..все исчезло, а еще через мгновение Арианна забыла то, что увидела. Бронза ожерелья была теплой на ощупь, но это было естественно, раз Рейн прятал его на груди.
— Он собирался продать это и нанять на вырученные деньги армию, чтобы штурмовать Руддлан, — сказал тот, не сводя с нее взгляда, и голос его был холоден, холоднее некуда — Армию ирландских наемников. Ты знала о его планах, Арианна? Хотя как ты могла не знать? Разве не твое ожерелье должно было послужить для их осуществления?
Арианна бросила быстрый взгляд в сторону Кайлида, но тот сидел, уставившись на конскую шею. Она живо вспомнила лестницу в комнаты Кристины, по которой он сбежал так легко, позвякивая монетами в кожаном мешочке. Если бы она попробовала объяснить мужу, как ожерелье оказалось в руках брата, ей неминуемо пришлось бы назвать имя дочери галантерейщика, раскрыть ее любовную связь и участие в вероломстве Кайлида.
Но промолчать — означало согласиться со всеми обвинениями Рейна. Арианна положила ладонь на руку, прикрытую латами.
— Милорд, я не давала ему ожерелья. Бог свидетель, не давала.
Тело Рейна окаменело, она ощутила это даже сквозь кольчугу. Он отдернул руку, словно ее прикосновение было ему противно.
— Не лги мне, Арианна! — отчеканил он. Ненадолго она увидела боль в его глазах, потом они снова стали бесстрастными, и Рейн повторил не столько резко, сколько устало: — По крайней мере, не лги мне...
Не зная, что еще сказать в свое оправдание, она молча покачала головой. Она чувствовала глубокую печаль, сожаление о том, что, едва обретенное, было утрачено ими в этот момент. Рейн не верил ей, и она не могла винить его за это.
Он отвернулся, словно сам вид ее был для него невыносим. Арианна не выдержала и окликнула его по имени. Он вздрогнул, но не обернулся.
— Как ты с ним поступишь?
Рейн не ответил. Он сидел в кресле перед жаровней и следил из-под полуопущенных век за тем, как она хлопочет
Необъятная печаль гнездилась в душе Арианны. Она принялась ходить по спальне, зажигая свечу за свечой, словно яркий свет мог как-то рассеять сумрак в душе. В конце концов, запах горящего сала стал таким насыщенным, что она расчихалась, но муж не сказал: «Будь здорова!»
Лицо его обострилось так, словно все состояло из углов и впадин, — настоящий утес, непроницаемый и безмолвный. Даже игра бликов света не придала ему мягкости. Он так и сидел, наблюдая за Арианной и крутя в длинных пальцах ножку бокала, из которого не выпил ни капли.
Она пыталась мысленно повелеть ему отпить из бокала, но и боялась, что это случится. Если Рейн выпьет вино, думала Арианна, ее приговор будет подписан, потому что она добавила в бокал сонной травы, как и в эль, который позже отнесут часовым, охраняющим погреб. Поздно ночью, когда все они уснут крепким сном, она спустится в погреб и освободит Кайлида. Рейн никогда, никогда не простит ей этого.
Но она не могла поступить иначе, не могла допустить, чтобы Кайлида казнили. Он был сыном родного брата ее матери, они были одной крови... нет, она не могла смотреть, как он умирает.
Арианна выпила свой кубок до дна, надеясь, что Рейн последует ее примеру. Однако она добилась только того, что в голове зашумело. Прошло еще немного времени, и она поняла, что не может больше выносить молчания. Арианна подошла и опустилась у ног мужа, положив на его колени сцепленные руки. Она почувствовала, как дрожь прошла по его телу, но потом оно вновь окаменело. Арианна подняла взгляд на непроницаемое лицо.
— Неужели мы не можем хотя бы поговорить об этом, милорд?
— Каких слов ты ждешь от меня, Арианна? — спросил Рейн угрюмо, и морщинки вокруг его губ стали резче.
— Что ты веришь мне. Веришь, что я не принимала участия в затее Кайлида. Что ты не испытываешь ненависти ко мне.
Уголки его рта саркастически опустились. Рейн отвернулся. Арианна подалась вперед, прижавшись к коленям мужа грудью.
— Сохраните ему жизнь, милорд, умоляю вас! Пусть он будет вашим пленником или отправится в ссылку, только оставьте его в живых. Я прошу об этом не ради себя, а ради нас с вами, ради нашего брака. Как же мы сможем когда-нибудь полюбить друг друга, если...
Она проглотила остаток фразы, ужаснувшись словам, зачем-то сорвавшимся с языка. Сейчас Рейн посмотрит на нее и засмеется или хотя бы ядовито усмехнется такой нелепости. Она заслужила насмешку.
Он не засмеялся, даже не улыбнулся. Он посмотрел на нее светло-серыми глазами, похожими на два озера в лунном свете, два озера жидкого серебра, непроницаемых для взгляда. Он поднялся резко, забрав в кулак ее волосы и вынудив подняться тоже. Он привлек ее к себе рывком, причинив боль. Их лица были сейчас так близко друг от друга, что Арианна видела свое отражение в глазах Рейна. Он коснулся ее щеки, и она лишь теперь ощутила влагу одинокой слезы, непроизвольно упавшей с ресницы. — Не жди от меня любви, Арианна.
Она почувствовала, что задыхается. В груди жгло от унижения. Она попыталась вырваться, но жестокое объятие только стало теснее.
Тогда она начала извиваться всем телом, упираясь ладонями в грудь мужа. Она знала, что вот-вот заплачет, и умерла бы со стыда, если бы это случилось на его глазах.
— Отпусти меня!
— Нет, — сказал он ровно, — я никогда тебя не отпущу.
Он не поцеловал ее, а набросился на ее рот так, словно поцелуй был наказанием, а не лаской.
Одно мгновение Арианна продолжала сопротивляться, сжимая в кулаки прижатые к его груди руки. Но она хотела этого, о, как она хотела этого! Губы ее раскрылись, и языки их столкнулись. В этом поцелуе было что-то отчаянное, потому что оба знали: такой вот голод — неутолимый, не знающий стыда и гордости, — это проклятие, которое может принести только боль.
Дверь спальни открылась без стука. Рейн буквально отшвырнул Арианну. Она едва устояла на ногах, ухватившись за спинку стула. Взгляд ее столкнулся со взглядом Рейна, они сплелись, словно в схватке, и Арианну обожгла ярость, с которой муж смотрел на нее. Она все еще чувствовала жар, влагу и вкус его рта.
— Милорд, мне нужно срочно поговорить с вами, — нарушил молчание голос сэра Одо (тот так и стоял на пороге, заполняя дверной проем своим широким телом и тактично глядя поверх их голов, на стену). -Я бы не стал вас беспокоить, но это очень важно.
