Самым интересным была коротенькая беседа с директором Павловского музея Николаем Сергеевичем Третьяковым. Мы разговорились в библиотеке. Я невольно сравнил королевские музеи-дворцы Франции, которые осматривал прошлым летом, и наши царские дворцы. Меня удивила бедность дворцов французских. Как ни странно, на свой, как я полагал, риторический вопрос я получил конкретный ответ. И ответ самый неожиданный. “Большевики извлекли опыт из Французской революции. Французы начали с разрушения и разграбления. Вот почему полупустой Версаль, здесь, собственно, только позолота и архитектура. Французы и отмечать годовщины своей революции стали только через 100 лет. А вот большевики, сидя в парижских кафе, подготовили программу. Уже в 1911 году они опубликовали в “Правде” статью о порядке осмотра достопримечательностей царских дворцов. После революции они сразу же выпустили декреты о национализации художественных ценностей, это позволило ценности и спасти”. У Николая Сергеевича и своя концепция гибели многих дворцовых ансамблей во время войны. Он приводит выдержку из дневника одной из сотрудниц, которая была испугана тем, как с охраны дворца была снята перед приходом немцев милиция, т. е. действовали свои мародеры. Потом, после ухода немцев, начались пожары.
Доконал меня один из аспектов послевоенного “ленинградского дела”. После освобождения города обком не считал, что какие-либо прямые и быстрые усилия надо было сосредоточивать на восстановлении дворцов. Но в 1944 году И. Грабарь пробился со своей докладной к Сталину, и тот на документе написал резолюцию, что надо по копейкам собирать, но немедленно начинать восстанавливать. Какое удивительное чутье хозяина! Мне кажется, что недовольство ленинградской парторганизацией у Сталина впервые возникло именно здесь. Жаль, нет уже В. В. Кожинова, с которым можно было бы здесь поговорить.
28 февраля, среда. Витя Ерофеев показал свою знаменитую “Русскую красавицу”. Эта русская пленница в Витином исполнении в начале перестройки принесла ему много денег. Написано это еще очень ловко, без единого живого слова, так что очень удобно для перевода. Манекенщица, ставшая секс-символом России. Я даже не знаю, где хуже — в прозе или в кино. В фильме есть все: икра, интерьеры, сексуальные сцены, роскошь театров, комсомольское и профсоюзное собрания, заседание ЦК; инцест — учебник по нашей жизни. И тени, конечно, этой жизни нет и в помине. На Западе за фильм, так рассказывающий о стране, родной для зрителя, могли и побить. Особенно хорош был в роли знаменитого писателя — и без штанов — Костолевский. Я отчетливо помню его в “Звезде пленительного счастья”, в расшитом кавалергардском мундире, в одном шерстяном носке бегущим за своей француженкой. Декабрист. Другой век, другой уровень отношений! Но какова гибкость актеров!
1 марта, четверг. Утром два фильма, один из которых я давно ожидал — “Русский бунт” Александра Прошкина. Это фильм по “Капитанской дочке”. При всей своей любви к историческим, костюмным фильмам я должен сказать, что фильм не удался. Я даже не хотел думать о распределении призов, пока не посмотрю картину, но оказалось, что здесь даже нет претендентов на какие-то актерские призы. Ошибки и сценарные (Галина Арбузова, Станислав Говорухин, Владимир Железняков), и режиссерские. Режиссер засыпан бытом, реквизитом, экзотическими сценами. Боюсь, что в сознании создателей маячил обязательный набор для заграницы. Это, в первую очередь, жестокость и “русскость”. При такой чистой и драматургически наполненной повести понадобился еще и “русский бунт”. Мы-то помним, как заканчивается эта пушкинская цитата. Фильм не удался, став бессмысленным и беспощадным. Нелепа вся история с убийством Петра III. Для людей неподготовленных все это темно. Во всех этих подробностях утонула любовь Петруши Гринева и Маши, капитанской дочки. Кстати, эти молодые актеры — поляки. Думаю, что некоторая ориентация на западный тип — это тоже надежда на продажу.
3 марта, суббота. Вечером было вручение конфет и пряников — закрытие фестиваля.
