И потом бежал работать над планом бетонной постройки для отопления — у себя на дому; в то же время: он давал указания по эвритмии Киселевой[102] и молодой Вольфрам[103], и т. д.; и еще находил время перерабатывать заново свою книгу "Рэтзель дер философи"[104] (два тома), следить за литературой и за жизнью различных антропософских центров; из дорнахской лихорадки он бросался в позедки, так:

31 января мы оказались в Дорнахе, а в марте уже были с ним в Штутгарте (лекции), в Пфорцгейме (лекции); в апреле же оказались на ряде лекций его в Мюнхене, тотчас — курс лекций в Вене под заглавием: "МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И НОВЫМ РОЖДЕНИЕМ"[105], публичные лекции там же; там деятельно он принимал участие в организации какого — то нового Ферейна[106]; из Вены — в Прагу (и мы — за ним), там опять лекции в ложе, публичная и эсотерический урок; вместе с ним мы вернулись в Дорнах, а он поехал в Париж (на ряд лекций); читал в Берлине, читал в Базеле; а с конца апреля — с начала мая началась серия лекций для строителей Гетеанума в Дорнахе: в освобождаемой для этой цели по вечерам столярне, или — в домике Рихтера; до июля он начитал единственный в своем роде курс, разительно отличавшийся от лекций, читанных в Германии; тут темами выступали: архитектура, скульптура, живопись, стекло (в связи с постройкой); был и ряд специальных лекций о "ГЕТЕАНУМЕ" (как то лекция о нашей резной скульптуре).

Таковы точки этой деятельности от февраля 1914 года до июля 1914 года.

К июлю ряд неприятностей, выяснилась несостоятельность архитектора Шмидта справиться с "ГЕТЕАНУМОМ", вскрылись злоупотребления строительного бюро, растраты, недоброкачественность поставленного дерева, ошибки в вычислениях; ряд форм погиб; их надо было заново и вычислить и сложить; перемены в составе Бюро его удручали; он все строительные работы поручил Энглерту; архитектор Шмидт исчез с горизонта.

В первой половине июля мы с доктором уехали в Швецию; в Норкоппинге он прочел лекционный курс и спешно вернулся в Дорнах: в судороги предвоенной суматохи; помнится его лекционный призыв к нам устоять в напоре вражды, могущей всех нас рассеять.

С момента объявления войны он — в Дорнахе почти все время (за исключением редких поездок в Германию). С первых военных месяцев помимо ряда других сложностей (уход мобилизованных рабочих и большинства членов общества, мужчин — резчиков): надо было переорганизовать весь темп работ; надо было утихомирить военные страсти дорнахцев (немцев, русских, англичан, поляков и т. д.); он уходит — в "Семейную жизнь": семья — мы, дорнахцы: большая семья — из 19 наций. В ней намечался раскол — в двух направлениях: 1) РАСКОЛ по нациям,

2) РАСКОЛ по ритму восприятия антропософии; впервые выступает антропософская молодежь Дорнаха (главным образом, художественная богема, среди которой были и 60-летние "ЮНОШИ", и антропософские СТАРИКИ, среди которых были и молодые по возрасту); старики и старухи — "МИСТИЧЕСКИ" настроенная часть общества, ополчившаяся на нас (и доктора) рядом сплетен; выявились разности бытов и классов, — не только возрастов; впервые окрысились на доктора антропософы — мещане; между прочим, и за то, что он всем своим бытом стал на сторону свободной от всех внешний поклонений демократической молодежи того времени, оказывавшей доктору пылкую любовь; в дорнахских конфликтах он стоял с "ГОЛЫТЬБОЙ" против богатых "СВЯТОШ"; тогда состоятельные рантьерши, расселившись вокруг "ГЕТЕАНУМА" в удобных виллах, отдались за кофе мистическим и не мистическим сплетням; молодежь же работала, шумела, шутила, влюблялась не предаваясь "МИСТИКЕ"; доктору не прощали, что этой "ЧАНДАЛЕ" он говорил горячо свое "да"!

