Разобравшись в шатровых лабиринтах и несколько раз ускользнув от настырных зазывал, я добрался до турнирной площадки. Отто уже ждал меня, сидя на грубо сколоченной лавке за огромным столом, на котором возвышалась груда оружия и рыцарских лат. Одет он был в помятую кирасу, на ногах тускло блестели железные наколенники, руки в чешуйчатых перчатках решительно сжимали рукоять длинного меча, воткнутого прямо в землю, а из-под забрала озорно сверкала широченная ухмылка.
— Привет, старик! — весело сказал Отто по-русски со своим непередаваемым акцентом. — Ну вот, надевай это!
Я помахал ему рукой и стал осматривать разложенные на столе доспехи.
— Ты глупый свинья-собака [2]! — жизнерадостно продолжал Отто на том же якобы русском языке. — Ты опоздал! Ну вот, что это такое?
— Да, я опоздал, пардон. Что, за это время решилась судьба мира?
— Ну что ты, — завозился Отто на своей скамье. — Мир — штука стабильная, его так быстро не перевернёшь…
— Стало быть, Архимед нам больше не указ? — спросил я, влезая в длинную кольчугу.
— А тебе, кстати, известно, что если бы Архимед действительно попытался перевернуть земной шар, то ему понадобился бы рычаг длиной не менее…
— Сто-о-оп! Только не пичкай меня числами, я как раз сегодня статью про экономический кризис писал, — сказал я, напяливая конический шлем с переносьем.
— От цифр уже ум за разум зашёл, выходить теперь отказывается. Сказал, завтра вернётся. А почему я твою машину у входа не видел?
— Да я её Светке отдал, пусть пользуется, — заявил Бауэрнштайн и выдернул меч из земли. — Мне она сейчас всё равно не нужна. Я имею в виду машину, а не Светку. Ну, как жизнь? Как работа?
— Жуть с ружьём и в шляпе…. Нормально, я хотел сказать. Ответь-ка честно, ты мне друг или учёный, в разной химии мочёный?
И без того длинная физиономия Отто вытянулась до возможных пределов.
— Вроде друг… — осторожно ответил он.
— А ты к чему это вообще?
— Ну, коли друг, — торжественно заключил я и взял тяжёлый боевой топор, — да ещё не вдруг, то ты немедленно объяснишь, зачем меня вызвал, о великий биолог Бауэрнштайн!
— Какой я тебе великий? — слегка раздражился Отто и поднял изрядно побитый щит с мальтийским крестом. — Я что, Дарвин? Кювье?
— Да ладно, не скромничай! Как там в фильме «Собачье сердце» говорится? Герои Уэллса по сравнению с вами просто вздор…
— От Уэллса слышу. И вообще, не дёргай меня перед поединком. Сам знаешь — чревато.
К ристалищу постепенно стали подтягиваться зеваки. Я надел на левую руку маленький лёгкий щит, не мешающий держать топор обеими руками, и посмотрел на Отто. Мой приятель уже отошёл в центр турнирной площадки и стоял, поигрывая мечом. Улыбка сошла с его лица. Впрочем, так бывало всегда. Отто весьма серьёзно относился к любым дуэлям — хоть на бильярде, хоть на рыцарском турнире, хоть в интернетном форуме.
— Ты уснёшь надолго, журналист, — угрюмо сказал он и начертил мечом на земле размашистую кривую. — За этой чертой тебя ждёт смерть!
— Если хочешь быть здоров, защищайся! — рявкнул я и шагнул на площадку. — Отто из рода Бауэрнштайнов, я имею честь напасть на вас!
С этими словами я взмахнул топором и со свирепым воплем ринулся на Отто. Но тот ловко уклонился и, развернувшись, плашмя грохнул мне мечом по лопаткам, заставив упасть на четвереньки. Зрители зааплодировали.
— Удар! — гаркнул он, отскочив.
— Удар, не отрицаю, — признал я, тяжело вставая и поднимая топор. — Давай теперь ты.
Отто перехватил меч поудобнее и, попрыгав на месте, замахнулся.
— Кстати, — крикнул я ему, — как там твои инфузории?
