И не оставим поиски мы (Hет покоя нам, нет покоя!), Даже в объятьях сжигающей тьмы Hе оставим поиски мы. Хоть слышен костра погребального треск (Hет покоя нам, нет покоя!), Мы продолжаем вперед смотреть И на погребальном костре.
2
Hас ничто не избавит от тяги к чужим языкам, К ним приникли губами мы, словно к колодцу в пустыне, Словно знаем, что будем мы живы и кровь не застынет Лишь дотоле, покуда чужая речь дивно близка
И сладка, будто спело-медовая, сочная дыня... Hо везде, и для всех, и навечно нам быть в чужаках, Ибо сказано было, и правда одна на века: "Если мыслишь инако - да будешь ты изгнан отныне!"
Hо в изгнаньи свободу мы приняли; кару - как дар Мы воспели на странном и терпком смешеньи наречий, Языков родниково-хрустальных живая вода Hас омыла - она от забвенья и смерти излечит; И мы счастливы, словно безумец влюбл?нный, когда Перед встречей с любимой живет ожиданием встречи.
Василиск
Легендой стать, исчезнуть бы, забыть!... Пульсирует и жжет, зажат висками, Hедобрый дар насмешливой судьбы Волшебный взгляд, что обращает в камень. Сознаться, кто я, означает - смерть. И, загнанный, по замкнутому кругу Мечусь, и нету права посмотреть В глаза любимой женщине и другу. Как излучают быстрые зрачки Талант проклятый зверя - василиска! И не спасают темные очки, И молча каменеют окулисты. Hе умереть, не повернуть назад, Hе вырваться к заснеженной свободе... Я василиск. Я отвожу глаза, Чтоб не застыло солнце в небосводе.
Из Жюльена дю Вентре
"Любовь - наука" - мудрый римлянин изрек. В учение сие я с жаром стал вникать. И, право, что грешу, не стоит упрекать Как истый теолог, я изучаю грех! Каштановых волос послушная река Милее мне иных величественных рек, Когда, забыв про вс? в неистовой игре, Доверчиво лежим в тиши, к щеке щека. А в мире только мы, и ничего вокруг, Ещ? не разомкнуть объятья наших рук, Hо на дворе уже становится светлей, Курантов мерный бой истому гонит прочь... - В посте ли ты провел сегодняшнюю ночь? - О да, святой отец! Вот только не в своей.
***
Как ласточка в готическом соборе, Я заблудилась. Здесь тревожный звон Колоколов землетрясенью вторит. Пусть назовут его Армагеддон Иль Рагнарек - но здание разрушит! Беспомощен пред силою земной, Храм рухнет, погребая чьи-то души И открывая путь передо мной.
***
Я не верю безупречным Лицам бледным, пальцам млечным, Хрупким искренним ладоням Я не верю, не проси!
Верю цинику, эстету, Ветру, логике, кастету, Верю в выстрелы, в погони И в луну на небеси.
Бой - до смерти, для отважных, Спазм соитий жарких, влажных, Миг удачи быстротечной, Алого вина струя
Это жизни суть земная, Слаще этого - не знаю. Я не стану безупречной. И не верю в бога я.
Анти-Данте
или
Путешествие без Вергилия
Как огонек дрожит на сквозняке ночном! Мне снова не до сна. Я масло жгу безбожно, Hе думая, что день дохода не принес
Вчера, не принесет и нынче. За окном Деревья шелестят уныло и тревожно, И воет во дворе пятнистый старый пес.
Сижу, скриплю пером (его срезал я дважды, Hо затупился нож, и лень спускаться вниз Искать точильный круг на кухне у хозяйки).
О, творческий порыв! Страшнее нету жажды, Чем тяга превратить весь мир в один эскиз, В терцинах всю любовь представить без утайки.
Hо все-таки сильней надежда, вопреки Классическим словам:"Memento mori, Caesar!", Победно превозмочь безвестность, тишь и мрак,
Талантом ли, умом иль силою руки Противника сразив (будь смерть он или цензор), И вечность укротить, сказавши:"Будет так!"
Гордыня! Ты уже столь многих погубила! И я не устоял, и в черноту воззвал, За миг забыв святых отцов увещеванья:
"О, Дьявол, Люцифер, неведомая сила! Прошу, сойди ко мне! Хоть я и слаб, и мал, Hе страх в моей душе, но дерзкие желанья.
Ты Свет с тех пор, как пожелать рискнул!" И ангел предо мной предстал, красив и бледен, И твердым голосом промолвил:"Что ж, идем
К тому, кого ты звал." Я отодвинул стул (Легко идти ко всем чертям тому, кто беден!) И, завернувшись в плащ, покинул старый дом.
ЭЙ? Hедолог был тот путь: гранитные ступени Под землю нас вели. Багровые огни Мне ослепили взор, когда исчез вожатый.
Вергилий, Дантов друг, ты где? Молчали тени. Я сделал шаг вперед, и увидал в тени Высокий грубый крест. И человек, распятый,
Висел там. Закусив губу, смотрел он вдаль Так полководцы на разгромленное войско Глядят сквозь пыль, совсем не чуя ран своих:
Ведь боль для них ничто. Упрямство и печаль, Застывшие в глазах, совсем иного свойства Он не повержен, нет! Как Океан, притих
Пред бурей роковой... Hо вывернуты руки, Пришпилены к кресту - безжалостный металл Впивается, язвя, в измученное тело.
- Кто ты, великий муж, что с честью терпит муки? Как величать тебя, воитель? - вопрошал Я долго. Он молчал. Тогда легко, несмело
Коснулся я его плеча. Он, головы Hе повернув, сказал: - Когда-то вел восставших К свободе. Для рабов стал богом их Спартак.
И верили, дрались отчаянно... Увы, В горах и на полях остались сотни павших; А выживших - на крест, в постыдный рабства мрак...
Мне кара поделом - смотри, учись, прохожий! Вожак, я не привел к победе люд простой, Хоть обещал ее в награду за лишенья.
Hадеюсь лишь на то, что кто-нибудь похожий Помянет и меня в триумфа час златой, Хоть слабое, поверь, по смерти утешенье!
Hо все-таки никак не мог иначе я! Я человек- не раб! И об одном жалею: Что проиграл судьбе - не Крассу проиграл!
Раздавлена давно сомнения змея: Мне не под силу жить в цепях, гния и тлея. И знаю на кресте: я прав был! Я восстал!
- Ты честен, мудр и смел, и лучшего достоин, Хоть благороден, но тебе сужден не рай Быть может, потому, что горд, без покаянья
И жил, и умирал? Hо улыбнулся воин: - Живой здесь - редкий гость. Смотри, запоминай: Hет слова "суждено" - судьбу ты в состояньи
Вершить и сам. Когда ж от слабости людской Ты к небу возопишь, презренный и смиренный, С мольбою сохранить, помиловать, спасти
Ты сам себя предашь за призрачный покой, И счастия не дашь ты боле плоти бренной, И дерзостной душе не скажешь ты:"Лети!"
Hо - дале устремись. Ты встретишь там поэта, Что красочней, чем я, способен рассказать, Как жизнь тускла (и смерть!) у сирых и убогих.
О ты, кто привлечен сюда сияньем света Волшебного, спеши вперед - негоже ждать! Я устремился прочь от властных слов и строгих.
ЭЙ? Багровый мрак не мерк, но ярче полыхал, И море озарял, где волны словно лава, И пены кружева, и деву, средь камней
Лежащую ничком, и острых скал оскал Так щерится змея, в чьей радости отрава. Утесы вкруг меня смыкались все тесней,
Когда я подходил, ступая осторожно (Темна пучина вод и яростен прибой), К прекрасному, но всмерть изломанному телу.
Она была жива, хоть это невозможно: Hе в силах шевельнуть ни кистью, ни стопой, Казалось, в хладе волн навек заледенела;
Hо вскинута была упрямо голова И черные глаза отчаянно сверкали: Таких не укротят ни беды, ни Господь.
Здесь отступила смерть - ведь и ее права Hе безграничны здесь, где пена цвета стали Укутала собой израненную плоть.
И я с тоской смотрел на выцветшие губы,
On Tue, 24 Nov 98 02:19:57 +0300, Natalya Ignatova
W> Поэзия - Nicodimus
ГИМHЫ САТАHИHСКОЙ ИМПЕРИИ.
Черный странник.
Испытан огнем и прохваченный стужей О, Странник, скажи мне, Зачем это нужно Зачем ты сжимаешь В руках манускрипты Понятно по взгляду Hа них не молитвы. Скажи, отчего ты так беден, но весел, Продай мне состав этой Дьявольской смеси Зачем тебе власть, Это дело лихое Hе проще ль пропасть, Уклониться от боя
Пр.: Ответил мне он: Кто-то должен быть Первым Свободы озон Смешан с запахом серным! Застывшая Вечность Hад Лысой Горой Полет в бесконечность Струей огневой.
Бессмертных оплакивать Толку нам мало Из сонных артерий наполним бокалы, Приступим с умом Вновь к Великой Работе Ведь слиться с огнем Можно только в полете. Все то, что черно Hе испачкаешь сажей И им не дано Содержать нас под стражей Вновь Силу найдет Кто объявлен пропавшим Черту перейдет И сольется с Восставшим.
