамбо за последние два года потратил немало времени, успешно интригуя против всех предложений о заключении торгового договора.
Он утверждал, что Британия куда больше выиграет от возможности экспортировать во Францию на льготных условиях свои скобяные товары, ножи, изделия из шерсти и хлопка, чем Франция от аналогичной возможности экспортировать ее вина и шелка в Британию.
В прошедшем году маркизу приходилось иметь дело только с мистером Кроуфердом, которого Британия отправила в качестве специального эмиссара для заключения договора и который оказался слабым и ленивым. Но в мае британский министр иностранных дел лорд Кармартен отозвал Кроуферда и заменил его более способным и деятельным мистером Иденом. Таким образом, летом месье де Рошамбо стал чувствовать, что проигрывает битву, и это чувство достигло кульминации в сентябре.
Из-за опасений как британцев, так и французов договор в своей окончательной форме был далек от соглашения о «свободной торговле», но запреты были сняты, а пошлины на многие товары сильно уменьшены. С каждым принятым пунктом раздражение маркиза увеличивалось, и наконец, к его бешеному гневу и тайной радости Роджера, договор был полностью согласован и подписан 20 сентября.
– Жена месье де Верженна серьезно больна, – сказал маркиз Роджеру в начале октября, – и старый граф так расстроен, что попросил у короля отпуск, дабы оставаться у ее постели, покуда она не умрет или не поправится. Во время его отсутствия никаких важных решений по иностранным делам принято не будет, поэтому я намерен отправиться на воды в Виши для поправки здоровья. Мои парижские адвокаты советуют мне начинать процесс по делу о поместье Сент-Илер. Так как семейства, фигурирующие в деле, проживают в различных провинциях, дело будет слушаться перед парламентом Парижа. Оригиналы всех документов должны быть предъявлены в качестве доказательств. Поэтому я хочу, чтобы в мое отсутствие вы отправились в Бешрель и привезли их оттуда.
Сердце Роджера радостно забилось. Последние недели он часто думал о том, что Атенаис скоро должна вернуться в Париж на зимний сезон, который, однако, не откроется полностью до возвращения двора из Фонтенбло – загородной резиденции – в середине ноября. Приказ маркиза означал, что он увидит своего обожаемого ангела значительно раньше.
Через час после того, как маркиз покинул Париж, Роджер отправился в путь. Снова он мчался через Рамбуйе, Шартр, Алансон, Майен, Витре и Рен, не обращая внимания на их исторические достопримечательности. Копыта лошадей, на которых он скакал, отбивали один и тот же волшебный ритм: «А-те-на-ис, А-те-на-ис, А-те-на-ис».
Когда Роджер добрался до Рена, было уже далеко за полдень, но он не стал там останавливаться и проехал последние мили после наступления темноты. На этот раз Роджер не повернул в конюшенный двор, а подъехал прямо к парадному входу и забарабанил в дверь рукояткой хлыста, словно молодой аристократ.
По негромким приветствиям впустившего его лакея он почувствовал, что в замке что-то не так. Потом Роджер заметил, что на слуге полузастегнутая ливрея и старые полотняные бриджи и что большой холл освещен не так ярко, как обычно, когда кто-то из членов семьи был дома. Повесив поводья лошади на железный крюк, Роджер шагнул внутрь. Мрачные тени словно потянулись к нему, охватывая холодом страха.
– Что здесь случилось? – крикнул Роджер слуге. – Где Альдегонд? Почему вы смотрите на меня так уныло? Скажите, в чем дело, а если вам не хватает духу, немедленно приведите Альдегонда!
В этот момент мажордом, шаркая, вышел из двери позади холла. Он был не в ливрее, а в старом халате и шлепанцах.
– Месье Брюк! – печально воскликнул он. – Я слышал топот вашей лошади и удивился, что кто-то прискакал в такой поздний час. К сожалению, в доме слишком плохие дела, чтобы принимать кого-то.
Роджер нетерпеливо хлопнул себя хлыстом по ноге:
– Что произошло со всеми вами? Почему холл в полутьме? Какое несчастье повергло вас в такую печаль?
– Увы, месье, несчастья преследуют нас уже две недели – с тех пор, как мадам Вело поскользнулась на лестнице и сломала ногу.
– Никто не гасит три четверти свечей из-за того, что женщина сломала ногу, – возразил Роджер. – Говорите, или, клянусь, я сломаю хлыст о ваши плечи!
Альдегонд уже заметил новый наряд Роджера – дорожная пыль не могла скрыть его жемчужно-серый, отлично скроенный костюм для верховой езды и замшевые перчатки. За последние шесть месяцев он не только подрос на дюйм, но куда сильнее повзрослел душевно. Старый мажордом хорошо знал этот властный голос. Не проявляя возмущения, он забормотал, ломая руки:
– Это не наша вина, месье, и я упомянул о случае с мадам Вело только потому, что в тот день, когда она сломала ногу, мы впервые услышали о болезни в деревне. Это, несомненно, оспа, и ей уже заболела половина слуг.