В Дорнахе, в условиях вынужденно коммунальной жизни, на тесноте, так сказать, впервые выявилась острота конфликтов и разность пластов, слагавших общество; с осени 1914 года он сглаживал обострения: национальные, классовые, бытовые; вплоть до распутывания жизненных узлов и трагедий; а с лета 15‑го года произошел просто взрыв на почве разъединения несоединимых элементов, едва не разорвав А. О. в его целом; общество стало освобождаться от застоя понятий, привнесенных из внешнего мира и гнилостно разлагавшихся в особых условиях дорнахской жизни.

Доктор, не покладая рук, трудился в Дорнахе над созданием "НОВОГО БЫТА" в обществе; к заботам, связанным с постройкой, присоединился ряд новых забот: о сохранении самого бытия дорнахской группы; социальная тема намечалась издали.

С войны он удвоил количество нам читаемых лекций; читал он каждую неделю: по субботам и воскресеньям; читал во все празничные дни; на Рождество и Пасху количество лекций утраивалось. Но Рождество 14‑го года он читал в разных швейцарских городах[107]; в конце 14‑го же года он прочел нам связную серию лекций о национальных культурах.

Память отказывает мне в перечислении тем лекций; помню, что стиль весны 1915 года (целой серии их) — тревожный, предупреждающий; вскрываются детские болезни развития; показывается, какие опасности грозят обществу, если болезни не будут ликвидированы.

С 1915 года он усиленно работает с эвритмической группой; каждое воскресение — эвритмические номера, а среди недели — репетиции; с лета, помнится, репетиции эвритмических представлений — каждый вечер; доктор на каждой присутствует; репетиции длятся часами.

Независимо от этого, он не ослабляет в себе внимания к деталям строительных работ: обход работающих, указания, разработка мотивов бетона, план дома Гросхайнца, решетки, мотивы лестниц, мотивы отопления; все — дело его рук; после Пасхи 15‑го года он уезжает в Берлин, появляясь в Дорнахе уже в мае.

Отрывочные записи о внешнем КУРРИКУЛЮМ ВИТЭ доктора не исчерпывают того, что было проделано этим человеком; ведь не знаю и 3Л пленума его забот тогдашнего времени; не знаю, что он читал у себя на дому: а он читал — много; раз он явился на лекцию со стопочкой книг и брошюр, вышедших за последнее время; и спрашивал, кто читал ту, или иную книгу; он сетовал, что книг не читают, не пополняя своего общеобразовательного фонда, без которого многое в антропософии — праздная роскошь.

С конца июля 1915 года до середины ноября он боролся, кидаясь с одного фронта борьбы на другой: боролся с внешнею нашей косностью, предпринимая шаги, чтобы швейцарское правительство не выгнало нас из Швейцарии по настоянию энного количества контрразведок; одновременно боролся он с рядом (духовных течений, явной и тайной клеветою, старавшейся ему разбить "ДОРНАХ" (иезуиты, протестанты, разные оккультные общества); он боролся и с обставшим мещанством; и со специфическими болезнями общества; боролся с отсутствием средств и людей, могущих довести до конца работы по постройке; боролся за молодежь со стариками; темперировал и наши "ДЕРЗАНИЯ": в нос "СТАРИКАМ"!

Не останавливаюсь специально на периоде чистки "АВГИЕВЫХ КОНЮШЕНЬ" общества за десять лет; в этой работе ему мужественно помогали: Бауэр[108], М. Я. Штейнер и Штинде[109] (До самой смерти).

С августа до ноября 15‑го года: КАЖДЫЙ ДЕНЬ (и в будни, и в праздники) после работы он кипел на заседаниях; до заседания же он КАЖДЫЙ ДЕНЬ читал лекцию; за три месяца им прочитано не менее 90 лекций[110]; с ноября до Рождества он опять стал читать "НОРМАЛЬНО", т. е. два раза в неделю; на Тождестве новый взрыв лекций и представлений.