Но я пишу Каткову и потребую свои кровныя деньги за «Загадочныя Племена» и тогда уѣду въ Висбаденъ, Мариненбаденъ или какой нибудь другой Баденъ которые мнѣ очень нужны; а затѣмъ посѣлюсь въ Мюнхенѣ или около Вѣны мнѣ все равно гдѣ, лишь бы найти теплую комнату, да быть поближе къ Россіи, къ X. такъ чтобы умирая, видѣть ее возлѣ меня. Посовѣтуйте, что дѣлать!

Изъ двухъ вашихъ писемъ я получила одно простое да другое заказное сегодня только и спѣшу отвѣчать. Тутъ даже и почта съ ума сошла. Приносятъ мнѣ однажды, на дняхъ, письмо страховое: росписалась и ужь собиралась распечатать, какъ вдругъ вижу — не ко мнѣ, а какому-то Благовѣщенскому въ Нагасаки въ Японіи а совсѣмъ не въ Неаполь!! и кажется съ деньгами еще, а почтальонъ ушелъ; три дня затѣмъ я отдала его назадъ въ Неаполѣ на почтѣ самому директору который страшно смутился. Хорошо бы напечатать это въ Россіи. А ваше письмо можетъ пошло въ Японію…

Вѣчная вамъ любовь и дружба вѣрной вамъ до гроба

Е. Блаватской.

Хочу философскій журналъ издавать гдѣ нибудь здѣсь. Только не успѣю. Конецъ мой близокъ, дорогой мой другъ. Отвѣчайте скорѣй!

Изъ этого письма, при сопоставленіи его съ «торжествующимъ», Адіарскимъ, первымъ изъ Torre del Greco и французскимъ къ m-me де-Морсье, несмотря на всѣ «увлеченія» Елены Петровны, — достаточно ясно обрисовывалось ея дѣйствительное жалкое положеніе. Она, очевидно, потерпѣла полное пораженіе «тамъ», и даже чудодѣйственное спасеніе ея отъ смерти махатмами не произвело должнаго впечатлѣнія. Она бѣжала въ Европу (ибо иниціатива, по ея характеру и привычкамъ, могла принадлежатъ только ей, а ужь никакъ не Олкотту и не какому-то «совѣту общества»), совсѣмъ больная, съ непригодными для нея людьми — и теперь лежитъ въ самой плохой обстановкѣ, безъ помощи, безъ денегъ и забытая всѣми. Поэтому-то она такъ жадно за меня хватается и такъ боится, какъ бы и я отъ нея не отшатнулся. Ѣхать къ ней я, къ сожалѣнію, рѣшительно не могъ и утѣшалъ себя мыслью, что теперь вопросъ только въ двухъ-трехъ мѣсяцахъ, что все равно, гдѣ бы то ни было, а я ее увижу и, наконецъ, узнаю все, обстоятельно и вѣрно.

Черезъ нѣсколько дней, въ самую критическую для себя минуту, Елена Петровна получила «отъ неизвѣстнаго друга» нѣкоторую сумму денегъ и, конечно, пожелала узнать — кто это пришелъ ей на помощь. Она писала m-me де-Морсье:

«…Ah, ma pauvre amie! Les temps sont bien changés et la pauvre société de Madras étant sans le sou-je le suis aussi; de manière que cet argent est arrivé bien à propos, je vous assure. Si je pouvais écrire mes articles russes-j'en ferai bien vite; mais le malheur est que j'ai a rester alitée les trois quarts de temps. Je ne durerai pas longtemps-allez! J'accepte cet argent de l'ami inconnu sans fausse honte, mais je tiens a savoir son nom. Le maître a refusé de me le dire, en disant simplement que c'était d'un vrai ami et que je pouvais accepter. Mais vous, ne me le direz vous pas? Est-ce la Duchesse? Mais non-car pourquoi s'en cacherait-elle, et puis c'est un ami et non une amie. Dans tout cas le Maître le connait c'est sûr, car il a ajouté que son intuition pour les vérités occultes était grande et qu'il y avait de l'étoffe en lui, quoique… mais je ne dois pas le dire, à ce qu'il parait. Ah que je m'ennuie donc ièi, bon Dieu! et que je voudrais m'en aller-si le maître le permettait… Que fait donc Solovioff? Est-il malade toujours! je l'aime bien, mon ami Solovioff, mais il dit des bêtises de nos Mahatmas, ce pauvre Thomas l'incredule.

A vous de coeur H.P. Blavatsky»[65].

Хоть и несчастная, почитавшая себя навѣки побѣжденной и опозоренной, доходившая, очевидно, временами до отчаянія, больная и покинутая — Елена Петровна все же оставалась вѣрной себѣ. Она продолжала морочить добрыхъ людей своимъ «хозяиномъ», ничуть не смущаясь наивностью и первобытностью этихъ «астральныхъ» визитовъ таинственнаго махатмы, во время которыхъ онъ дѣлаетъ ей сообщенія, ровно ничего не сообщающія, и «спасаетъ» ее, ровно ни отъ чего не спасая. Къ чему же ей придумывать что-нибудь болѣе тонкое и остроумное, когда эта простая «игра» удовлетворяетъ не только ученыхъ дамъ, но даже и ученыхъ кавалеровъ, лишь бы они были «ея, Елены Петровны, друзьями». Вмѣстѣ съ этимъ, нуждаясь во мнѣ и отдавая мнѣ свою «любовь, дружбу и вѣрность до гроба», она однако очень тревожится, какъ бы я чего не «испортилъ», — ужь очень непочтительно отзываюсь я въ письмахъ къ ней о ея «хозяинѣ» и вообще о всей ея «махатмовщинѣ», — и спѣшитъ предостеречь m-me де-Морсье отъ меня, какъ отъ Ѳомы невѣрнаго.