Опять собрался весь областной бомонд, и губернатор, и председатель законодательного собрания. По тому, как они всегда держатся вместе, это напоминает секретаря обкома и предисполкома. Хорошие, думающие мужики. В конце губернатор вручил мне за заслуги огромную малахитовую вазу с портретом Пушкина. Я бы отдал ее Сереже Кондратову, но там уже пришпилена табличка. Самым неожиданным гостем фестиваля был Марк Рудинштейн. Не приехал ли он обнюхивать новые места для фестивального бизнеса? Я с удовольствием во время церемонии потряс перед его лицом пакетом с 5 тысячами долларов, сказав при этом, что на нашем фестивале все без обмана, коли пообещали, платим сразу и наличными. В этом смысле о Марке Рудинштейне рассказывают разные околичности, например, как он послал в Японию старого Тодоровского, вручив ему банковскую карту, на которой не было денег.
4 марта, воскресенье. 23.30, в поезде. Наконец-то я узнал, что такое “Эхо фестиваля” и что происходит, когда я уезжаю из Гатчины. Это громкое эхо должно было состояться в гостинице “Москва”, куда мы приехали на час раньше. Гостиница напротив Александро-Невской лавры. Остаток светлого дня дал возможность рассмотреть архитектуру и саму структуру лаврской территории. Идет реставрация соборов. Как широко и роскошно было старое императорское время! По-прежнему напротив соборных дверей — могилы Эйно Рахьи и Лидии Парвиайнен. Помнит ли кто-нибудь их историю? Я постоял у их могилы и пошел искать Никольское кладбище, где похоронены Собчак и Галина Старовойтова. Уже никакой досады на них нет. А ведь такое могли занять место в истории! Но один запятнал себя “саперными лопатками” в Тбилиси и антинародной позицией, когда стал мэром, другая — торговлей, какими-то деньгами, своей деятельностью как бизнесмен. Вокруг лежал глубокий и яркий снег. Памятник Собчаку еще не готов, стоит только большая фотография. На снегу лежат цветы.
Запала в душу, когда ехали в автобусе, зимняя Нева. Широкие улицы, призрачный свет, какой город!
5 марта, понедельник. Вечером прочел в “Труде” статью о “русской Катыни”. Суть ее заключалась в следующем: во время наступления на Варшаву в 1919 году в результате ряда ошибок политического характера и ошибок полководцев попали в плен в Польшу около 100 тысяч красноармейцев, точнее сказать — русских. Около 20 тысяч были интернированы в Пруссию, а 70–80 тысяч оказались в Польше. Дальше я цитирую статью: “Если верить польской печати, наших военнопленных никто не расстреливал. Они якобы просто сами поумирали в течение 3–4 лет от эпидемий и болезней… Естественно, возникает вопрос, что же надо делать, чтобы крепкие здоровые мужики “сами” поумирали в течение 3–4 лет”. Дальше идут рассуждения, что Катынь не так далеко по времени отстоит от “польского мора”. Если им можно, то почему нельзя нам? Возможен и вариант мести, потому что Сталин был одним из руководителей похода на Варшаву. Интересно, что в 1937 году перестали числиться в живых все руководители этого похода. У Сталина был свой счет к мастерству этих военачальников.
7 марта, среда. Дума приняла слова государственного гимна на музыку Александрова. Вечером по НТВ выступал как герой дня Войнович, написавший свой вариант. Выступление было нескромным и агрессивным. Он говорил о Михалкове, который служил всем режимам. Меня удивило отсутствие солидарности у поэтов. Если не мое, то в оценке можно даже не быть объективным. Не понимает, что есть какие-то смысловые понятия, которые обязательно должны быть в этой песне. Только что принятый гимн сменят, уверял Войнович, при следующем президенте. Хвалил себя, говоря, что его перевели на 32 языка. Очень часто средняя, бесстилевая литература переводится мгновенно. Восхвалял “Чонкина” — скорее, грубо-политический, нежели художественный роман. Вот он, комплекс литератора маленького роста. Но ведь такой манеры безудержного и нескромного хвастовства полностью лишен, скажем, Вас. Белов.
9 марта, пятница. Третьяковка на этот раз буквально потрясла меня. Я будто бы наконец-то из сегодняшнего бытия попал в Россию. Какая все-таки мощная живопись! Насколько она человечнее и крепче, иногда и объективно лучше западной. Если бы Сомов или Кустодиев были французскими художниками, их слава стала бы мировой. И еще одно соображение, не относящееся, правда, к художественной стороне дела, а скорее — к политике. Когда говорят о классовой гармонии в царской России, о несвоевременности революции, я теперь буду отсылать всех в Третьяковку. Взгляните на живопись XIX века, на передвижников, на Ярошенко, на многие другие замечательные картины. Взгляните и сравните с парадными портретами. Если вам нужны иллюстрации к миру фундаменталистов-мусульман, посмотрите на картины Верещагина.
