Ночь провел, как и предписывалось в инструкции, в кабинете полковника Филиппова. Это была большая комната с огромным письменным столом. Передо мной на столе — тяжеловесный письменный прибор из темного камня, календарь, внушительного размера часы, солидная стеклянная пепельница, остро отточенные карандаши в хрустальном стакане, стопка чистой бумаги, под стеклом — список телефонов. Командир был педантичен и аккуратен.

Справа расположился столик с пятью телефонными аппаратами, один из которых по высокочастотной связи (ВЧ) связан непосредственно с Москвой. Еще правее — аппарат сигнализации от всех помещений и сооружений объекта. При вскрытии любого из них — раздается звонок и зажигается соответствующая лампочка. К столу приставлен столик с двумя мягкими креслами. У правой стены — длинный стол для совещаний. У левой — высокий, во всю стену, стеклянный шкаф, пустующие полки которого стыдливо прикрыты занавесками. Где-то у дверей — кожаный мягкий диван. На стене — портреты обоих сегодняшних вождей — Ленина и Хрущева.

Справа в углу громоздятся сейфы, в одном из которых хранятся ключи от всех сооружений объекта. В другом — опечатанный пакет, который надлежит вскрыть при сигнале «Шторм». Такого сигнала, как мне говорили, еще ни разу не поступало.

К полуночи выдача допусков и ключей прекращается, становится значительно меньше телефонных звонков. Я сижу за письменным столом и читаю дневники Блока. Надо сказать, что сейчас я читаю значительно больше, чем в студенческие годы. Этому способствует свободное время по вечерам и неплохая гарнизонная библиотека.

Сейчас я пытаюсь постичь суть гениальности Блока и с горечью убеждаюсь, что не могу достойно оценить ни его стихотворения, ни его жизнь. Это меня смущает, но себе-то я врать не могу. Извинением может служить то, что знаком я по школе только с двумя его произведениями: воинственными «Скифами» да непонятой поэмой «Двенадцать». Несколько раз я пытался прочесть его пьесы, но только разочаровался. И не столько в поэте, сколько — в себе. Неужели мне не дано прочувствовать то, что приводит в восторг других? Неужели я глух к высокой поэзии?

Чтобы отвлечься от этих горестных мыслей, я открываю другую книгу — стихи старых японских поэтов. Я их тоже открыл для себя только здесь, но их поэзия сразу, без подготовки и сомнений, меня поразила и очаровала. Наполненная грустной философией, она легко и зримо, почти графически, вошла в мое сердце и сознание.

Эти хокку, старинные японские трехстишья, помогли мне убедиться в том, что с моим восприятием поэзии еще не все потеряно. Я их люблю до сих пор и цитирую всю свою жизнь.

То ли чувство оторванности от прошлой жизни, то ли японская поэзия стали причиной того, что мне стало одиноко и тоскливо. Вспомнилась Леннора, которая теперь жила в Ленинграде. Недавно я написал в этот город и узнал адрес Ленноры Буслович, теперь уже — Чубановой.

^{Леннора Буслович. 1955 г.}

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что в 3 часа пришлось организовывать проводы в Ленинград высоких гостей Филиппова: Гутова А. И. и Матвеева А. Н. Эти важные персоны в гражданской одежде сегодня вместе Филипповым осматривали объект.

Во второй половине дня вызывает к себе Марков, исполняющий обязанности главного инженера:

— Часов в шесть — семь должны приехать из Москвы генерал Никольский и полковник Пестов. Нужно их встретить, доложить по форме. Вы давно в армии?

— Ношу форму уже второй год…

— И все же — отрапортуйте и проводите в гостиницу. Узнайте, что им нужно: ванну с дороги, ужин и все такое. Организуйте. Действуйте инициативно! Пропуска им уже заготовлены.

К счастью, гости приехали в 9 часов, когда я уже сдал дежурство, но с главным инженером Управления генерал-майором Михаилом Константиновичем Никольским мне все же довелось встретиться. В сопровождении большой свиты он посетил «каменный городок», побывал в нашем общежитии. Я в это время отдыхал после дежурства. Слышу за дверью голос: а нельзя ли посмотреть какую-либо комнату внутри?

Открылась дверь, и передо мной предстал высокий статный генерал. Рядом с ним — Филиппов, Сосновский, Новиков и другие начальствующие лица.

— Здравствуйте, — поздоровался Никольский.

— Здравия желаю, товарищ генерал! — ответил я и всем телом ощутил отсутствие на плечах кителя. Я был в одной майке и пижамных штанах.

— С кем имею честь? Ваше звание?

— Инженер-лейтенант Вишневский. Отдыхаю после дежурства по объекту.

— Что это у вас такой тяжелый воздух?

— Белые грибы сушим, товарищ генерал.

^{Сушеные грибы распространяли по комнате прекрасные запахи. 1956 г.}

Никольский прошелся по комнате, с любопытством посмотрел на наш растерзанный радиоприемник «Дорожный», почему-то заглянул за шкаф. Потом открыл дверку и сказал, обращаясь к Филиппову:

— Конечно, парадные фуражки лежат вместе с сапожными щетками. Койки не заправлены. Забыли армейскую жизнь. Ох, уж эти инженеры: няньку им надо!

Окинув взглядом стены и потолок, генерал вдруг наклонился и посмотрел под кровать:

— И как везде, — пустые бутылки. А ну-ка, товарищ начальник политотдела, достаньте-ка их сюда. Посмотрим, что пьют инженеры.

Напуганный Новиков, забыв про свой живот, кряхтя и обливаясь потом, полез под кровать и стал доставать бутылки из-под коньяка и плодово-ягодных вин.

— Пьют, я смотрю, у вас офицеры. И пьют всякую гадость. Это притом, что в гарнизоне — сухой закон. Балуете вы их, Борис Николаевич!

Филиппов стоял с тем мудрым выражением лица, которое с одной стороны вроде бы тяготится укором старшего по званию, но с другой — ощущает его отеческое расположение. Сосновский невозмутимо смотрел куда-то в окно. Один Новиков стоял красный, как рак, и в своих толстых очках удивительно смахивал на поэта Исаковского.

На меня никто никакого внимания не обращал. Меня как будто и не было в комнате. Я со своими пустыми бутылками был простой иллюстрацией к какому-то важному воспитательному действу, которое меня уже не касалось.

В тот же день Никольский провел встречу с офицерами объекта как главный инженер. Он рассказал, что наша техника продолжает совершенствоваться, повышает эффективность и неизменно находится в состоянии боевой готовности. В ближайшее время к нам поступят новые виды изделий, усовершенствованные блоки и модифицированные пульты проверок. Это будут новые конструкции, которые надо освоить, не снижая ни темпов, ни качества плановых работ.

Сообщение Никольского слушали без особого интереса. Говорил он об общеизвестных проблемах, разве что не употреблял выражений типа: «партия и правительство вручили в ваши руки грозное оружие» или «в ответ на происки империалистов мы готовы ответить».. Все ждали времени, когда можно будет задавать вопросы. Первым последовал, теперь уже почти традиционный, вопрос: «Зачем на сборке и хранении держать инженеров, когда с этой работой могут вполне справиться техники и такелажники?»