Литмир - Электронная Библиотека
A
A

17 апреля, понедельник. Вчера, в 7-м часу, с Казанского вокзала уехал в Ижевск, где пройдет заседание Приемной комиссии. В купе долго разговаривали: А.А.Бологов, М.П.Лобанов, Ю.Пшенкин и Женя Попов. С нами едет Женя Некрасов, мой ученик, которого я когда-то случайно встретил в гостинице в Горьком. Он едет от "Литроссии". Вот так человеческая жизнь меняется под влиянием одного разговора. Изредка в купе заходил Юрий Кузнецов, первый поэт России. Я смотрел на его вечно сонное, блоковско-печальное лицо, стареющую, в морщинах, шею. Много говорим о России, о современном ее положении. Пшенкин пересказывал любопытную теорию о выращивании душ на земле, как некий продукт для инопланетян.

День Пасхи. Накануне я был на даче и вернулся в Москву утром, написал предисловие к книжке "Я и я" — молодые писатели и ученики. Книжку собрала моя ученица по студии на улице Писемского Рада Полещук. Закончил вторую главу — "Общежитие". Теперь впереди "Правительство".

Вечером в Ижевске состоялась первая встреча. Нам представили молодую литературу — жуткая проза, но мне очень понравились Вячеслав Кириллов, мальчик-поэт (стихотворение о рыжем афганце), и Алла Кузнецова, ей пятьдесят, пишет стихи о любви и о праздной весенней земле. Но их комиссии по каким-то местным соображениям не представляют. Потом был концерт Удмуртского народного ансамбля. Интересно, как среди их песен живут "Семеновна" и другие русские песни.

С приехавшим позднее Славой Шугаевым говорили о моей идее неприсоединившихся писателей. Друзья и по ту, и по другую сторону баррикад. И с теми нехорошо, и с этими противно.

25 апреля, среда. Обычное дело — не получается изо дня в день вести дневник. Уже в Ижевске нахлынули заботы и неудобства, которые постоянно меняли распорядок дня, а уже возвращение в Москву. Летели поздно вечером, и четверг обернулся невероятными хлопотами. Летели со Славой Шугаевым. Пьяный Шугаев — тяжелый груз, еле-еле нашел машину, чтобы отправить его на дачу.

Пришла открытка — дали автомобиль, который надо получать и о котором надо заботиться. Потом пришла открытка из Союза писателей на "видак". За видаком ездил в магазин вчера и весь сегодняшний день провозился, его настраивая. Естественно, ничего не получилось. Все одно к одному — как патроны в пулеметном рожке, но что поделаешь — деньги так быстро меняют курс, так неясна наша дальнейшая судьба, что приходится покупать все это барахло. Машина у меня только три года, видак тоже есть. Из впечатлений ижевских главные — это писатели. Все больше и больше я начинаю любить моих товарищей такими, какие они есть, с интересом наблюдал за Мих. Петр. Лобановым, Юр. Полик. Кузнецовым, Вик. Иван. Кочетковым. Новые для меня в известной мере фигуры — это Женя Кузнецов, референт СП, с ним очень интересно говорили о текущем общественном процессе и сошлись, что единственное, чего еще боятся радикалы, — это память. Она все ставит по местам. В поездке был еще и Сережа Иванов, тот самый, с которым я когда-то встречался у Льва Ивановича Скворцова. С тех пор он уже успел получить Госпремию и стал известным детским писателем. Немножко подпив, в автобусе и при Славе Шугаеве он рассказывал, провоцируя мою искренность, совсем забытую мною историю нашего знакомства, что, дескать, и писать-то он стал, чтобы именно мне доказать, что он тоже может.

За эту поездку особенно сблизились с писателем Александром Ал. Бологовым из Пскова. Прекрасный человек твердых убеждений и высокой искренности. В его биографии много необычного и интересного — и море, и бокс — он в молодости был чемпионом. Очень чистый, счастливый в своей порядочности человек. Порода для писателей почти переведшаяся, а для остальных редкая.

В пятницу и субботу был на даче, вернулся в воскресенье вечером. Сейчас придут проверять сигнализацию для охраны. Жить с каждым днем становится все страшнее. Умер Юра Стефанович. Еще недавно мы с ним работали на семинаре в Дубултах.

