— А я вчера видела, как один человек шёл здесь с фонариком.

— Что ж, очень правильно, — кивнул незнакомец. — Тут иначе просто нельзя.

Татьяна вдохнула утренний мартовский воздух. Голос у незнакомца тоже был какой-то весенний, лёгкий — как солнечный зайчик от зеркальца, резво скачущий по лужам. У Татьяны вдруг защемило сердце от предчувствия весны. Оно, как лёгкий хмель после бокала вина, влилось в её кровь и заставило выпрямить спину, зорче оглядеться вокруг себя и заметить, что весна — уже вот она, почти пришла.

— А как вы меня узнали? — спросила Татьяна. — Ведь я смотрела в бинокль, а вы — невооружённым глазом. Далековато от вашего окна до моего балкона.

Незнакомец солнечно улыбнулся.

— А я вас знаю, — сказал он. — И давно люблю.

Она засмеялась этому, как шутке, и незнакомец тоже засмеялся. Она, глядя в его удивительные ясные глаза, была уверена, что ничего дурного этот человек подразумевать просто не может.

— Мы с вами, похоже, давно в один магазин ходим, — сказала она. — Я вас раньше не видела.

— А я вас видел, Таня.

Она вздрогнула, и её собственное имя из уст незнакомого человека коснулось её кожи, как маленькая подтаявшая льдинка. Незнакомец снова засмеялся и слегка дотронулся до её рукава.

— Что вы, не пугайтесь. Вы, наверно, подумали, что я маньяк какой-то? Просто я в магазине как-то раз услышал, как один седой мужчина назвал вас Таней.

— Это был мой папа, — пояснила она.

— Простите, я не представился, — спохватился незнакомец. — Меня зовут Игорь.

— Очень приятно, Таня, — пробормотала Татьяна.

— Я знаю, — засмеялся Игорь.

Она тоже засмеялась — смущённо, но уже с некоторым облегчением. Игорь посмотрел куда-то вниз.

— "Сибирскую корону" любите?

— Что? — Татьяна не успела сориентироваться ни в пространстве, ни во времени, ни в обстоятельствах.

Игорь с улыбкой обратил её внимание на пакет, который она держала в руках, совершенно забыв о нём.

— Ах, да, — сказала она. — То есть, нет. Это — не мне.

— А кому?

— Это для Ромы и папы.

— А Рома…

— Мой брат. — К Татьяне окончательно вернулось чувство реальности, она как будто вынырнула из бассейна с тёплой водой на холодный воздух, и её кожа в тот же миг покрылась мурашками. — Извините, мне надо идти. Меня там ждут.

— Да, конечно, — сказал Игорь. — Не смею вас больше задерживать.

И он стал спускаться с крыльца. Татьяна смотрела ему вслед, но он почему-то не удалялся от неё. Когда Игорь обернулся, его удивлённый взгляд привёл её в чувство. Оказалось, что она шла за ним, как привязанная верёвочкой.

— Вы что-то хотели сказать? — спросил он со светлой улыбкой.

Татьяна сконфузилась, лихорадочно соображая и пытаясь придумать какой-нибудь вопрос.

— Я хотела спросить… Вам не мешает по ночам свет от вашей лампы? — выдала она наконец.

Он покачал головой.

— Я не каждую ночь бываю дома, — сказал он. — А так — ничего, не мешает.

Только сейчас Татьяна заметила, что у него в пакете было молоко, сметана и кефир. Она смотрела ему вслед, и её сердце вдруг сжалось в смертельной тоске и бешено рванулось из груди — туда, за ним. Хотя Игоря уже не было рядом, она всё ещё как бы чувствовала на себе взгляд его добрых глаз. Что-то по-неземному светлое было в этом взгляде, необыкновенное, но смутное, как воспоминание из прошлой жизни, и вместе с тем до боли знакомое. То, что было всегда — извечно, ещё до её рождения, до рождения её матери и матери её матери. Ей казалось, что эти глаза встречали рассвет тысячи лет назад, что они видели первый рассвет мира.

На этот раз она присутствовала на кухне и участвовала в разговоре, хотя, естественно, не пила ни капли. Разговор зашёл о том, как следует выходить из запоя.

— Сразу, резко это нельзя делать, — убеждал Роман.

Он сравнил это с неким физическим явлением, и разговор перешёл в эту область.

— Это можно сравнить с такой штукой, как самоиндукция. Вообще самоиндукция есть возникновение эдс индукции в проводящем контуре при изменении в нём силы тока. При выключении источника ток не прекращается моментально. Нет. Когда электрическая цепь размыкается, возникает такая эдс, то есть, электродвижущая сила, такая… В общем, она может во много раз превышать электродвижущую силу самого источника. Вот почему нельзя резко прекращать. Это может отрицательно сказаться на организме. Надо постепенно. Понимаете, Татьяна Михайловна?

— Я понимаю, — сказала Татьяна. — Но постепенно — это понятие растяжимое. Постепенно — это сколько? День? Два? А может, неделя? Вы тоже поймите, Роман Михайлович, что у нас времени-то как раз нет.

Отец, приподняв веки, снова начавшие тяжелеть, спросил невпопад:

— А кто её открыл-то, эту индукцию?

— Вообще электромагнитную индукцию открыл Фарадей параллельно с Генри, — ответил Роман. — Но мы говорили про что?

— Про самоиндукцию, — подсказала Татьяна.

— Верно. Хитрая штука эта самоиндукция.

Отец вмешался:

— Ты сначала сказал про электромагнитную индукцию.

— Да, а самоиндукция — это её частный случай.

— Да я знаю, ты меня не учи!.. Я сам тебя ещё поучить могу.

Роман миролюбиво согласился:

— Конечно, само собой, можешь.

Минут десять они спорили о самоиндукции и индуктивности, а также о том, кто раньше открыл электромагнитную индукцию вообще — Фарадей или Генри. Желая прекратить их спор, Татьяна взяла "Физический энциклопедический словарь" и, найдя нужную статью, вернулась на кухню:

— Вот, пожалуйста. Фарадей открыл в 1831-ом году, а Генри — в 1832-ом.

— Так этот Генри просто слизал у Фарадея! — воскликнул отец.

— Здесь сказано, что они пришли к этому открытию независимо, — вступилась Татьяна за Генри. — Такое в науке случается. Они же были по разные стороны океана. Фарадей был англичанин, а Генри — американец.

Тут разговор зашёл о нашем вкладе в мировую науку.

— Самым великим был, конечно, Ломоносов, — сказал Роман.

— "Открылась бездна звезд полна, — продекламировал отец. — Звездам числа нет, бездне — дна". Это Ломоносов. Он был не только учёный, но и поэт.