В Москве кроме "Знамени" заезжал в "Театральную жизнь". Они крепко испортили, сократив, мой очерк о Люсе Свердловой, приме из Костромы, и началась свистопляска: я очерк забрал, потом дома застал меня звонок ответственного секретаря, место все же нашлось, вечером ездил к Елене Владимировой домой вносить правку. Внимание публики заставляет меня с более ответственно относиться к своей работе.

В Москве, когда я был у Наташи Ивановой в "Знамени", прочел ее статью.

Она отвечает Соколову. Теперь из "крупных" обо мне не писал только Л. Аннинский. Удивился, как мне безразлично все то, что пишут об "Имитаторе". Пассаж Н. Ивановой следует за длинной раскаткой о В. Распутине — его, тоже за "монологизм", как и меня, она несет во все корки: "Откровенно публицистична и повесть С. Есина "Имитатор". Здесь с самого начала очевидна "неправда" героя, неистинность его жизни; и сюжет, и композиция, и конфликт направлены на одно: саморазоблачение Семираева (которого и разоблачать-то зачем: он уж и так голенький). Пафос и страсть С. Есина мне более чем понятны, однако художественная сторона подчас подменяется риторической. Подчиняясь эффекту журнализма, здесь литература открыто переходит в дело и способна стать силой эмпирической: задеть семираевых, разворошить их гнезда, заставить их узнать себя, самообнаружиться! Дело великое, но убедит ли силой художественности повесть через… два года? три? после Семираева?"

Чего они расписались? Мне интересно здесь только одно: вся эта писанина идет вокруг человека, в которого никто не верил! Недавно мне прислал письмо Саша Путко, с которым я в юности работал на Радио. Мысль такая: я в тебя верил, но никогда не думал, что ты так выплывешь. Верили в меня только два человека: я сам и милая мамочка, о которой я всегда вспоминаю. Да поддерживал Лева Скворцов. А рядом, с первых публикаций, рассказов, был Боря Тихоненко. Как многим я ему обязан…?

Из Москвы уезжать не хотелось, было тепло и уютно. Знал, что опять буду скучать о Вале.

Прилетел быстро и четко, в 2 часа, к обеду, уже был на месте. По дороге произошел инцидент: в автобусе не смог отыскать купленный билет, и меня оштрафовали на пять рублей. Как только автобус тронулся, билет я, конечно, нашел. Проверяльщица — довольно гнусная баба, это было видно по ней — знала и видела, что билет я брал, и в ней порядочность боролась с алчностью — работают, наверное, с оборота, — и алчность победила. Это все меня взвинтило, и уже в Ялте я вторые сутки не могу собраться.

Написал большое письмо Мире Смирновой.

6 февраля, вторник. Работаю медленно. Быстрее и не получается. Все выруливаю, а потом подгоняю до былого, до суперреальности. Читаю Бежина — Леня прислал мне книжку из Москвы — и хожу в кино. Видел "Иди и смотри" Э. Климова. Почти документальная лента, которая не останется как документальная, потому что страсти можно придумать пострашнее, и не стала художественной, потому что в этой художественности слишком много этнографии. Два дня назад все же посмотрел "Вокзал для двоих". Просто даже смешно, что ленту вывозили в Канны. Все безумно затянуто, многое построено на сугубо внутренних реалиях. Эпизоды жизни, не превратившейся в общечеловеческую реальность. Все это так и не взлетело до искусства.

Пришел N 1 "Москвы" со статьей Ф. Кузнецова. Какие книги завоевали общественное признание, признание критики и читателя? — начинает наш уважаемый критик. — Это — "военная проза, к примеру, романы "Берег" и "Выбор" Ю. Бондарева… "Три круга" М. Колосова, "Танки идут ромбом" А. Ананьева, "Победа" А. Чаковского, "Полководец" В. Карпова" (здесь очень удачно Ф. Кузнецов перечисляет четырех гл. редакторов: "Октября", "Нового мира" и "Литературной России".

