– Леди эль-Берссо? – осведомился один из всадников, наблюдая, как я бултыхаюсь в шелке собственной юбки. – Послание от лорда Беренгира. Он желает видеть вас незамедлительно.

Покуда один из мужчин поднимал меня на ноги, а я портила парик, выдирая колючки, другой рассказывал мне о том, что приглашения подобного рода отклонять не стоит. Да я и не хотела. Сейчас было как раз то самое время, когда я была наилучшим образом подготовлена к встрече – разорванный подол платья, испачканные перчатки, шляпа съехавшая на затылок, растрепанный парик.

Дворец опустел. Я шла по коридору, слыша тревожное эхо до самого кабинета Райта. Передо мной распахнулись двери, и, не замедляя шаг, я влетела внутрь, прошагала к столу, за которым в задумчивой позе сидел Берингер, облокотилась ладонями на столешницу и выпалила, сдувая со лба прядь волос:

– Какого черта вам от меня нужно?

Он с ленивой медлительностью поднял голову, его зрачки опасно сузились. Мой внешний вид его ошеломил, а больше то, что я не заикалась, не краснела, а упрямо глядела в его глаза.

– Присядьте, – приказал он.

Этот тон – хладнокровный, сдержанный, вдумчивый – отрезвил меня. С меня разом слетела спесь.

– Говорите, что вам нужно, – произнесла, растеряв браваду.

– Хотел принести вам свои извинения, – вдруг заявил он, – все-таки мы с вами не с того начали.

Теперь я ощутила себя настоящей идиоткой и неловко поправила парик.

– Вы серьезно?

– Абсолютно, – отозвался он, поднимаясь.

Я стала ерзать на стуле, когда он вдруг прошагал по комнате и остановился где-то за моей спиной.

– Джина, ты любишь вино?

– Ч-что?

– Надеюсь, что любишь.

– Милорд… я…

Он вдруг появился передо мной, медленно поставил на стол бутылку вина и два бокала. Видя, что именно он припас в качестве извинения, меня передернуло.

– Спасибо, конечно, но я… опаздываю, – нашлась я и затараторила: – Мне срочно нужно вернуться. Моя компаньонка ужасно волнуется, я ее знаю… Да еще этот конь безумный… – я стремительно поднялась, но услышала.

– Сядь на место!

Как гром среди ясного неба.

Райт разлил вино по бокалам, протянул один мне, а сам сел на краешек стола, задумчиво касаясь пальцами своего бокала и извлекая из хрусталя жалобные протяжные стоны.

Он был вправе держать меня рядом с собой хоть до рассвета, я бы и слова не посмела сказать против. С такими мужчинами – суровыми, опасными, властными – нельзя играть.

– Ты быстро учишься, Джина, – вдруг произнес он и взглянул на меня. Взглянул так, что душа провалилась в пятки. – Значит, голова болит?

– Действительно болела все утро, – ляпнула я в оправдание.

– Издеваешься?

– Никак нет.

Его губы изогнулись в усмешку. Клянусь честью, ему нравилось видеть меня перепуганной до смерти. Чертов мерзавец.

– Почему не пьешь? Вино отменное. Попробуй, – это свое «попробуй» он произнес вкрадчиво и тихо, выразительно взглянув на мои губы.

– Я не сомневаюсь, что оно великолепно. Просто… у меня… я не могу пить в одиночестве.

– Неужели? – все так же тихо и спокойно.

Его пальцы, на которых красовались полоски белых шрамов, ласково провели по бокалу. Я шумно сглотнула.

– Я выпью с тобой, Джина. В честь нашего примирения.

– Замечательно, да, – произнесла я, видя, как Райт подносит бокал к своим бесстыжим губам, – только нужен тост, – останавливаю его, – что-нибудь оригинальное.

Кажется, Берингер с трудом удерживается от смеха, однако рука с бокалом опускается.

– Хорошо, девочка, будет тебе тост, – проговорил он так, что у меня кровь застыла в жилах.

– Милорд, а у вас нет другого вина?

– Другого? – переспросил он, вдруг оказываясь ближе. – А чем тебе не нравится это?

– Оно, кажется, прокисло.

Он вдруг присел передо мной на корточки, и наши лица оказались напротив. Более страшного, панически жуткого и долгого момента, никогда не было в моей жизни.

– Пей! – приказал Райт, указывая на мою трясущуюся руку, сжимающую бокал.

