Вышла во двор, позвала Павла в дом.
— Здравствуй, сестрёнка! — приветствовал её Павел.
— Сестрёнка? Почему сестрёнка? Это что-то ново.
— Да, новость! Да ещё какая! Приятная она для тебя, эта новость, или не совсем, а что до меня, так я очень даже рад. Всё время мечтал иметь сестрёнку, — оказалось, она у меня есть. И как ты думаешь — кто она? А вот она — передо мной. Ты и есть — моя сестра. И не какая-нибудь, а самая настоящая, единокровная.
— Да ладно тебе! Несёшь околесицу. Скажи лучше, с чего ты взял всё это?
— А мне недавно матушка проболталась. Хлебнула винишка лишнего, да и говорит: дядя Евгений-то, что живёт на горах, он ведь отец твой. И Маньке он отцом доводится. Никто в станице этого не знает, а мы-то, ваши матери, знаем. Вот и ты знай. Говорю это тебе для того, чтобы ты с Маняшей любовь не закрутил. Грех это большой — родную кровь перемешивать. А если где случай придёт, чтоб защищал её, и чем можешь — помогай. Маша слышала, как дробно застучало в висках, краска кинулась на лицо. Не знала, что и думать: жалеть ли об этом или радоваться. Грела под сердцем мечту: вдруг как сладится у них любовь, а тут разом всё обвалилось. Вспомнила суды-пересуды о любовных историях дяди Жени, о том, что едва ли не каждая вторая одинокая женщина побывала в любовницах у этого весёлого и доброго богатыря.
Собралась с духом и сказала:
— Брат так брат. Я тоже мечтала братика иметь. Ну, а теперь, как мужики-станичники говорят, не грех нам и отметить такое событие. У меня вон в термосе чай заварен.
И они впервые по-семейному расселись за столом. И Шарик вылез из-под кресла, положил передние лапы на колени Павла. Признал, значит, за близкого родственника.
Беседа скоро соскользнула на деловую почву:
— Зачастил ты в станицу. Ай, дело какое объявилось?
— Умница ты, Мария. Сердцем слышишь мой интерес. Ты ведь знаешь, я человек служивый, мои интересы всюду рассыпаны. В округе нашей фальшивый доллар по рукам ходит. Будто кто из казаков монетный двор наладил и баксы американские печатает по ночам. Может, слышала про такое дело? А?.. Помогай родному брату жуликов ловить. Я ведь следователь по особо важным делам. Видишь, какой секрет тебе выложил, а сам ещё и не знаю: можно ли тебе доверить государственную тайну?
— Мне-то можно и доверить, а другим поостерегись. По станице такой звон пойдёт — хлопот не оберёшься.
Опустила глаза Мария, задумалась. Сказала братцу:
— А ты в погребе моём поищи. Может, это я денежный станок наладила?
— Ну, вот — ты уж и обижаться. Не тебя же я подозреваю, а, может, слышала чего, может, догадку дельную подкинешь. Ты ведь и на рынке работала, многих кавказцев знаешь. От них сейчас большая грязь на Русь ползёт. А тут ещё цыгане в станицу лезут. Землица русская ослабла теперь, некому её защитить, вот и повалило на неё всякое отродье. Ты, небось, слышала, как певец Ножкин про наше время поёт:
Опять Россию словно леший сглазил,
Опять наверх попёрла лабуда.
Мария возразила:
— Ты как-то нехорошо о людях других говоришь. В школе нас учили, будто бы все люди хорошие.
— Оно так — хорошие, конечно, но лишь тогда они хорошие, когда у себя дома живут, а к нам в гости приезжают. А если вот как сейчас: все рынки заполонили, во все большие города толпами понахлынули… И не только в города. Вон в станице нашей… Сколько их понаехало. От России отделились, а на поверку-то и вышло: без русских они и жить не могут. Грабить и обманывать некого.
Задумался Павел, в окно смотрел. Потом стал рассказывать:
— Денис машину новую купил. Стал расплачиваться, а и у него двести долларов фальшивые оказались. Милиция на заметку его взяла. Наш батюшка кое-что тоже в районе покупал — и у него триста долларов фальшивых нащупали. Милиция добиралась: что да как? Откуда доллары такие? Кому чего продавали?.. Ну, Денис кроликов кавказцам поставляет, а папаша наш кому крышу починит, кому дорожки в саду прокопает, — всё этим, конечно, пришлым, кавказцам. У наших-то казачков откуда доллары? У них пенсия, а пенсию рублями выдают.
Мария обрадовалась:
— Вот ты и пошуруй в карманах у кавказцев. У них они, фальшивые баксы. Видно, с чеченцами связь налажена, а в Грозный, говорят, станок из Америки завезли. Чеченский-то доллар от настоящего трудно отличить. Помолчала Мария. Потом продолжала: — То-то они, кавказцы, по станице рыщут, и ко мне заходили. У тебя, говорят, доллар есть? А я им: как не быть! Я, чай, на рынке торговала, вот они, доллары мои. Кошелёк показала, а в нём семь долларов. Ну, они выругались по-своему и смотреть не стали. Это, говорят, не доллар, а гнилая капуста.
Спросила Павла:
— А у тебя есть фальшивый доллар?
— У меня есть: вот он!
Подаёт Марии десятку. А Мария из ящика стола свою десятку вынула, на свет разглядывает. И так повернёт и этак — нет разницы. И щурится, и жмурится — и близко к лампочке зелёную бумажку поднесёт, и сбоку глаз нацелит.
— Есть разница! Вот эта бумажка бледнее. Как бы выцвела малость. Наверное, она и есть поддельная.
Павел взял у неё из рук деньги и тоже на свет стал разглядывать. И долго этак изучал и сравнивал — нет, он никакой разницы не находил. Махнул рукой и отдал настоящий доллар Марии.
— Врешь ты, Мария! Их и в банке-то не всякий проверочный аппарат различает. А ты, ишь, углядела.
— Не веришь мне? Возьми их и снова перепутай, а я тебе и на этот раз поддельную покажу.
Павел перетасовал бумажки, словно карты, и подал Марии. На этот раз она быстрее различила.
— На, свой фальшивый! Теперь-то я скоро найду разницу.
Павел ахнул: да, нашла разницу! И он вынул еще пять фальшивых купюр, смешал их с настоящей машиной и подаёт ей:
— На! Вытащи из них свою, правдашнюю.
Маша принялась за дело. И на этот раз свою купюру нашла ещё быстрее. Возвращая Павлу его фальшивые, сказала:
— Других дурить можешь. Меня не проведёшь.
И бросила свою настоящую десятку в ящик стола.
Павел ошалело смотрел на неё, качал головой.
— Ну, глаз у тебя. Орлиная зоркость!
А Маша сказала:
— Вон диван, а вот плед — ложись спать. Я тоже спать хочу.
— Раньше ты меня в родительской половине запирала.
— Запирала, да. А теперь-то… Чай, не чужой. Чужих казаков боюсь, особенно молодых. И дядя Женя говорит: ты мужичьё проклятое дальше гони. Они одно только и знают, как бы вашего брата под себя подмять.
И, заваливаясь на свою кровать, добавила:
— А это хорошо, что у меня братец объявился. Молодой, красивый и — умный. Я ведь мечтала о тебе. Сколько себя помню, столько и мечтала брата иметь. А он, глядь, точно с неба упал. Вот только доллар фальшивый от настоящего отличить не умеет. Но ничего. Он, доллар, лишь бы попадал в руки, а уж понять, где фальшивый, а где правдашный, мы живо разберёмся. Ну, так что — спать будем?..
Протянула руку к настольной лампе, щелкнула выключателем.
Рассвет ещё не занимался.
В субботу Евгений обыкновенно ждал рыбаков. Они к нему приезжали сразу из двух городов: Ростова и Сталинграда. Он в молодости был «начальником Дона» — заведовал от колхоза лодочной станцией. И, как человек наблюдательный и от природы ко всяким талантам гораздый, научился каким-то таинственным образом улавливать ход жизни всего сущего в донской воде. За многие годы общения с великой рекой так дотошно изучил все происходящие в ней процессы, что мог в любое время дня и ночи, и даже зимой, указать на ход рыбных косяков, на места их забав и игрищ, — и даже на то, какой и когда у них бывает аппетит. Знал место, из которого в любое время года — зимой и летом, в любой час суток за полчаса одной удочкой на шарик чёрного или белого хлеба мог натаскать до пуда разнообразной рыбы. В месте этом была глубокая яма, и там рыба собиралась на отдых, на игры и на всякие другие свои потребности. Место это Евгений никому не показывал, а сам всех удивлял своим искусством добывать рыбу, близким к волшебству. Рыбаки знали: хочешь быть с рыбой — зови с собой Женьку. И шли к нему, и ехали, и везли ему городские гостинцы, кормили его и поили. Рыбаки привозили с собой бутылки вина, пива и водки. И в доме Евгения, и там, у костра на берегу Дона, они устраивали пиршества, — Евгений им не мешал и делал вид, что и сам с ними пьёт, но всегда оставался трезвым, и оттого его авторитет поднимался ещё выше. Если настойчиво предлагали выпить пива, он рассказывал, что по туристической путёвке ездил в Германию и там видел много немцев, больных животом. Болезнь развивалась от пива, до которого у немцев была большая охота.
