Интересно и остро говорил Бакланов.

Сколько конъюнктуры и лизоблюдства у писателей!

Во время партгруппы выкручивание рук в вопросе о Поволяеве. Все бросились его выручать: Гофман, Бондарев. Он нам нужен, он делает нашу работу. Потом все почувствовали страх перед какой-то возможностью быть грубо забаллотированными и лишиться всего. Не должно быть прецедента! Зал под взглядом президиума в 64 человека струсил. В списке Валерий остался, а дальше автомат: из 527 присутствующих против подали 125. Голосовали много еще против Ананьева — 105, Дементьева — 54, Мориц — 52, Вознесенского — 34 (это в правление). При голосовании делегатов на съезд цифры такие же.

Все не очень интересно. Валерочка, пойманный в плохом письме и в злоупотреблении служебным положением, снова будет управлять нами.

25 ноября, вторник. Уже несколько дней не пишу — значит, поослабло чувство одиночества. За последнее время, кроме правления, меня выбрали в партком. Это меня тревожит, надо работать, а нагрузок уйма. С трудом и с чувством радости от преодоления прорубаю последнюю ленинскую повесть. Постепенно, медленно ее структура приближается к моему внутреннему представлению о том, как должно быть.

Сегодня ночью плохо спал. Тревожит чувство смерти. Я стал чаще думать о ней, о том, как не хочется умирать, когда только-только подготовил себе площадку для житья. Грустно, что придут другие, неродные и холодные люди, и каждая вещь для них будет лишена души — только вещь…?

Прочел Радзинского, этого всю жизнь мальчика, "Театр времен Нерона и Сенеки". Какая удивительная простота в воплощении темы! Так близко источники и так престижно, в новом качестве их использует.

Вчера Андрей Смирнов сказал мне о романе. Смысл сводится к тому, что вещь слишком органично советская, т.е. я написал ее изнутри, с принятием времени и основных представлений жизни общества. Обидно. Хоть и старая работа, а очень искренняя. Значит, надо быть в постоянной конфронтации? Не такой я человек!

Сегодня напишу письмо Юре Скопу.

Добрался, наконец, до "Литературки" от 6 ноября. Ф. Чапчахов пишет об "Имитаторе". (Успех этого сочинения для меня самого загадочен.) "Бывает и так, что авторское отношение к герою выражено вроде бы ясно и определенно — оно резко отрицательное. Но "отрицательность" героя выглядит опять-таки как порождение внешних обстоятельств. В повести С. Есина "Имитатор" ее герой, художник Семираев, одержим единственным стремлением "протиснуться и пробиться" к славе. Ради этой цели он не брезгует никакими самыми низкими средствами. В изображении автора Семираев потому чувствует себя хозяином жизни, что обстоятельства якобы за него. Вот и получается, что вопреки лучшим намерениям писателя его герой выглядит не наростом на теле общества, а его продуктом. Уязвимость авторской позиции в повести С. Есина в том, что завышена сила и значимость ничтожного героя и сведено на нет противодействие окружающей его общественной среды. Вот и складывается впечатление, что наше общество не в силах бороться с семираевыми, не в силах противостоять им своими твердыми нравственными принципами".

11 декабря. Сегодня открылся IV съезд писателей РСФСР. Все, как обычно, но есть и новости. Позавчера, еще на партгруппе в МК, резко выступил Борщаговский. Я все время удивляюсь А. М., его боевым качествам, умению рассечь проблему по сути. И на этот раз, со ссылками на проект программы, он говорил о вопросах, которые должны бы прозвучать на съезде: о трудном прохождении литературы в издательствах, о монстре Госкомиздата, о гласности в работе писателей. Назначают Приемную комиссию, правление "Совписа".

Доклад Михалкова был, как обычно, — все и про всех. Он соединил меня с Маканиным и единственным дал какую-то характеристику: "обладают жесткой манерой письма".

Новости на съезде следующие. Оборвали аплодисментами и топотом ног при первой же передержке регламента Алексеева, Исаева, Гамзатова. Прежняя циничная, пустая демагогия не проходит. Ну, и слава Богу. Боже мой, и это говорят писатели! Прилично выступил лишь один Бондарев.

