—  Пока ничего.

—  Не боишься мне так говорить?

—  Не боюсь.

—  Не стремишься начальству нравиться?

—  Думаю, что начальству не это нужно.

Искорка скрытно мелькнула в глазах начальника. Она была черточкой, лучше сказать, проводила черту, за которой Владимир Иванович на предмет начинал смотреть по-новому.

— Я тебя вызвал, Потемкин, по делу. Знал: доложить тебе нечего. Я был готов слушать кучу версий, которым, естественно, место — вот там! — показал он на мусорную корзину, — Готов был. И дал бы оценку, и мы бы расстались. А вышло иначе…

— Владимир Иванович, в Вашей корзине останется больше места.

—  Дерзишь ты, Потемкин, впредь это может тебе навредить.

—  Допускаю…

Евдокимов, подняв телефонную трубку, выслушал, дважды сказал; «Да», «Это верно», подытожил: — Я занят! — и положил трубку.

—  А сказать я тебе, Потемкин, должен вот что. Опыт, накопленный тобой в твои годы: профессиональный и человеческий, весь — безусловно в работе розыска будет полезен. Не забывай об этом и чаще к нему обращайся. Но это…

Потемкин обратил внимание, что подполковник говорит без жестов. Другой бы на этом слове, поднял, например, указательный палец.

—  Потемкин, все это, все предыдущее, скажем так, имеет лишь прикладное значение. Схема мышления — не подберу я другого слова, но думаю, что поймешь — сама схема, теперь должна быть другой. Отчасти ты уловил уже это из моего замечания. Ты из него можешь много извлечь. Нормальный человек его не заслуживал. Но с выводом ты согласен. Так?

—  Да, конечно согласен.

—  Много придется менять, Потемкин, в себе, внутри. Способ мышления — вот, подыскал я слово, — потому, что знания криминалистики, юриспруденции, все специальные, — ничего не стоят и ничего не дадут, если мозг не направит их в нужное русло. Динамичное, непостоянное русло, которое в каждом другом эпизоде, будет меняться. Ты выдержишь это? По нраву такое тебе, и по силам? Пойдешь ли на это? Согласен? Вопросы, как видишь, есть.

—  Вижу, Владимир Иванович, есть. И крутые.

—  Вот и поднимай их своевременно!

—  Не сейчас! — снова ответил он в телефонную трубку, — Зайдете ко мне через двадцать минут!

«Боже, — подумал Потемкин, — это я столько времени стою?!».

—  Еще два момента, Потемкин! Я откровенен, потому что ведь понимаю, работать посредственно ты не собираешься, значит нам важно не ошибиться в твоей оценке. Так вот, момент первый. Мозг человека насколько задействован, как говорит наука, знаешь?

—  Считается, что на пятнадцать процентов.

—  А почему ж, если это известно, не задействованы остальные? Ты представляешь тогда на какие вершины рвануло бы человечество?

—  Я так полагаю, что это резерв. Как в батарее аккумуляторов. Если использовать большую емкость — начнутся сбои, может быть непоправимые.

Начальник умел хвалить молча. Ответ, безусловно понравился, но мир не увидел этого.

—  Придется забыть тебе о неприкасаемости, — тихо, серьезно, сказал подполковник, — последствия — знаешь… Так вот, и второй момент. Система Станиславского: где она обязательна, где применима?

—  В театре, в кино…

— И все?

Потемкин неуверенно промолчал.

—  В разведке, и в нашей службе! Играть, может ты не обязан: это разведчику важно, нам — не особо. Но понимать игру ты обязан. Вот это есть камень краеугольный, в нашей профессии. Тебе важно понять игру и войти, достоверно войти в роль того, кто играет против. Тогда вот ты сможешь и раскрывать их поступки. Поступки! — ты понял? Так просто! Просто некоторые из них квалифицированы как преступления. Есть вопросы?

—  Спасибо, нет.

—  Все, — протянул подполковник руку, — наше с тобой время вышло!

***

— Как дела? — звонил Сева, — Идут?

—  Идут. А ты свечи уже закупил?

—  Ну, конечно!

—  Шампанское?

—  Не издевайся, милая. Это тебе не к лицу.

—  Извини, да ты просто улыбки не видишь. А я улыбаюсь, Сева!

— Вот-вот, это дело другое…

— Конечно. Хорошее дело. Но, свечи, смотри — сейчас лето… Ты их не держи в теплом месте — потаят. Может, рано их покупать было?