Вопрос возымел действие. Отто замешкался, и я с наслаждением влепил ему прямо в солнечное сплетение. Бауэрнштайн охнул и отшатнулся. На кирасе появилась глубокая вмятина, а публика выдохнула уважительное «О-о-о!». Из палатки, украшенной львами и единорогами, выскочил владелец доспехов:
— Эй вы! — заорал он. — Вы что, озверели? А чинить кто будет?
— Спокойно! — ответил Отто, слегка задыхаясь. — Одной вмятиной больше, одной меньше. Если есть претензии — позвоните в мою страховку. А латы надо хоть иногда выправлять за свой счёт!
Кузнец пробормотал что-то невнятное в адрес заезжих дворян, обирающих простых ремесленников, и снова нырнул под полог, а Отто повернулся ко мне.
— Не беспокойся, — сказал он, пытаясь вытереть пот железной перчаткой, — его нагрудник цел венецианский, а если что — страховочка заплатит. Продолжаем. Ваш удар, сударь.
И Отто снова поднял оружие.
— Скажи мне, о юноша, с чего ты взял, что речь пойдёт об инфузориях? — спросил он и встал в оборонительную позицию.
Я переложил топор в другую руку и начал медленно обходить соперника по кругу:
— А о чём же ещё ты можешь говорить, лабораторный червь?
С этими словами я кинулся в атаку. Бауэрнштайн отпрыгнул, отразил удар щитом и, с силой отбросив меня, попытался сразу перейти в наступление, но я смог увернуться. «Оба мимо!» — донеслось из рядов зрителей. Мы опять стали друг против друга, пританцовывая и выглядывая из-за щитов.
— Как ты думаешь, — неожиданно спросил Отто, — если есть возможность осчастливить людей помимо их желания, опрокинуть жизнь тысяч индивидуумов ради блага всего человеческого рода, стоит ли игра свеч?
— Ты что имеешь в виду? — удивился я цветистости слога Отто.
Вместо ответа мой друг попытался оттяпать мне голову мечом. Я вовремя успел пригнуться и, не видя других вариантов, пнул его сапогом в голень, чуть пониже наколенника. Отто крякнул, а я ринулся на него и повалил. Мы рухнули на землю и покатились, совершенно не по-рыцарски отвешивая друг другу изрядные тулумбасы. Зрители принялись свистеть и хохотать, а из палатки снова выбежал кузнец:
— Разнять их! Так нельзя! — завопил он.
Но мы уже сами расцепились и расползлись в разные стороны. Публика разразилась насмешливыми аплодисментами. Отто снял шлем, стащил перчатки и швырнул их оземь:
— Видишь ли, ты всё же журналист. Знаток общественного мнения, ну и вроде его создатель, да? Ты кучу всякой литературы прочёл, на диспутах собаку съел, это уж точно…
— Но какое это…
— Сейчас объясню. Скажи просто: может ли человек ради очевидной пользы для всех поступиться этическими нормами?
— И законом, скорее всего, тоже?
Отто вздохнул и поднялся:
— Об этом я уже и не говорю…
Я помолчал, обдумывая ответ, затем поднялся и стал сдирать с себя шлем и кольчугу. Зеваки поняли, что мордобоя не получится и начали расходиться. Отто смотрел на меня и ждал. Наконец я освободился от доспехов и заговорил.
— Всякое благо относительно. Тот, кто открыл атомную энергию, скорее всего, не думал о Чернобыле и Хиросиме, а Циолковский наверняка расстроился бы, увидев парад баллистических ракет на Красной площади. Альфред Нобель (Отто иронически хмыкнул) хотел облегчить труд горняков, а прославился как создатель мощного средства уничтожения. Все эти рассуждения весьма банальны. И вообще, всё зависит от сути очередного открытия. Вот ты, например, уверен в его полезности и безопасности? А то, чего доброго, не мир оно принесёт нам, а меч! — объявил я и грохнул на стол кучу рыцарского железа.
Отто сказал, что он абсолютно ни в чём не уверен. Потом осёкся и спросил, как я догадался про очередное открытие. Я самодовольно усмехнулся и ответил, мол, у него такой заговорщический вид, что только фотохромная инфузория не догадалась бы. Тогда Отто принялся задумчиво расстёгивать кирасу.
— Поехали, — внезапно заявил он.
— Куда?
— Ко мне, в лабораторию.
— Что, сейчас?
— Да, немедленно, — Отто постучал шлемом о стол, подзывая кузнеца. — Я тебе такое покажу — упадёшь.
