Олигарх этих слов не понимал; он таращил ошалелые глаза и тихо-тихо, так, что его смогли расслышать только они двое, по-змеиному прошипел:
— Идиот!
И, боязливо пятясь, открыл дверь лаборатории. Но в тот момент, когда он повернулся ко мне спиной, я навёл на него свой прибор и выпустил изрядную дозу благосозидающих лучей. Благосозидающих — так называю я лучи своего прибора.
— И что же?.. Как они подействовали на олигарха?
— Я потом прочитал в газете заметку о метаморфозе, с ним происшедшей. Он потерял покой и закрылся в своём дворце. Не спал ночами и плакал. К нему явились лучшие психиатры Лондона и поочередно стали с ним беседовать. Но он продолжал плакать и гнал их прочь. Потом пригласил к себе редактора одной русской патриотической газеты и предлагал ему большие деньги на увеличение тиража газеты и для передачи лидеру коммунистов. Будто бы при этом говорил: «Я украл деньги у русских и теперь буду их возвращать». Потом несколько миллиардов перевёл в московские банки. Говорит: «Деньги оставляю за собой, но пусть они служат России». И будто бы звонил руководителю коммунистической партии, просил у него прощения. Но есть и печальная правда: в таком состоянии олигарх пробыл немного. Со временем к нему возвратилась его прежняя жажда денег. Он купил большой пакет акций сибирской нефти, закупил какие-то спортивные команды в западных странах и развил бурную деятельность по стяжанию всё новых и новых сумм русских денег. Я думаю, что на таких людей, как он, одной атаки моего прибора не хватает. Для них нужны дозы побольше.
— Так, значит, ваш прибор в основном готов, и теперь лишь нужны опыты и затем написать инструкцию по его применению?
— Да, это так. Но тут-то и начинается самое трудное. Я должен видеть людей, которым отдам его в руки. А таких людей на горизонте пока не замечено.
— Такие люди явятся. Они уже есть, но им надо организоваться. Именно сейчас и происходит этот спасительный для России процесс: патриоты ищут пути объединения. Не завтра, так послезавтра мы проснёмся и увидим силу, способную спасти Отечество. Вот тогда-то ваш прибор и пригодится.
Генерал подумал, а затем спросил:
— Ну, и как же вы теперь? Как жить будете?
— А так: беженец я. А лучше сказать: бомжом заделался. Нет у меня ни дома, ни семьи. Родственники в Сибири живут. Поехал бы к ним, так меня там искать будут. А вот если здесь у вас в станице…
— Да, конечно! — воскликнул генерал. — Я буду рад. У меня же целый дом. Казакам скажу: племянник ко мне приехал. А если москвичи искать будут — спрячу вас. Однажды ты их надул, обманем и в другой раз.
Генерал накрыл стол, согрел чай, и они рассказывали друг другу новости. Борис поведал, что за люди пришли в Генштаб на место генерала. Тот отдел, который возглавлял Конкин, теперь попал к родственнику то ли Гусинского, то ли Абрамовича, и тот, как метлой, вымел из отдела всех русских офицеров, а на их место посадил молодцов с двойным гражданством. Они, как известно, где бы ни были, служат своей второй родине, то есть Израилю или Америке. Учёные и изобретатели боятся их и стараются подальше прятать свои наработки и открытия.
Генерал отвёл для Бориса комнату с видом на овраг и железнодорожную станцию, до которой от края станицы было два километра. Простаков имел обыкновение просыпаться в три-четыре часа ночи и лежать с открытыми глазами. Мозг его работал и ночью, и он под напором постоянных дум и расчётов не мог спать более трёх часов. И эти его бдения посреди ночи, как правило, приводили к неожиданным и счастливым открытиям. Он даже подумывал, а не ограничить ли ему сон тремя часами, но, сделав необходимые записи в лежавшем под подушкой блокноте, он вдруг засыпал и окончательно просыпался в восемь часов. Здесь же, в доме генерала, его мысли имели направления, далекие от науки: думал он о новой жизни, о том, как и чем он будет зарабатывать на хлеб. Но этот кардинальный и, как ему казалось, неразрешимый вопрос разрешился самым неожиданным образом. Однажды он пошёл в магазин и встретил тут Марию. Откуда-то она несла топор, пилу и два длинных деревянных бруска. Он остановил девушку и предложил ей свою помощь. По дороге к её дому спросил:
— Зачем вам эти бруски?