—  Нет, самый раз! Дело в том, что я увидел хорошие. Самые лучшие. Потом вдруг таких не будет, а я так считаю — у нас должны быть лучшие!

— Верно.

—  Спасибо. Надеюсь, Людмила, что не потаят. И вот еще…

— И еще ты надеешься, что, — улыбалась Людмила, — что я не раскрыла еще преступления, да?

—  Очень сильно надеюсь, Люда!

—  Ну, что ж, — не пустые надежды.

—  Еще раз спасибо, Люда. Уверен — с тобой не пустые! А вообще, в этой жизни, пустых, — аж по самую шею!

—  Не падайте духом, поручик Сева! Наладится все в твоей жизни. Все будет…

— Ну, да, не пройдет и полгода!

***

— Владимир Иванович, — дежурный тревожил по внутренней связи, — Станкевич просит соединить…

— Соединяй!

—  Владимир Иванович, Вы мне сказали, «позже», Вы помните?...

—  Да..., — вспомнил он, — Людмила…

— Пока ничего, да? По нашему делу?... Есть личность…

— Да, личность есть, установлена. Большего, к сожалению, я не скажу...

—  Владимир Иванович, мне, кажется, что есть в этом деле деталь, которую Ваши сотрудники, как-то могли не увидеть…

— Вполне может быть, Людмила. Так что за деталь?

—  Я не уверена, только…

— А Вы говорите, дальше — рассудим!

—  Мне говорили, что это убили, скорее всего, — свои. Так…

— Скажите, — прервали ее, — по этому факту у Вас информация, или…

— Версия. Это, скорей всего так…

— Версия? — протянули там.

—  Говорить? — уточнила Люда.

—  Ах, да, — почему бы и нет? Вы же не посторонний нам человек, Людмила.

 — Убили, я так полагаю, его не свои. Вы же по отпечаткам установили личность?

—  Главным образом, да — это так.

—  А свои — отрубили бы кисти.

Она ощутила, что собеседник ее улыбнулся:

— Пари Вы по этому поводу не заключали?

—  М-мм… Растерялась Людмила, — Вы знаете, было… Но, то, что я думаю — это же так? Я хотела сказать, обратить внимание… Что-о, оно было спонтанным — убийство, непредусмотренным!

Видимо, с той стороны опешили:

— Люда, знаете, есть человек, на Вас чем-то похожий. Он занят как раз этим делом. Я дам телефон, можете с ним созвониться. Согласны?

— Спасибо, я запишу, — согласилась Люда.

«Чем он похожий?», — подумала Люда, глядя на трубку, припавшую на рычаги аппарата.

«Он тоже любитель», — мог пояснить Евдокимов.

А Люда вздохнула, тронулись губы в улыбке, слегка виноватой, как в детстве. Она ощутила себя человеком разоблаченным. Пари! «А как же иначе? — будь не одна, рассмеялась бы Люда, — С начальником розыска поговорить и не проколоться? Нонсенс! Недооценила…».

Она подошла к окну, посмотрела на мир, и, легко закусивши губку, подумала: «И тем не менее, нераскрываемость все-таки есть. Тоже нонсенс?»

«И Потемкин, -считал Евдокимов, -пари заключил! Хотя бы с самим собой…».

В основе великих поступков бывает невинная легкая мысль. Бывает... Азарт — это, все-таки, легкая мысль. Это потом, если не отступил, если выжал себя человек, обретет она значимость, мудрость и вес. Потом, и причем, далеко не всегда…

***

Потемкин подвел итоги. «Если бы я, — понял он, — радостно сообщил Евдокимову, что, оказывается, из Сибири приезжает, на постоянное жительство брат погибшего, тот бы понял, что я был у матери, что, конечно, работаю. Информация эта — совсем не ерунда. Евдокимов спросил бы дальше: «А что ты по этому поводу думаешь?» Склонил бы к тому, что пришлось выложить версию, несколько версий, которым место в корзине. И сделал бы вывод, который, скорее всего, я вряд ли сумел бы оспорить…».

Но, «за науку спасибо», Потемкин сказал не формально. Он узнал, без расспросов, у самого Евдокимова, положение дел по Братску. А главное, от Анны Ивановны он получил информацию, которой не было у опера, побывавшего там до него, и нет у Евдокимова.