Именно поэтому вклеиваю кусочек из более свежей "Московской правды" с его выступлением на столичной отчетно-перевыборной партконференции. В докладе секретаря МК Ельцина приводятся жуткие цифры очковтирательства и демагогии, оставшихся от Гришина. Все с большим интересом ждут съезда партии. А вот пассаж Ф. Кузнецова: "Попробуйте сейчас поспорить с литературной печатью, скажем, с философской концепцией Ч. Айтматова "И дольше века…?", или скажите правду о слабом, на мой взгляд, романе Чаковского "Победа". Попробуйте даже тронуть Юлиана Семенова за невзыскательность и затянутость его детективных повествований. Или историческую беллетристику Окуджавы, или посредственный роман Валерия Поволяева. Скандал в благородном семействе! Отсюда "приписки" в литературе и этот благостный тон, ставший почти нормой".

Времена, я думаю, заканчиваются. А как нравы?..

20 февраля. Моя литература, видимо, литература обид. Только что в "Неделе" мне дали посмотреть статью В. Фокина.

"- Сегодня особенно часто говорят о драматургическом голоде.

— Во все времена жаловались на отсутствие хорошей современной драматургии. Мне кажется, что сегодня это было бы несправедливо. При Андрее Михайловиче Лобанове Театр им. М.Н. Ермоловой называли "лабораторией современной драматургии" — мы будем стремиться продолжать именно эту традицию театра, тем более, что драматурги на сегодняшний день есть. Очень интересно, на мой взгляд, работают Галин и Мережко, совсем молодые Буравский и Лобозёров, ленинградцы Разумовская и Волков. Проза интересная тоже есть: мы, например, будем ставить "Имитатора" Сергея Есина. А переложение повести для сцены сделали Сергей Михалков и я".

С Валерием Владимировичем у нас положение пассивного нейтралитета. Он обманул меня со всех сторон. Вначале о каком-либо его соавторстве не шло и речи, а вот теперь всем чего-то хочется. Целиком всю пьесу написал я. Фокин не внес ни единой строчки.

И вот еще вырезочки. Это из статьи А.М. Борщаговского в "Литгазете". Он спорит с В. Соколовым.

"А Юрий Трифонов? Неужели он был, а не есть? Есть в самом высоком смысле объективного существования художника, опередившего в чем-то и литературу прижизненную, и сегодняшние наши общие литературные усилия. Наличие таких художников — первый признак высоты и истинности всякой литературы. Как и В. Соколав, я ценю повесть С. Есина "Имитатор". Но как не увидеть, что ее автор не вознесся на некий более высокий "виток" литературной спирали, что он, скорее, ученик Ю. Трифонова. (Замечу попутно, что весьма произвольно отнесение "Имитатора" к повестям, характерным для "нравственных исканий наших дней", в то время как "Пожар" В. Распутина характерен якобы для "философского раздумья и социальных обобщений на новом витке истории". Эти знаки можно с успехом переставить, поменять местами, а лучше посчитать, что элемент нравственный и философский содержится в каждой из этих повестей.)"

Лес рубят. Я не против. Цену я себе знаю. У Распутина, Трифонова счастливая с юности судьба, а я свою судьбу выцарапываю.

Я ведь понимаю, что значит инерция слова, и представляю, что для движения самой мысли можно пожертвовать частностями, но я ценю Борщаговского и целиком разделяю его пафос заинтересованности в литературе.

Закончил третью главу "Место действия". Остановился перед четвертой. Мой план написать еще и пьесу о В.И. Ленине за Ялтинский период — рухнул.

Много читал: коллег, критиков. В частности, В. Бондаренко.

Я пишу, чтобы избавиться от наваждения химер, которые в моем сознании плотнее жизни и заслоняют ее от меня. Как хочется быть дебилом!

22 февраля. Четвертая глава, которая еще недавно мне казалась неподъемной, дернулась и, кажется, пошла. Уже что-то маячит. Несколько дней назад я не знал, чем ее заполнить, а вот теперь думаю, как ей не дать особенно разрастись и вовремя сдержать словоизвержение.