— Хочу починить дверь и окно.
— Сами будете чинить?
— Да, сама.
Борис улыбнулся и покачал головой. А Мария спросила:
— Чему же вы смеётесь?
— Не женское дело — чинить дверь и окно. Тут мужские руки нужны, да ещё умелые.
— У нас мужиков мало. А те, что есть, пьют. Говорят, власть такую команду из Москвы подаёт: мужиков водкой и пивом травить. Ну, вот… и пьют они, сердешные.
Борис задумался. Теперь уж он не качал головой и не улыбался. Слишком много горькой правды слышал он в словах Марии. А когда пришли к ней домой, осмотрел места, где она хотела приладить новые бруски. Вновь заулыбался и покачал головой.
— Ну и ну! Да тут столяр нужен, а вы…
Он посмотрел на её девичьи руки.
— Я не столяр, и, конечно, не сама буду делать, но вот кого просить — не знаю.
— А ну, дайте — я попробую.
И Борис взялся за работу.
Тут надобно сказать, что Простаков относился к категории людей, о которых говорят: у него золотые руки. С виду он был человек обыкновенный, даже немного ниже среднего роста. И плечами, и грудью богатырской не отличался. Однако силой был наделён недюжинной. Мышцы его точно отлиты из металла. Глаз острый и вмиг определяет, где и что надо приладить, подогнать, прибить — и так, чтобы было прочно и красиво.
Скоро Борис увидел, что двух брусков ему не хватит и что понадобится верстак и рубанок, и лак, и олифа. Сказал об этом Марии, а она всплеснула руками:
— Нет проблем. Запишите мне на бумажке, а я всё привезу.
— Но где же вы возьмёте?
— А у нас в районе склад есть и столярная мастерская.
— Тогда подождите. Я посмотрю все окна и двери, и затем мы вместе сходим на склад.
Часа три он снимал размеры, набрасывал чертежи, составил смету. Сказал:
— Тут у вас работы много. Нужны деньги.
— А вы не бойтесь, мы за ценой не постоим. А теперь настало время обедать. Садитесь за стол, будем трапезничать.
За обедом Маша хотела бы узнать, кто он и откуда, но спрашивать стеснялась. А лишь сказала:
— Не видала вас в нашей станице, видно, в гости приехали.
— Да, я родственник генерала Конкина.
— А-а, Иван Дмитриевич. У нас в школе портрет его висит, и ещё три знаменитых земляка. Они — наша гордость, с них детвора пример берёт.
Хотела ещё о чём-то говорить, но о чём — не знала. Впрочем, спросила:
— А сколько вам лет?
— Двадцать восемь.
— О-о-о!..
Последовала пауза — неловкая, долгая.
— А что значит, это ваше о-о-о?.. Вы, наверное, подумали: старый. Да?.. Вам-то — сколько?..
— Скоро паспорт буду получать.
— Ну, вот, паспорта ещё нет, а мне уж двадцать восемь. Конечно, старый. У Есенина, может, читали?
Я теперь скупее стал в желаниях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
— Или вот ещё:
Увядания золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
— А вы, видно, учёный?
— А вы, что же, неучёная?
— Нет, я только школу окончила.
На том их ознакомительная беседа завершилась. Поехали на склад, набрали необходимый материал. Мария расплачивалась долларами, кладовщик запряг лошадь и сам доставил материал к её дому. Было видно: он очень доволен платой и старался во всем угодить Марии.
— Ну, вот, — сказала Маша, когда кладовщик уехал. — А теперь мы будем ужинать.
Из печи достала яичницу и пирог с яблоками. Борис, увлечённый делом, не замечал, как ловко она со всем управлялась, а когда подошёл к столу и увидел красивую посуду, почти ресторанную сервировку, поднял на Марию глаза, спросил: