Каллиопа постаралась вернуть собеседницу к сути своего визита, и профессор, словно поняв, что сидящая напротив нее детектив не участвует в столь дорогом ее сердцу диспуте, уступила. Она заполнила пятнадцать минут памяти инфоблокнота цитатами различных версий мифа и комментариями разных экспертов. Жесты профессора Джигалонг были четкими, но слегка театральными, ее низкий голос почти гипнотическим, и даже небрежные фразы создавали впечатление давно обдуманных. У Каллиопы снова возникло ощущение, что ее ошеломляет странный магнетизм собеседницы. Сперва она решила, что это ощущение сексуально — профессор Джигалонг была женщиной красивой и очень впечатляющей, — но потом детективу все больше стало казаться, что ее восхищает уже само присутствие рядом этой женщины, и эта реакция больше смахивает на восторг потенциальной поклонницы.
Такое Каллиопе не понравилось. Она не представляла себя в роли фанатки и тем более приверженца культа кого или чего угодно и не могла вообразить, что способна измениться ради специалиста по австралийскому фольклору. Но вовсе не реагировать на сидящую рядом женщину было нелегко.
Слушая ее (если честно, то вполуха, потому что обилие деталей уже начало утомлять), Каллиопа машинально обвела взглядом кабинет. То, что прежде показалось ей монашеской простотой одной из стен, в реальности оказалось очень большим — и, судя по всему, весьма дорогим — настенным экраном, принявшим в режиме ожидания нейтральный белый оттенок. И еще здесь имелось единственное украшение, которое она поначалу не заметила из-за разноцветных корешков книг.
Предмет на деревянной подставке был очень простым — слегка неправильных очертаний круг из пожелтевшей слоновой или простой кости, расположенный вертикально наподобие входа в туннель. Его поддерживал почти невидимый стерженек высотой примерно с ладонь. Если бы он не был единственным украшением в этом чисто функциональном помещении, Каллиопа могла бы и вовсе его не заметить. Теперь же она с трудом отвела от него взгляд.
— …и именно поэтому, разумеется, я считаю ваше предположение о том, что этот конкретный миф может быть часть ритуального убийства, очень неприятным.
— О, извините! — Чтобы скрыть смущение, Каллиопа слегка потрясла свой блокнот. — Не могли бы вы это повторить?
Профессор взглянула на нее с неодобрением, но голос ее остался ровным:
— Я говорила о том, что определенная часть сообщества австралийских аборигенов верит в то, что Время Снов наступит снова. Подобно большинству фундаменталистских движений, это реакция на страдание, на политическое лишение гражданских прав. И не все, кто в это верят, дураки или придурки. — Тут она сделала паузу, словно впервые задумавшись над тем, что сказать дальше. — Но есть и такие, кто полагает, что они могут ускорить повторное наступление Времени Снов или даже оформить его под собственные потребности, и ради этого они очень даже готовы исказить ритуалы и верования своих соплеменников.
Каллиопа ощутила, как в ней просыпается интерес:
— И вы думаете, что убийца мог принадлежать к такой группе? К тем, кто пытается совершить некий магический ритуал, чтобы вернуть Время Снов?
— Возможно.
Вид у Виктории Джигалонг стал гораздо более несчастный, чем этого можно было ожидать. И Каллиопа задумалась, не причиняет ли ей боль вынужденная необходимость приводить пример легковерности своего народа.
— В некоторых краях Вулагару стал мощной метафорой — и не просто примером тревожного воздействия технологии. Есть и такие, кто видит в нем метафору того, как попытки белого человека переделать коренных жителей по собственному образу рано или поздно обернутся против него же. Что его «творение», если так можно выразиться, выступит против своего создателя.
— Другими словами, кое-кто использует этот миф как подстрекательство к беспорядкам и волнениям на расовой основе?
— Да. Но помните, что даже в нынешние неустроенные времена это лишь миф, и, подобно всем мифам моего народа, не следует путать то, что в нем есть прекрасного — и что в нем есть истинного — с тем, что могут сделать из этого мифа больные или несчастные люди. — Как ни странно, эта строгая женщина едва не молила полицейского о понимании.
Когда Каллиопа поблагодарила профессора и уже стояла в дверях, она повернулась и сказала:
— Кстати, не могла не заметить костяное кольцо на вашей книжной полке. Это произведение искусства или какая-то награда? Смотрится просто замечательно.
Профессор Джигалонг не повернула голову к полке, но на вопрос тоже не ответила.
— Похоже, вы хорошая женщина, детектив Скоурос. Прошу меня извинить, за первоначальную резкость.
— Все в порядке. — Каллиопа взволновалась. Тон профессора снова стал странным и нерешительным. Неужели она все-таки услышит в нем намек, призыв?
Каллиопа никак не могла понять, как она отреагирует на такую возможную ситуацию.
— Позвольте мне кое-что сказать. Многие ждут наступления Времени Снов. Кое-кто пытается добиться этого. Мы живем в странные времена.
— Несомненно, — быстро отозвалась Каллиопа, но сразу пожалела, что не промолчала. Взгляд профессора стал очень пристальным, но это не причина для болтливости.
— Гораздо более странные, чем вы думаете. — Теперь Виктория Джигалонг встала и подошла к книжной полке. Сняла костяной круг и почтительно провела по нему пальцем наподобие монашки, перебирающей четки, — И в эти странные дни, — продолжила она наконец, — нельзя недооценивать тех, кто взывает к магии Вулагару. И не относитесь к идее Времени Снов легкомысленно.
— Я не отношусь легкомысленно к любым верованиям, профессор.
— Сейчас мы говорим уже не о верованиях, детектив. Мир стоит на пороге великого изменения, пусть даже большинство из нас не в состоянии это увидеть. Но мне не следует вас больше задерживать. До свидания.
Полчаса спустя Каллиопа все еще сидела на стоянке в своей служебной машине, воспроизводила запись интервью, одновременно просматривая свои заметки о мифе про Вулагару, и пыталась понять что же, черт побери, он означает.
Кристабель все стояла и стояла перед металлической дверью, стараясь заставить себя больше не бояться. Как будто за дверью дракон или еще какой монстр. Она боялась постучать, хотя и знала, что за дверью всего лишь мистер Селларс. Мистер Селларс и еще тот плохой, страшный мальчишка.
Набравшись наконец храбрости, она постучала в дверь камнем, выстукивая код, которому научил ее мистер Селларс: тук, тук-тук, тук, тук.
Дверь приоткрылась, из-за нее показалось чумазое лицо мальчишки.
— Я хочу увидеть мистера Селларса, — сказала она своим самым серьезным тоном.
Мальчишка открыл дверь пошире, пропуская ее, и она прокралась мимо. От него воняло. Она скорчила ему гримасу, и он это увидел, но лишь рассмеялся, издав приглушенный шипящий звук, как Таинственная Мышь.
В туннеле за дверью оказалось жарко, горячо и туманно, и поначалу она почти ничего не увидела. Потом Кристабель разглядела печурку, на которой стояла кипящая кастрюля — из нее-то и шел тот самый пар, который мешал видеть. В воздухе как-то странно пахло — не противно, как от мальчишки, а примерно как дома из аптечки или как один из папиных напитков.
Оказавшись за дверью, Кристабель остановилась. Она мало что видела из-за туманного воздуха и не знала, куда идти дальше. Мальчишка слегка ее подтолкнул — не сильно, и не очень дружественно, из-за чего она едва не упала. Тут она снова испугалась. Мистер Селларс всегда с ней здоровался, даже когда она приходила к нему, не поговорив с ним сперва через очки.
— Принесла пожрать, muchita? — спросил мальчишка.
— Я хочу увидеть мистера Селларса.
— Ay, Dios! Ну так иди. — Он зашел ей за спину, словно собираясь снова подтолкнуть, и Кристабель торопливо зашагала по мокрому бетону, не желая, чтобы мальчишка к ней прикасался.
В одном из мест, где туннель расширялся, стояло пустое кресло мистера Селларса, и она еще больше испугалась. Без сидящего в нем старика кресло казалось каким-то предметом из теленовостей, вроде одной из тех штучек, которых отправили на Марс, и теперь они делали там другие машинки, поменьше, совсем как кошка-мама делает котят. Она остановилась и не стала подходить ближе даже когда мальчишка опять оказался позади нее. Его дыхание показалось ей очень громким. Собственное дыхание — тоже.
