Арианна подняла задумчивый взгляд на гобеленовую ширму, раздвинутую перед очагом, чтобы отгородиться от жара ревущего пламени и преградить дорогу дыму, избыток которого неизбежно выходил в залу. Под сводами потолка он свивался в клубы, исчезая во мраке, залегающем среди могучих балок. Когда-то расписные и позолоченные, постепенно они все больше покрывались копотью. Кроме дыма там обитало гулкое эхо, отзывающееся на песню барда о красном драконе, давным-давно обитавшем в пещере на вершине горы Ир Уидда Фаур.
— Ты помнишь? — спросила Кристин, когда над головой затих последний слабый отзвук песни и бард дал недолгий отдых своему кругу. — Помнишь то время, когда ты была еще совсем крошкой и просыпалась по ночам от кошмаров? Тебе снилось, что под кроватью живет дракон, который питается только маленькими девочками.
Арианна засмеялась и кивнула. Еще бы ей не помнить! Но даже более живо она помнила покой, который находила в материнских объятиях, — покой и убежище ото всех страхов мира. Стоило только закрыть глаза, чтобы оживить в памяти густую волну высветленных солнцем волос, в которые она зарывалась лицом, и прохладу губ, касающихся щеки утешающим поцелуем.
— Ты приносила мне немного вина, разбавленного отваром корня пиона, и скоро я засыпала опять.
— Но только после того, как мы рука об руку спускались с кровати и заглядывали под нее. Мы ни разу не нашли там дракона.
Рейн что-то сказал Оуэну, негромко и лениво. Услышав голос мужа, Арианна снова посмотрела туда, где он сидел на возвышении рядом с ее отцом. Она отметила, что общение их становится все более непринужденным. Так, в этот момент они были погружены в оживленный разговор. Две свечи горели на столе перед ними, отбрасывая на стену громадную общую тень, тень двуглавого чудовища, очень похожего на дракона.
— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Арианна, поворачиваясь к матери.
— Вот и хорошо, потому что я и сама толком не знаю что хотела сказать. — И Кристин засмеялась (смех ее напоминал чистый перезвон серебряных колокольчиков).
— Ты хотела сказать, что драконы существуют только в воображении людей... в моем воображении в данном случае.
В этот момент Рейн повернулся, и взгляды их снова встретились. Арианна ощутила стеснение внизу живота, которое распространилось быстрым жаром по всему телу, словно она выпила целый кубок хмельного меду.
Внимательный взгляд матери заставил ее оторваться от созерцания мужа. Между светлыми бровями Кристин наметилась легкая морщинка — такое выражение бывало на ее лице в тех случаях, когда ее что-нибудь тревожило. Арианна вдруг почувствовала родство с матерью, которое было гораздо более глубоким, чем кровное. Это было родство по сути своей, начавшее зарождаться еще тогда, когда женщина впервые ступила на бренную землю... и полюбила мужчину,
Сколько Арианна помнила себя, столько она была уверена в том, что ее родители горячо, неистово любят друг друга. Кристин была женщиной деятельной и слишком занятой для того, чтобы часто ласкать детей и тем более рассказывать им о своих чувствах, но они и без того знали, что Оуэн — средоточие ее мира, зеница ее ока. Когда они были вместе, она тянулась к нему, как подсолнух тянется к солнцу, расцветая на глазах. Когда он бывал в отъезде, она меркла и никла...
Кристин вынула из рук дочери палочки, успевшие превратиться в толстые мотки, и заменила их пустыми. Пока она заправляла нить в ушко на одной из них, Арианна следила за ловкими движениями материнских пальцев.
— Когда ты впервые встретила папу, ты сразу полюбила его?
Кристин задумалась. На ее лицо легла тень воспоминаний, словно тончайшая вуаль опустилась на милые черты.
— Полюбила ли я его сразу?.. — переспросила она. — О нет! Вовсе нет. Он так пугал меня, что я боялась даже смотреть на него. Он казался мне замкнутым и очень суровым, даже бездушным. К тому же он хотел поскорее оказаться со мной в постели, почти с того самого момента, как мы впервые встретились. — Она ненадолго умолкла, глядя вдаль со слабой улыбкой на губах. — Это желание жило в нем, как пламя в очаге, и я ощущала его, сама не зная, как к этому относиться. Я боялась... но и тянулась к этому пламени. Я хотела, чтобы это случилось.
Арианна смутилась. Более того, она была шокирована подобным откровением в устах матери. Внезапно она испугалась момента, когда Кристин повернется и посмотрит ей в глаза.
Она предпочла отвернуться к возвышению, где отец непринужденно откинулся в кресле, в одной руке держа рог с медом, не менее древний, чем хирлас, а другую положив на высокий резной подлокотник. Вот он сказал что-то своим низким рокочущим басом, и Рейн засмеялся. Руки мужа двигались с неожиданной грацией, показывая выпады воображаемым мечом, и сразу становилось ясно, что речь идет об одном из многочисленных поединков, в котором ему приходилось участвовать.
Между ног у нее до сих пор было горячо и влажно после того, как они были близки. Арианна попыталась представить себе, как ее родители проделывают все то, чем совсем недавно занимались она и Рейн, но смущение не позволило ей сделать это. До этого она всегда смотрела на Кристин и Оуэна Гуинедд с точки зрения дочери: это были ее родители, добрые, мудрые, обычно мягкие, но строгие, когда дело касалось проступков. И вдруг оказалось, что это еще и люди из плоти и крови, подверженные человеческим слабостям и страстям. Это была совершенно новая точка зрения, и требовалось время, чтобы принять ее.
Между тем Оуэн поднялся с места, и его благодушный рев огласил залу.
— Кристин, любовь моя! Руддлан и я решили отправиться в набег! У Мерфина Хайвела размножилось стадо овец, на которое я еще прошлым летом положил глаз. Видела бы ты, что-это за овцы: кроткие, пухлые, и шерсть у них белее свежих сливок!
Оба закаленных в битвах воина начали спускаться с возвышения, цепляясь друг за друга, словно двигались вниз по крутому склону горы Ир Уидда Фаур. Не без труда одолев ступени, они направились к очагу, стараясь идти медленно и осторожно. Однако похоже было, что предметы мебели сговорились попадать им под ноги. Зала огласилась ударами и проклятиями. Наконец целые и невредимые, но едва переводящие дыхание, рыцари предстали перед своими прекрасными дамами.
