Но Франциск быстро отогнал эту мысль. После победы под Кале еще больше людей знало дофина в лицо. Но даже если они его не признали бы, то все равно невозможно было смешаться с толпой. Его высокие кожаные сапоги, начищенные этим утром, подбитая мехом куртка – сразу же возникнут вопросы. Благородный человек, ищущий город Ванн, почему он путешествует один, без охраны? С кем собирается встретиться и зачем?

Франциск поторопил Чемпиона. Когда он подъезжал к деревне, то заметил строение между деревьями. Маленький неприметный домик. Наверное, его использовали, чтобы хранить дрова.

– Наконец-то повезло, – пробормотал он, спешиваясь и привязывая поводья лошади к нижней ветке дерева.

Не так уж и много. Развалюха с просмоленной крышей и деревянными стенами, но она послужит убежищем на долгую ночь, согреет его продрогшие кости. Франциск повернул ручку двери и понял, что та заперта. Он покачал головой, грустно усмехнувшись. Все сегодня идет не так. Юноша вернулся к Чемпиону и достал свои скудные припасы из седельной сумки. Они остались с прошлой поездки на охоту неделю назад. Кусочек твердого, как камень, хлеба, фляжка вина, которое сейчас скорее напоминало уксус. Он расседлал Чемпиона и расчесал его гриву. Затем сел у стены, завернувшись в плащ. Он не мог не думать об ироничности его положения: утром проснулся во дворце, а сегодня спит на холодной земле.

Высоко в небе загорались звезды. Франциск лег на бок, пытаясь удобнее устроиться. Земля была покрыта опавшими листьями и ветками. Неожиданно он увидел всю абсурдность ситуации. Он голодал, а в его дворце готовили пир. Он, король, спал не в своих покоях, а на земле в лесу. Он очертя голову кинулся исполнить эту опасную затею, подвергнув риску не только свою жизнь, но и жизнь всего королевства. Права ли Мария, было ли глупо отправляться к Лоле сейчас, в разгар чумы?

Он закрыл глаза, но увидел лишь лицо Марии. Ее глаза глубокого шоколадного цвета. Именно мысль о ней, улыбающейся ему в кровати, наконец, погрузила его в сон.

Через несколько часов Франциск вздрогнул и проснулся. Он моргал, глядя в темноту и пытаясь понять, что потревожило его. Два силуэта нависали над ним. Мужчина и женщина. На обоих была грубая одежда деревенских жителей: из мешковины и льна с веревкой вместо ремня. Он открыл рот, чтобы заговорить, но незнакомцы схватили его прежде, чем он успел вздохнуть.

Мужчина впихнул ему в рот тряпку. Франциск попытался закричать, но не смог. Он потянулся к мечу, но женщина стянула веревкой его руки.

Франциск боролся, пытался кричать, несмотря на кляп, пинался ногами со всей силы, но это было бесполезно. Они схватили его за руки и потащили в ночь.

Крики за воротами стали громче. Сильнее всех был слышен пронзительный женский голос:

– Пожалуйста, ваше величество! Помогите нам! Здесь умирают дети! Мы молим вас сжалиться над нашими душами!

Кенна стояла на балконе и смотрела вниз на людей, лица которых освещались факелами, закрепленными на стенах дворца. Весь день она плакала, затем молилась. Кенна говорила с Марией и Грир, раздумывая над их дальнейшими действиями. Было слишком опасно посылать кого-либо к воротам. Даже если они смогут передать припасы, этого не хватит для соседних деревень. Запасов еды во дворце осталось только на несколько недель, и никто не знал, когда вновь откроются ворота.

Кенна захлопнула тяжелые деревянные двери, на душе ее стало легче от того, что замки были на месте и в комнате тихо.

– Баш, как думаешь, сколько это будет продолжаться? Это ужасно. Они так страдают.

Баш не ответил. Она повернулась и увидела, что он сидит на краю кровати. Он уперся стеклянным взглядом в стену. Другой человек решил бы, что Баш задумался, но Кенна изучила его привычки и повадки за время их супружества. Она знала, что ему нравится, а что нет, его любимое блюдо на ужин, какие сапоги он наденет в лес. Она знала, о чем он думал, когда на его лице появлялась одна из его полуулыбок (он хотел ее поцеловать, обнять), и могла даже сказать точно время, когда он будет напевать себе под нос народные песни (каждые утро и вечер, когда он надевает и снимает одежду).

И сейчас, когда он сидел на краю кровати, она понимала его. Она заметила, что он сжал руками пуховое одеяло. Он нахмурился, что он всегда делал, когда хотел скрыть свои эмоции.

– Что такое? – спросила она, пересекая комнату.

На днях он убил сумасшедшего, который называл себя Тьмой. Баш месяцами охотился на него, все сильнее опасаясь того, что узнает, когда его настигнет. Язычники считали его богом, страшным сверхъестественным созданием, но Баш никогда не верил в это. Он знал, что искал человека, но человека, который стал монстром, который убивал и пытал, кормился кровью невинных. Только он не нашел его в лесах, где выслеживал. Он сразился с ним в их доме, где Тьма угрожал Кенне и Паскалю, милому мальчику, ставшему очередной жертвой Тьмы.

Семью Паскаля вырезали, но он выжил и поплатился за это. Мальчик только сейчас начал говорить, делиться с ними чувствами. Тьма умер от раны, нанесенной Башем. Он предупредил их, что Паскаль должен занять его место. Если кто-то добровольно не принесет себя в жертву богам, если другой не займет его место, придет чума. Этот сумасшедший предупреждал, что она опустошит земли.

– Баш, поговори со мной, – Кенна села рядом. Она погладила его руку и положила голову ему на плечо. Вдохнула его запах – восхитительную смесь сосновых иголок и мыла из пчелиного воска.

Баш посмотрел на жену и вздохнул. Он не любил делиться своими чувствами. Но во многих вещах Кенне тяжело было отказать. Она добивалась своего, несмотря ни на что, да он и не возражал.

– Я не могу пойти на пир сегодня ночью, тяжело находиться среди стольких людей. Просто я думал об отце, о том, что случилось, – сказал он тихо и заметил, как Кенна отстранилась при упоминании короля Генриха, ее лицо выражало сомнение.

– Я знаю, сейчас он не заслуживает моей любви, и я не должен горевать, но… – он покачал головой и потер ладонью глаза.

Отец так изменился за этот год. Он стал ужасен и в больших, и в малых делах. Но Баш оплакивал не этого человека. Он оплакивал другого отца, которого знал раньше. Баш был любимцем короля, Генрих брал его с собой на охоту и в путешествия, практиковался с ним в рыцарских поединках и фехтовании. Баш сердечно любил того короля, своего отца, и именно его он помнил. Из-за этого глаза жгло от слез.

– Я скучаю по тому, каким он был в прошлом, – сказал он, отвернувшись. Он не хотел, чтобы Кенна заметила слезы в его глазах. – Я всегда надеялся, что когда-нибудь к нам вернется тот Генрих. И все снова станет на круги своя. Все наладится. Но теперь этого никогда не произойдет.

– Я понимаю тебя, – сказала Кенна. – Когда-то он был хорошим человеком.

Она подумала о Генрихе, которого встретила в первые дни при дворе. Она вспомнила о том, как он выложил свечами ее имя на лужайке. Она его любила. Каждый раз, когда король входил в ее комнату, Кенна чувствовала, как пробуждается ее кожа, оживает каждый сантиметр ее тела, она впервые испытывала подобные чувства. Он обнимал ее, когда они засыпали. Он любил целовать ее в ключицу, нежно проводить большим пальцем по брови. Она и представить не могла будущей жестокости.

Баш встал и пересек комнату.

– А теперь еще чума…

Кенна закрыла лицо руками. Даже сквозь затворенные ставни до нее доносились приглушенные крики деревенских. Баш повернулся к ней, и она увидела беспокойство на его лице:

– Думаешь, в этом стоит винить меня? – его голос оборвался на последнем слове. – Неужели Тьма был прав?

– Нет, Баш. Тебе нельзя так думать, – Кенна подошла к нему. Она взяла его за руки и посмотрела в глаза: – Ты спас мне жизнь. Ты спас жизнь Паскалю. Ты сделал то, что должен был. Ни в коем случае не сомневайся в этом.

– Ты и, правда, в это веришь? – Баш изучал выражение лица Кенны, эти теплые карие глаза, ее взгляд был таким успокаивающим. Хотел бы и он себя видеть таким, каким его видит она – сильным, честным, храбрым.