Слова отзвучали, но казалось, что эхо их не может угаснуть и как бы висит в спертом влажном воздухе крохотного помещения.

— Почему ты делаешь это? — спросил Рейн. Хью не удивился вопросу. Кому, как не его старшему брату было знать, что молодой граф Честер ничего не делает даром.

— Объяснение очень простое, — протянул он почти так же томно, как обычно, и лениво пожал плечами. — Я намерен провести ночь с твоей очаровательной женушкой. Она согласилась отдать это восхитительное тело в мое распоряжение на одну ночь, а я взамен обязался напрячь свой изобретательный ум и выложить кругленькую сумму, чтобы обеспечить спасение твоей жизни, братец. Разумеется, оказавшись на свободе, ты никогда больше не ступишь ногой на английскую землю. Это значит, тебе придется провести остаток жизни в ничтожном и жалком Уэльсе. Впрочем, о чем это я? Разве ты не доказал своими последними деяниями, что жаждешь как раз такой участи? Разве ты не сделал все, чтобы заточить себя в границах Уэльса?..

Тут Хью прервался, чтобы полюбоваться результатами своих усилий. Надо сказать, они весьма, весьма порадовали его.

Арианна не ожидала, что он сделает явным их тайное маленькое соглашение, и это было видно по ее ошеломленному лицу. Но цель Хью была не в том, чтобы шокировать жену брата, куда больше он был заинтересован в реакции Рейна. У того на лице было знакомое выражение: так он смотрел в детстве, когда лежал ничком, принимая порку. Он словно собрался в один тугой комок, получив жестокий удар — удар, от которого темнеет в глазах.

Вдруг он отстранил Арианну на расстояние вытянутых рук и спросил, держа ее за плечи:

— И ты пошла на это?

— Рейн!..

— Он говорит правду или лжет?

Голова Арианны склонилась. Рейн выпустил ее из рук, и Хью не удержался от довольной улыбки. Он жадно следил за переменой, происшедшей с братом: сначала лицо Рейна окаменело, потом стали пустыми, безжизненными глаза.

— Я запрещаю, — сказал он голосом таким же холодным и ровным, как и взгляд.

— Ты не имеешь права голоса! — воскликнула Арианна, высоко вскидывая голову. — Выбор тут за мной, и решение уже принято.

Она быстро пошла к двери, гордо держа голову, но на полдороге обернулась и простерла руки к мужу.

— Рейн!

Тот отпрянул к стене, и цепи забренчали все разом.

Несколько секунд Арианна стояла, прямая и напряженная, как приготовленное для броска копье. Руки ее были сжаты в кулаки, по щекам текли слезы.

— Будь ты проклят, Рейн! Я хочу, чтобы ты был свободен, чтобы ты снова был со мной, и ради этого пойду на все, на все абсолютно!..

— Даже станешь шлюхой?

Голова ее дернулась, словно от пощечины. Она повернулась к Хью и сказала надменно, как королева:

— Я готова удалиться, милорд граф.

Когда она была уже у самой двери, Рейн повернулся и посмотрел вслед. На одно мгновение в глазах его мелькнуло тоскливое голодное выражение, но потом невидимые заслонки снова опустились на них.

Хью передал Арианну с рук на руки их сопровождающему, а сам поспешил вернуться за факелом. Когда он вошел, Рейн, поникнув, сидел на соломе. Хью вдруг сообразил (и это открытие ошеломило его), что старший брат очень ослабел от голода, отсутствия солнечного света и двухмесячной неподвижности. Вынув факел из кольца на стене, он поднял его над головой, чтобы пламя лучше осветило камеру. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Подземная нора была омерзительной до тошноты: земляной пол покрывал слой неописуемой грязи, слизь на стенах была не черной, как показалось Хью вначале, а зеленой, и она едва заметно копошилась.

У графа начало зудеть все тело. Он решил, что сразу же по возвращении в Вестминстер заставит слуг приготовить ванну с двойной дозой душистого мыла и будет отмокать в ней не менее часа... да, и велит отдать нищим все, что сейчас на нем надето!

— Хью!

Он повернулся, держась рукой за ручку двери.

— Не поступай так с ней, — прошептал Рейн умоляюще.

— Я поступаю так не с ней, а с тобой, дорогой мой брат. За тобой должок, не забывай этого. Этот должок долгие годы не дает мне покоя. Я хочу, чтобы ты проводил каждую ночь своей последующей семейной жизни точно так же, как я провожу мои ночи: когда ты будешь пристраиваться между прекрасных белых ног своей жены, ты будешь вспоминать, что другой мужчина тоже был там, куда ты так стремишься!

Рейн откинул голову на скользкую стену темницы и закрыл глаза.

— Ты хочешь, чтобы я пресмыкался перед тобой? — спросил он, помолчав. — Чтобы я умолял?

— Должен признать, это весьма соблазнительная мысль — заставить тебя поползать передо мной на коленях, — ответил Хью со смехом. — Я мог бы долгое время вспоминать это зрелище... но гораздо приятнее будет представлять себе другое: как ты, старший брат, валяешься здесь на куче гнилой соломы, изнемогая от боли при мысли о том, что я делаю с твоей женой!

— Я убью тебя за это, — ровно сказал Рейн, открывая глаза.

Хью склонил голову, как бы обдумывая эти слова, и его роскошные локоны один за другим начали соскальзывать с плеча, отливая золотом в свете факела. Потом он улыбнулся.

— Нет, ты меня не убьешь. Потому что я не стану сопротивляться, а ты слишком благороден, Рейн, чтобы убить того, кто не может дать тебе сдачи.

Хью приблизился к двери своей спальни и поднял руку, чтобы постучать. Потом, внезапно передумав, он опустил ее и просто толкнул дверь.

Арианна стояла у окна полутемной комнаты. Услышав шаги, она повернулась и положила руку на горло, словно за дыхалась. Но взгляда она не отвела, и темные бездны немигающих глаз непроницаемо уставились на графа. Потом (очевидно, осознав сделанный жест) она опустила руку вдоль груди, как бы огладив ее. Это было всего лишь нервозное движение, и Хью понял это, но все равно почувствовал возбуждение.

На Арианне был алый халат из плотного бархата, и было видно, что под ним нет даже белья.

— Сними его, — сказал Хью.

Она развязала пояс и повела плечами, так что халат соскользнул с них на пол и остался у ног алым пятном, очень похожим на лужу свежей крови. Спальня была освещена несколькими свечами, но туда, где стояла Арианна, достигал лишь лунный свет. Он проникал в раскрытое окно широким и светлым полотнищем, омывая тело женщины серебряным сиянием. Было тихо, так тихо, что Хью мог слышать ее дыхание.