Завтрашний день начнется с выступления Евтушенко.

12 декабря. Афронт Ананьеву был, по сути, спровоцирован Грибачевым. Он тренькнул звонком, стоящим на столе президиума. Сработала его привычка на Верховных советах РСФСР. Там всегда дружно кричат: "продляем, пусть говорит". Все демократы, все подчиняются закону и — большинству. Здесь оказалось по-другому. Договорить не дали. В президиуме, за кулисами, стояли матюки.

Сегодня — съезд продолжается в Колонном зале — Грибачев сел в пятый или шестой ряд на сцене. Не в первый, как всегда. Рядом с ним, как побитый, Егор Исаев. Лидеры прошедшего времени.

Евтушенко говорил об умолчании правды, о белых пятнах истории, о том, что статья о гласности — это еще не гласность. Говорил о качестве в литературе.

Я все время наблюдаю за залом. Бедные люди, делящие писательские должности. Сколько ухищрений! Софронов, как опавший воздушный шар, смотрит, прежде чем сложить ладоши в аплодисментах, — хлопает ли Зимянин? Белов, Распутин, Залыгин говорили привычное — о нравственности. Экология, спасение Севера, поворот рек. По первому трагическому напору запомнилась речь Распутина. Поразила мысль Залыгина: время такое, которое может быть, а может и не быть, т.е. время, когда человечество может исчезнуть как категория жизни вообще. И такого времени никогда раньше не было. Я впервые принял Лиханова как личность. Его речь о детской литературе глубока. "Не пора ли защитить детство от родителей?" "Воспитание карьерное: учат музыке не ради музыки, а ради возможностей получить премию". Это тоже его слова: "Детский мир социален. Он делится на тех, у кого есть джинсы и кроссовки и у кого их нет. У детей возникает ожесточение".

Вечером ходил с В.С. на "Серебряную свадьбу" А. Мишарина. Это был и юбилей О.П. Табакова. Много интересного: показывается, как под лозунгом "наша советская власть", "наша партия" живут проходимцы и карьеристы. Интересно играют Невинный, Тулеева, Табаков, Щербаков — от легкомыслия до зловещей расчетливости, но в целом есть торопливая конъюнктурность, приемы не спрятаны, сам повод возникновения в пьесе внешнего конфликта — приезд на похороны — не вытекает из действиям и не связан с ним.

18 декабря, среда. Сегодня мне исполнилось 50 (пятьдесят). Грустно становится оттого, что этот фильм, который называется жизнь, движется к концу. Все грустно. Открыл утром "Литературку" и расстроился — стенограммы съезда правлены, да еще так, что живого места не найдешь. Меня это удручает. Где острота выступления Евтушенко? Где подлинный Распутин? Из выступления Анатолия Петровича Ланщикова вынули большой пассаж, посвященный "Имитатору". Запомнилась мысль, связанная с оценочным моментом в литературе: особенно трудно отличать подлинность от имитации в гуманитарных областях.

Вчера отменили в ЦДЛ регулярные посиделки "Критического дневника". Назывался он в тот день "Искусство и публицистика. Новые произведения Ю. Бондарева, С. Есина, В. Распутина". Кто испугался? Кто не согласен? Кого боятся? Чью репутацию спасают? За всем этим стоят люди, кажется, не только со своими убеждениями, но и со своими установками жить во что бы ни стало не хуже, чем они жили раньше. Я вижу их оплывшие физиономии и понимаю, чего они хотят, как им мешают правда и талант. Как не хочется покидать насиженных мест в президиумах. Так что же — прав Гр.Як. и соседства Б. с Е. быть нигде не может?

А вообще, эта возня в Союзе раздражает. Мелкие страсти невольно в свою орбиту захватывают и тебя. Держаться надо от всего этого подальше.

Утро отметил тем, что пробежал километров 5–6. На улице холодно. Вечером будет большая пьянка. Позвал человек сорок. Всю неделю отыскивал, доставал продукты, а значит, унижался и унижался.