Все это было сказано спокойно, съ совершеннымъ отсутствіемъ малѣйшаго отчаянія и мнѣ припомнился разсказъ Тургенева «Смерть» и слова его: «Удивительно умираетъ русскій мужикъ! онъ умираетъ, словно обрядъ совершаетъ»!..

— Я человѣкъ больной, продолжалъ, вставая мой хозяинъ, а тутъ вотъ еще Богъ горе послалъ: посмотрите-ко!

Онъ отдернулъ пологъ у кровати, которая стояла въ углу, и я увидалъ больную женщину.

— Вотъ двадцать лѣтъ лежитъ! не то, что съ мѣста встать, повернуться не можетъ; съ полгоду съ ней что-то приключилось, такъ и осталось.

— Кто же у тебя работаетъ?

— Дочка дѣвка есть, да другая солдатка; онѣ и работаютъ. Вѣдь у васъ бабы не сѣютъ, дровъ не рубятъ, а то всякую работу работаютъ. Посѣять, я посѣю, а онѣ заборонятъ, да и дровъ тоже я нарублю. Не Богъ знаетъ сколько…

— У васъ не одно только хлѣбопашество, есть работа и въ лѣсу? спросилъ я.

— Теперь въ лѣсу у васъ работы нѣтъ, прошли тѣ годы! До межовки бываю, съ осени да до масляной работникъ пудовъ 50 одной сѣры [10] наскоблитъ, а теперь всему запретъ; въ казенномъ лѣсу поймаютъ, въ острогъ засадятъ; господа въ свои лѣса тоже не пущаютъ; а въ прежніе годы, — всякому своя была воля: кто хочешь приходи, хоть свой, хоть чужой, только работай! Прошлый годъ наши мужики повезли сѣру эту въ Вышній-Волочекъ; тамъ такіе заводы есть, сѣру чистятъ… да билета-то не взяли и въ Волочкѣ ихъ поймали. — Гдѣ билетъ? — Дома, говорятъ, забыли. — Ступай одинъ за билетомъ! — Сѣру подъ залогъ. Мужикъ прибѣжалъ изъ Волочка къ старостѣ; староста далъ билетъ: изъ своихъ лѣсовъ сѣру скоблили, ну и выдали сѣру, а думали, что совсѣмъ она пропадетъ.

— По чемъ продается сѣра?

— Не ровно: за пудъ и по 25, и по 30, и по 35 коп. сер., какъ случится; это нечистая съ корой, кору-то переминаютъ съ сѣрой, чтобъ коры-то не видно было; а за чистую сѣру дадутъ и 40 и 45 коп. сер. за пудъ. Въ сплошномъ лѣсу въ день пудовъ 5 наскоблить можно.

— Вы теперь сидите деготь?

— И деготь мало сидимъ! Сперва я и самъ сидѣлъ, а теперь и на деготь запретъ вышелъ. Я больше сидѣлъ корчажный деготь; корчажный всюду идетъ; а имнаго не сидѣлъ, тотъ идетъ только на подмазку… Да и выгоднѣе корчажный, въ Устюжнѣ 2 руб. сер. за пудъ, а имный копѣекъ 80, 90, не дороже…

Тутъ онъ мнѣ сталъ объяснять, какъ мужики сидятъ деготъ; объясненій этихъ я пересказывать не стану; скажу только, что корчажный деготь гонятъ изъ одной бересты, а имный — изъ бересты и еловой смолы.

Перекрестясь въ передній уголъ и простясь съ хозяиномъ, я вышелъ изъ избы. Замѣчу здѣсь мимоходомъ, передній уголъ въ степныхъ губерніяхъ находися въ углу, ближайшемъ ко входной двери, а печь въ дальнемъ; здѣсь наоборотъ: печь у двери, а образа стоятъ въ дальнемъ уму. Въ степныхъ губерніяхъ спятъ на веретьяхъ [11] и дерюгахъ [12], а здѣсь почти у каждаго есть сѣнникъ, т. е. большой мѣшокъ, набитый сѣномъ. Повидимому, должно бы быть на оборотъ: въ степныхъ губерніяхъ и сѣна больше…

Выйдя изъ избы, я пошелъ къ большому озеру; по одну его сторону было яровое поле, а по другую парина, которую мѣстами пахали подъ рожь.

— Помогай Богъ! сказалъ я, подойдя къ одному пахарю.

— Милости просимъ! отвѣчалъ мужикъ, поклонясь мнѣ.

— Какъ мнѣ пройти къ большому озеру?

— Да такъ занятнаго ничего нѣтъ, сказалъ онъ, показавъ сперва дорогу: кругомъ лядина, болото, а посередь — озеро.

— Много въ озерѣ рыбы?

— Какое много! ставятъ вейтеря; и въ вейтерь [13] другой разъ не попадается; а попадется, такъ все одинъ карась, такъ вершка по полтора, не больше. Да мы рыбой и не занимаемся; вотъ землю орать наше дѣло; хорошенько взорешь такъ, чтобъ челюзны [14] не было, такъ и хлѣбъ будетъ!..

