Она ехала так быстро, что шины велосипеда даже жужжали. На каждом перекрестке Кристабель смотрела по сторонам — но не потому, что высматривала машины, как ее учили родители (хотя и машины тоже), а потому что хотела убедиться, что поблизости нет того ужасного мальчишки. Он велел приносить еду, и она несколько раз приносила ему фрукты или немного печенья и дважды свой школьный завтрак, но не могла каждый день ходить к цементным домикам, иначе мама начала бы задавать много вопросов, поэтому Кристабель не сомневалась, что однажды мальчишка влезет к ней в окно и сделает что-то плохое. Ей даже снились кошмары о том, как он натирает ее грязью, а потом папа с мамой перестают ее узнавать и не пускают в дом, и ей приходится жить на улице, в холоде и темноте.

Когда она доехала до цементных домиков, на «выдромирских» часах было уже три минуты после 15.00. Она оставила велосипед в другом месте, у стены подальше от домиков, потом прокралась через рощицу, чтобы подойти в дому мистера Селларса с другой стороны. И хотя, когда она снова взглянула на часы, принц Пикапик держал между лапками 15.09, она через каждые несколько шагов останавливалась и прислушивалась. Кристабель уже три дня не приносила этому Чо-Чо никакой еды и надеялась, что он сейчас где-нибудь далеко отсюда и ищет что-нибудь поесть, но все равно оглядывалась — а вдруг мальчишка прячется за деревьями?

Поскольку она не увидела его и не услышала ничего, кроме птиц, девочка подошла к восьмому цементному домику, тщательно их отсчитав, как делала всегда. Она открыла дверь и сразу закрыла ее за собой, хотя темнота пугала Кристабель не меньше, чем сны о грязном оборвыше. Она так долго не могла нашарить ручку внутренней двери, что едва не заплакала, но тут дверь неожиданно распахнулась, а в проем скользнул луч красного света.

— Кристабель? Это ты, моя дорогая. Ты опоздала — я уже начал за тебя волноваться.

Мистер Селларс сидел в кресле у подножия металлической лестницы, держа в руке маленький квадратный фонарик. Выглядел он таким же, как и всегда: длинная тощая шея, кожа в шрамах от ожогов, большие добрые глаза. Кристабель заплакала.

— Малышка Кристабель, что с тобой? Почему ты плачешь, солнышко? Спускайся сюда, поговори со мной. — Он протянул дрожащие руки, чтобы помочь ей спуститься по лестнице. Девочка обняла старика и, ощутив под одеждой его худое, как скелет, тело, заплакала еще сильнее. Старик гладил ее по голове и все повторял: — Успокойся, успокойся.

Перестав наконец плакать, Кристабель отдышалась и вытерла нос.

— Простите меня, — пробормотала она. — Это я во всем виновата.

— В чем, мой юный друг? — очень мягко спросил мистер Селларс. — Ну что ты могла натворить такого, что стоило бы таких страданий?

— Ага, дурочка! Ну-ка, что тут у тебя?

Кристабель подпрыгнула и взвизгнула. Задрав голову, она увидала наверху, возле лестницы, стоящего на коленях мальчишку, и это зрелище ее так напугало, что она описалась, как младенец.

— Quen es, этот старый урод? — спросил он. — Выкладывай, mija, кто он такой?

Кристабель не могла говорить. Ее кошмары сбылись наяву. Она ощутила, как по ноге стекает теплая струйка, и снова заплакала. У мальчишки тоже был фонарик, и он принялся шарить лучом по мистеру Селларсу, который уставился на мальчишку, открыв рот и слегка пошевеливая челюстью, но так и не произнося ни слова.

— Ладно, не важно, muchita, — продолжил мальчишка. Он что-то держал в другой руке, что-то острое. — No importa, усекла? Сейчас я тебя убью. Зарежу.

— Разумеется, я понимаю, что такое меры предосторожности, — сказал мистер Фредерикс. Он вытянул руки, глядя на зеленый хирургический халат, который его заставили надеть, — Но я и сейчас считаю, что это уже слишком. — Джалил Фредерикс был крупным мужчиной, и когда по его смуглому лицу перемещалась нахмуренность, это напоминало фронт плохой погоды в метеопрогнозе.

Катур Рэмси изобразил противоположное выражение — заботливость. Фредериксы не принадлежали к числу его важнейших клиентов, но были близки к этому и достаточно молоды, чтобы рассчитывать на годы хорошего бизнеса.

— В сущности это почти не отличается от того, через что нам пришлось пройти, чтобы навестить Саломею, — сказал он. — Просто во всех госпиталях соблюдают осторожность.

Фредерикс снова нахмурился — вероятно, услышав полное имя дочери. Заметив это, его жена Энрика улыбнулась и покачала головой, словно увидев своенравного ребенка, только что вывалившего еду из тарелки на скатерть.

— Что ж, — произнесла она, и на этом, похоже, ее вдохновение кончилось. — Кстати, где же они, в конце концов?

— Они позвонили и предупредили, что опоздают на несколько минут, — быстро ответил Рэмси, гадая, почему ведет себя так, словно является посредником встречи на высшем уровне. — Я уверен, что…

Дверь комнаты распахнулась, вошли двое — тоже в больничных халатах.

— Извините за опоздание, — сказала женщина. Рэмси решил, что она красивая, но сразу подумал, что из-за темных кругов вокруг глаз и нерешительного поведения выглядит так, словно прошла через ад. У ее худощавого бородатого мужа явно не было той хорошей генетической форы, которая имелась у жены, и он выглядел просто до предела вымотанным и жалким.

— Я Вивьен Феннис, — продолжила женщина, отбросив упавшую на лицо прядь и протянув руку миссис Фредерикс, — А это мой муж Конрад Гардинер. Мы вам очень признательны за то, что вы приехали.

Когда все, включая Рэмси, пожали друг другу руки и Гардинеры (Вивьен настояла, чтобы их так называли для краткости) уселись, Джалил Фредерикс остался стоять.

— Я и сейчас не понимаю, зачем мы здесь. — Он сделал нетерпеливый жест в сторону жены, прежде чем та смогла что-либо сказать, — Я знаю, что ваш сын и наша дочь дружили и что с ним… с Орландо… случилось нечто похожее. Но вот чего я не понимаю, так это для чего мы здесь. Что здесь такого, о чем нельзя было договориться по Сети?

— Об этом мы еще поговорим, — Конрад Гардинер заговорил немного резко, словно ощущал необходимость обозначить свое место в иерархии. Рэмси заметил, что Фредериксы оказывали на людей подобный эффект. — Но не здесь. Это отчасти ответ на вопрос, почему мы захотели встретиться с вами лично. Мы поговорим где-нибудь в другом месте.

— Мы поедем в ресторан. Мы ничего не хотим рассказывать здесь, — добавила Вивьен.

— Да о чем вы? — Фредерикс снова нахмурился. — Я вообще перестал что-либо понимать.

Рэмси, все это время молчавший, полагая, что молчание идет на пользу делу, оказался заинтригован, но и встревожен. Во время нескольких разговоров с ним Гардинеры показались ему весьма здравомыслящими, очень серьезно желающими поговорить с Фредериксами лично, но и скрытными. Он поверил им, доверившись своему инстинкту. Однако если они окажутся борцами против секретных заговоров, уфологами или активистами Общественной Гармонии, он очень быстро начнет сожалеть о том, что уговорил своих клиентов прилететь сюда из Вирджинии.

— Я понимаю, что мы кажемся вам сумасшедшими, — рассмеялась Вивьен, — И не виним вас за это. Но прошу вас, подождите, пока у нас не появится возможность поговорить. Если вы и потом останетесь при таком же мнении, мы возместим вам расходы на поездку сюда.

— Дело не в деньгах… — ощетинился Фредерикс.

— Джалил, дорогой, — вмешалась его жена. — Не сердись.

— Но сперва, — продолжила Вивьен, словно ничего не заметив, — мы хотели бы, чтобы вы увидели Орландо.

— Но… — Ее слова застали Энрику Фредерикс врасплох, — Разве он не… в коме?

— Если бы это была кома… — Конрад горько усмехнулся, — Мы были… — Он внезапно смолк и уставился на что-то в углу, где на стуле были свалены пальто. Его взгляд задержался там слишком долго. Остальные тоже повернулись в эту же сторону. Рэмси ничего не разглядел. Гардинер потер лоб ладонью. — Извините. Мне показалось… — Он медленно выдохнул. — Это долгая история. Мне показалось, что увидел насекомое. Весьма необычное насекомое. Только ни о чем не спрашивайте… времени уйдет слишком много, а я предпочел бы объяснить все потом. Будет проще, если вы пока и дальше продолжите считать нас сумасшедшими.