23 апреля, пятница. Утром уехал в Обнинск. Встал, как почти ежедневно, в 6 часов. Бегал до бензоколонки на Ленинском и там купался в пруду. Болят ноги, но бегать мне нравится, будто молодое преодоление себя, будто бегу марш-бросок в армии. У меня надежда, что смогу пересилить. Никому не признаюсь, ноги сводит, и боль пульсирует в икрах. Все это похоже на наши фамильные беды. У мамы все начиналось с ног и спины.

В Москве распустились тополя. До сих пор не могу забыть: позавчера прошел дождь, и как мучительно молодо пахло распустившимися почками. Сегодня, уже под вечер, ходил гулять. Теперь я как на чудо смотрю на новую встречу с лугом, где я бегал в прошлом году, за рекой. Бунтуют птицы, среди голых ветвей такой веселый базар и такой молодой.

Вчера вечером в "Ударнике" видел на большом экране "Казанову", фильм Феллини, о котором я так мечтал многие годы. Лет восемь назад мне на пленке подарил этот фильм В.Юдин, я его знаю по кадрам. Все нужно смотреть в свое время. Море в первом эпизоде — искусственное, сделанное из какой-то синтетики. Другое искусственное море у Феллини в фильме "Корабль плывет". Опять размышления о правде вымысла…?

Последние два дня перечитывал "Сатирикон". В этот раз с особым вниманием смотрел почти пропускаемую ранее главу "Пир Трихмалиона". Кстати, пришла мысль о новом романе: аферист-депутат, подлец и авантюрист. Здесь же нашел интересную мысль о вымысле в литературе. Я очень много думал об этом. "Ведь дело совсем не в том, чтобы в стихах излагать факты — это историки делают куда лучше, нет, свободный дух должен устремляться в потоке сказочных вымыслов, по таинственным переходам" (Б. Ярхо).

Написал первый абзац в новой главе. Как всегда, пришло на помощь время: вспомнил выборы, голосовали тогда за Сталина и т.д. А не назвать ли роман "Плюс квамперфектум"?

ТВ все время говорит о Литве. Жить с каждым днем все страшнее, но мне все же кажется, что путешествие "под гору" заканчивается…?

5 мая, суббота. Обнинск. Все праздники были с В.С. в "Отрадном", санатории МК. Перешли и они на хозрасчет, поэтому берут очень дорого, по 12 с лишним рублей с человека. Мы были такими, кто платит, наверное, единственные. Аппарат еще получает всякие дотации и подкорм, все понаехали с детьми и тещами, но, полагаю, вскоре этих шальных денег у партии уже не будет. Все время порывались подсчитать — сколько я заплатил за последние год партвзносов, и куда же эти деньги подевались. Я-то ведь вступал в партию, которая совершенствовала и организовывала народную жизнь по относительно справедливым законам. Что делать? Кому все же верить? После этих санаториев во мне впервые начал просыпаться гнев. Как хорошо кормится вокруг всего этого прислуга.

В пятницу был в СП на комиссии по литнаследству реабилитированных писателей. Шанталинский зачитал из личного дела Ставского. Например, письмо Ежову по поводу стихов Мандельштама. Автор, наверное, понимал, что это лояльное письмишко означало для поэта смерть! К письму прилагался литературный отзыв на эти стихи поэта-прозаика Павленко. Вот так куется литературное счастье. Гнев начал застить глаза. Я перебил Шанталинского и предложил посмертно исключить Ставского из СП. Кого же мы избирали и что это за структуры СП, кого они выращивали? Ведь это особая корпорация творцов, а творчество подразумевает в том числе и терпимость. Я предложил свою меру посмертной ответственности, хотя был всегда против какого бы то ни было шевеления трупов. Пусть покойники тлеют в своих могилах. Но этот эпизод, быть может, один из самых за мою жизнь глубоко меня потрясших. По-моему, на мою реплику никто не обратил внимания. И правильно.

Продвигается роман. Говорил со Славой Шугаевым относительно нашей ассоциации непримкнувших и с А. Жуковым о вроде планируемом кем-то выдвижении меня на Госпремию. Он сказал: обязательно дадут. Но, боже, незачем мне этим заниматься! И палец о палец не стукну.

54
{"b":"284543","o":1}