Въ концѣ поля я нашелъ срубленныя деревья, которыя будутъ жечь весной, а за ними болото, поросшее мелкимъ лѣсомъ; деревья, болѣе крупныя вершка въ 3–4 при корнѣ, или засохли совсѣмъ, или еще засыхали, а ель и сосна блекли и незамѣтно, безъ всякихъ видимыхъ признаковъ, теряли жизнь; на березѣ сперва лупилась береста, потомъ кора и береста пропадала. Въ этомъ лѣску ходили лошади, съ колоколцами [15] на шеѣ безъ всякаго присмотра, несмотря на то, что часто слышите про волковъ: тамъ волкъ зарѣзалъ овцу, тамъ — двухъ коровъ, тамъ — лошадь; но все — Богъ, и — надѣясь на него, мужики смѣло пускаютъ лошадей и скотъ безъ пастуха. Я пошелъ дальше и пришелъ къ озеру, — мѣсто совершенно уединенное: никакого звука не слышно было, кромѣ звука журавлей, которые здѣсь водятся въ изобиліи; ихъ не ѣдятъ, а потому и не трогаютъ, развѣ дѣти, когда найдутъ молодого журавля или, найдя гнѣздо, вынутъ яйца. Во многихъ мѣстахъ на озерѣ плавали дикія утки, а поправѣе отъ берега виднѣлся челнъ [16]…

Вчера отъ У*…. я пошелъ къ Устюжнѣ, а потомъ повернулся въ Весьегонску; дорога вездѣ одна и та-же, виды все тѣже: почти вездѣ болота, покрытыя желтымъ лѣсомъ, пустоши, [17] заросшія такимъ же лѣсомъ, частію подрубленнымъ подъ расчистки для посѣва на будущее лѣто. Изрѣдка попадается пустошь, покрытая жидкимъ какимъ нибудь ячменемъ, овсомъ, а вдали то такъ, то такъ дымъ: въ одномъ мѣстѣ болото [18] горитъ, въ другомъ ледина [19], а такъ и строевой лѣсъ, что, впрочемъ, не считается лѣснымъ пожаромъ. Кто не видалъ, какъ здѣшній народъ смотритъ на лѣсъ, тому едвали будетъ понятно такое пренебреженіе къ лѣсу; еси горитъ болото или ледина, на это рѣшительно никто не обращаетъ никакого вниманія.

— Отчего вы, братцы, не гасите болота? спрашивалъ я: вѣдь вы на этомъ болотѣ сѣно косите, а на горѣломъ болотѣ трава не растетъ.

— Какая такъ трава! обыкновенно отвѣчали мнѣ: болото сгоритъ, пойдетъ ивнякъ.

— Такъ что же вы не гасите?

— Когда за этимъ возиться! Пойдутъ скоро дожди, землю-то промочатъ и болото погаснетъ.

Съ лединами тоже самое, хоть тотъ же самый вредъ, потому что когда ледину выжигаютъ для посѣва, то лѣсъ срубаютъ и тогда перегораетъ только извѣстный нужный слой земли и остается зола, которая служитъ удобреніемъ, а при пожарѣ ледины, земля выгораетъ очень глубоко и какъ горятъ одни коренья, деревья же только валятся на землю, то выгорѣвшая ледина остается совершенно никуда негодной землей.

Строевой лѣсъ начинаютъ гасить, когда пожаръ уже принимаетъ значительные размѣры или когда загорается казенный лѣсъ. Тогда нельзя не гасить, начальство приказываетъ.

Я хотѣлъ было пробраться дальше къ Вологдѣ, но рѣшительно не могъ: ни лихорадка, ни обстоятельства не позволяли мнѣ пускаться вдаль и я рѣшился воротиться въ Питеръ только другой дорогой, почему пошелъ не на Боровичи, а на Весьегонскъ.

— Чтожъ, мало нажалъ? спросилъ я, близъ Сторожкова, жавшаго рожь у самой дороги.

— Лишь-то пришелъ, отвѣчалъ тотъ, приподнимая шапку, лишь-то пришелъ!

Я присѣлъ на дорогѣ, закурилъ папироску; мужикъ сѣлъ подлѣ меня и мы разговорились. Онъ сталъ разсказывать про своего барина.

— Нашъ баринъ, говорилъ онъ, большой баринъ; въ Питерѣ живетъ; одного жалованья отъ Царя, братецъ ты мой, одного жалованья идетъ вашему барину въ мѣсяцъ 25,000 руб., а ты самъ знаешь, на такомъ мѣстѣ съ другихъ сторонъ сколько наплыветъ!.. Такъ вотъ ты и считай. А самъ онъ ничего не дѣлаетъ: пятьдесять человѣкъ…. а всѣ тѣ 50 человѣкъ — господа! Такъ вотъ они то все и пишутъ…. У насъ здѣсь по деревнямъ говорятъ: «Въ Питерѣ не знаютъ, чѣмъ его ужъ и награждать, барина то нашего: всѣ чины произошелъ»!