И – чтобы было понятно – альтернативы у меня не было.

– Милорд…

– Пей, Джина. Не испытывай мое терпение.

– Вы же знаете, что это за вино, – разом лишившись голоса, проговорила я.

– Красное полусладкое, конечно, – усмехнулся он. – Пей.

– Лорд Берингер, вы не можете заставлять меня пить это, – сипло пролепетала я, уловив, как изменилось выражение его глаз.

– И почему?

– В вине снотворное, и вы об этом прекрасно знаете.

Он долго смотрел на меня, пристально, изучающе, обжигающе. Мое лицо пылало. Я нервно покусывала нижнюю губу, пока он вдруг не схватил бокал поверх моей руки обеими ладонями. Я ощутила тепло его прикосновения, такого же опаляющего, как и его взор.

– Милорд, – лишь тихо всхлипнула, наблюдая, как он подносит бокал ко рту и пьет.

Получается, что моя рука еще зажата в его ладонях. И все, что происходит безумно волнительно и откровенно пугающе.

– Нет, – усмехнулся Райт, – не прокисло.

Я готова потерять сознание от всего: его близости, ужаса, момента чертовой истины.

– Не хочешь рассказать правду? А, Джина? – его нахальная рука сдернула с меня парик и шляпку. Бессчетное количество шпилек обрушилось на пол. Я вздрогнула, а Райт улыбнулся. – От начала и до конца. Я весь внимание.

Биение сердца оглушало, приводя меня в смятение. Я понимала, что Райт не просто пытается разоблачить меня, он играет, и эта игра доставляет ему удовольствие.

– Вы не оставили мне выбора, – ответила сдавлено, будто каждое слово давалось мне с трудом. Впрочем, так оно и было. – Что я еще могла сделать, чтобы избавиться от Эдмунда?

– Избавиться? – Райт хладнокровно потянул за колючку, запутавшуюся в моих волосах.

Это было больно, но я даже не посмела возмутиться.

– В переносном смысле, – ответила на невысказанный вопрос, – я хотела его усыпить, чтобы он ко мне не прикоснулся.

– В вине было столько снотворного, что он уснул бы навеки, – шепот Райта раздражал мой слух, заставлял ерзать и заливаться горячим румянцем.

– Откуда мне знать, сколько нужно этого порошка на целую бутылку?

– Ты могла убить его, – мужчина вдруг взял меня за руку, и я спасовала – дрогнула и прокусила губу.

Он потянул за порванную на ладони перчатку. Отбросив ее в сторону, Райт рассмотрел ссадину, подул.

– Я говорю правду… боже, что вы делаете?

Он вскинул взгляд.

– А на что это похоже, Джина? – спросил совершенно серьезно. – Явно не пытаю тебя. Или ты считаешь наоборот?

Да, считаю. Это самая жестокая пытка из всех, что он мог придумать. Ни один мужчина не снимал с меня перчаток. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Никогда не чувствовала прикосновений, от которых хотелось бежать на край света.

– Милорд, вы…

Он снова подул на мою руку, затем провел по ссадине кончиками пальцев.

– … чего вы хотите?

Его взгляд был слишком красноречив. Чего он хотел? Во-первых, моего полного подчинения, покорности, страха и ужаса. Настоящего преклонения. Во-вторых, меня… целиком и без остатка.

– Запомни, Джина из рода эль-Берссо, – проговорил мужчина, поднимаясь и заставляя меня встать, – больше никаких фокусов. И держись от меня подальше. Запомнила?

Неуверенный кивок.

Райт подвел меня к двери, распахнул ее.

– И хорошего тебе дня, – ехидно произнес он, всучив мне парик и шляпку.

Дверь захлопнулась перед моим носом, и я поняла, что проиграла очередное сражение.

Каждый новый день во дворце начинался одинаково. Сперва на башнях перекрикивалась стража, а на кухнях начиналась суета. Назойливые солнечные лучи неторопливо проникали в нашу с Элиной комнату, а за окном принимался за дело садовник, работая ножницами. Но лишь до поры до времени, ибо с каждым днем процедура пробуждения претенденток усложнялась. Несколько гувернанток и камеристка проникали в нашу обитель, ненавязчиво передвигаясь по комнате, гремя кувшинами, тазами и подносами, и мы уже не были предоставлены сами себе, как раньше. А причиной этому был особый придворный церемониал, соблюдавшийся на протяжении нескольких веков.