M-me де-Морсье ничего не могла сообщить ей относительно «неизвѣстнаго друга», а я послалъ ей, по поводу ея «предостереженій», шутливое письмо, гдѣ говорилъ, что ея «теософическое общество» мнѣ окончательно надоѣло, что я не вѣрю никакимъ ея феноменамъ и махатмамъ; но ее, милѣйшую Елену Петровну, люблю не меньше, чѣмъ она меня любитъ, и намѣреваюсь уничтожить ея злого врага — г-жу Куломбъ. Я прибавлялъ, что скоро уѣзжаю въ Швейцарію и надѣюсь, что мы свидимся, что она завернетъ ко мнѣ по пути въ Германію.

На это былъ отвѣтъ:

«Дорогой В. С. — Пишите гдѣ поселитесь. Я рѣшила ѣхать въ Германію на зиму; покрайней мѣрѣ коли холодно то комнаты теплыя — а здѣсь я постоянно простужаюсь — и проѣздомъ могу остановиться тамъ, гдѣ вы будете. Со мною Кришна Суами[66], а онъ милый. Что это вы нападаете и въ письмахъ къ *** (г-жѣ У.) на Общество? Ради Бога хоть ради личной дружбы не покидайте его; бѣдный Олкоттъ дѣлаетъ то, что ему велитъ совѣсть и онъ и собою радъ сейчасъ же пожертвовать ради блага Общества. Увидимся разскажу все. Но что это вы пишете такъ неясно? что вы рѣшили сдѣлать съ подлой Кулонбшей? Она вотъ, какъ я уѣхала, подбила миссіонеровъ — сдѣлать въ ея пользу подписку за „услуги, оказанныя человѣчеству и обществу вообще, разоблачивъ Мад. Блаватскую“. Первый подписался эпископъ Мадраскій и ей собрали миссіонеры 5,000 рупій, т. е. 10,000 франковъ! Она ѣдетъ въ Европу „за m-me Блаватской вслѣдъ“ — пишетъ миссіонеръ Паттерсонъ, редакторъ обличающаго меня журнала. Милости просимъ. Но не правда ли, comme l'innocence triomphe et le vice est puni? Чудо, что за милый свѣтъ — душка! Цо то бендзе! — въ будущемъ то. Что такое надѣлалъ Синнеттъ — **(г-жа X.) пишетъ — въ Парижѣ? Я ничего не понимаю! и почему вы не напишете мнѣ обстоятельно? Эхъ, какой вы! Ея брошюра? — хороша и такъ правдива. Я ей должна до сихъ поръ деньги? А у меня ея письмо изъ Цейлона 8 лѣтъ спустя, какъ я была въ Египтѣ, въ которомъ она умоляетъ меня дать ей взаймы денегъ подъ вексель. Я фокусничала въ Каиро? а весь городъ знаетъ и помнитъ что меня и въ городѣ не было, когда нанятые нами медіумы, ея же пріятельницы, были пойманы съ этими фокусами и я ихъ тотчасъ же прогнала и сама же потеряла 600 франковъ. Ахъ она подлая женщина! Да пусть кто хочетъ спросить въ Каирѣ — тамъ ее всѣ знаютъ и нѣтъ ей другой клички какъ la sorcière et la voleuse. И миссіонеры ее протежируютъ теперь! Господи что за гадость и что за конспирація. Довольно объ этой мерзости.

Пишу II часть „Дебрей“[67]. Вы мнѣ не отвѣчали на мой вопросъ о Катковѣ. Простудилась — и всю ночь била лихорадка. До свиданья, дорогой В. С.

Вамъ на вѣки преданная Е. Блаватская.»

Прочтя это письмо, я могъ только развести руками. Я не имѣлъ понятія о брошюрѣ «Куломбши»; но теперь предо мною, очевидно, было побоище какихъ-то двухъ грандіозныхъ «пуассардокъ». Только за этимъ побоищемъ были не лоханки съ рыбой, а «всемірное братство», «тайны человѣческаго духа и природы» съ девизомъ: «нѣтъ религіи выше истины»!..

Я уѣхалъ въ Женеву, а оттуда въ горы и скоро очутился очень высоко, въ маленькомъ мѣстечкѣ, Сенъ-Сергъ (St.-Cergues), гдѣ и встрѣтился съ m-me де Морсье и ея семьею.

Хорошо было въ скромномъ, но совершенно приличномъ «pension Delaigue», помѣщавшемся среди сада, наполненнаго цвѣтами. За шесть франковъ въ сутки давали чистую комнату съ мягкой постелью, завтракъ, обѣдъ и ужинъ — обильные, приготовленные умѣлымъ парижскимъ поваромъ. Женевское озеро представлялось съ высоты голубою лужицей, а Монбланъ глядѣлъ прямо въ глаза во всемъ своемъ серебряномъ величіи. А все же я послалъ Блаватской свой адресъ. Въ концѣ іюля отъ нея письмо: