Вокруг стола в комнате собрались еще семеро. Было темно, у открытого окна горела лишь одна свеча. Пламя дрожало от легкого ветерка. Но ни Ясаммез, ни ее собеседники не нуждались в том, чтобы видеть друг друга.

Что-то они говорили словами, а что-то приходило прямо в их объединенное сознание.

— Пожирающий луну, что ты скажешь о племени изменчивых?

— Нас много. Я чувствую гнев и решимость. Мы первыми встретили каменных обезьян еще до поражения и первыми пострадали от них. Не всякий из нашего племени — воин; но те, что не умеют сражаться, станут ушами и глазами для остальных, Они быстры, как птицы, и незаметны, как змеи.

— Вас много, говоришь? Сколько же? Послышался не то стон, не то грозное рычание:

— Много. Так много, что невозможно сосчитать.

— Зеленая Сойка, как насчет ловкачей?

— Осторожничают, но готовы к переговорам, как и следовало ожидать. Наше племя имеет привычку сначала определить, у кого больше шансов на победу, а в подходящий момент присоединиться к сильнейшей стороне. Не слишком поздно, но и не рано.

— Твоя откровенность похвальна.

— Может ли лягушка летать? Я говорю все, как есть.

— В предстоящей битве победителей не будет. Даже если мы возьмем верх — это лишь миг в великом поражении. Но смертные обречены страдать, а наши страдания уменьшатся. Все, что останется этим обезьянам после нашего ухода, потеряет для них вкус. Они навсегда лишатся радости. Смотрите, не прогадайте. Сейчас для ловкачей — как и для остальных — самое время присоединяться к нам. И не по одному, а целыми кланами.

— Но почему, леди? Почему мы должны потерпеть поражение? Мы все еще сильны, и пути наши истинны. Нам не хватает только решимости.

— Пока не твоя очередь, Непреклонный Камень. Скоро я спрошу тебя, что думает хранитель стихий…

— Спроси меня сейчас. Ясаммез помолчала и промолвила:

— Говори.

— Они думают так же, как я. Считают, что нам некуда отступать, что мы не можем больше мириться с изгнанием и поражением. Мы должны прогнать их с наших земель. Мы должны сжечь их дома, наслать на них болезни. Мы должны разрушить их храмы и зарыть в землю их оружие: там оно может очиститься со временем. Мы должны вернуть Первозданную ночь.

— Я выслушала тебя. Но каковы бы ни были их желания, пойдут ли они по тому пути, что выберу я? Ибо в этом походе есть только один предводитель.

— Ты поведешь нас, госпожа? А как же договор?

— Стеклянный договор со временем станет ничем — пустое обещание. Но старые правила нельзя нарушать, поэтому я согласилась. Час назад я подписала его кровью.

— Ты подписала договор? И они дали тебе Печать войны?

Вместо ответа Ясаммез подняла со стола шлем. То, что скрывалось под ним, засветилось в темноте, как расплавленный металл. Она подняла массивную черную цепь с красным драгоценным камнем и надела ее себе на шею. Камень приглушенно звякнул, ударившись о доспехи.

— Вот она, — провозгласила Ясаммез.

Некоторое время в комнате был слышен лишь шум разбивавшихся о скалы волн, а потом раздался звучный голос:

— Хранитель стихий последует за тобой, леди Дикобраз. Теперь и остальные заговорили громко. Они рассказывали о своих племенах, об их готовности или неготовности следовать за ней. Все согласились, что сил собрано достаточно, чтобы перейти Границу и начать войну.

— Я хочу показать вам еще кое-что, — сказала Ясаммез и сунула руку под свой просторный плащ.

Щелкнули застежки. Через мгновение воительница вытащила ножны, положила их на стол и извлекла из них меч. От кончика до рукояти меч был белым, словно снег или выветренная кость. Пламя свечи заколебалось и погасло под порывом холодного морского ветра. Комнату освещало лишь слабое сияние меча.

— Я достала Белый Огонь из ножен. — Ясаммез стала голосом мести своего народа, но эти слова прозвучали так буднично, что вряд ли их услышали в объединенном сознании. Между тем речи Ясаммез значили очень много. — Меч не скроется в ножнах, пока я жива. Пока то, что принадлежало нам, не вернется к законным владельцам. Пока у нас вновь не появится королева.

Бриони была очень удивлена и раздосадована, найдя наконец брата в тихом и мрачном Западном саду внутреннего двора. Правда, принц не блуждал, как обычно, а рассматривал крыши и множество труб, похожих на грибы после дождя.

— Я… Ты это видела? — Баррик потер глаза.

— Что именно?

— Мне показалось… — Он покачал головой. — Мне показалось, что на крыше сидел мальчик. Думаешь, это лихорадка? Когда я болел, я видел много всего…

Бриони взглянула на крыши и ответила:

— Нет, слишком высоко. Никто туда не залезет, тем более ребенок. Почему ты поднялся? Я заходила проведать тебя, а мне сказали, что ты не пожелал оставаться в постели.

— Почему? Мне хотелось взглянуть на солнце, но оно почти скрылось. В темной комнате я чувствую себя мертвецом. — Его лицо стало непроницаемым. Едва открывшаяся душа снова спряталась за маской грубости. — Ведь я тебе не нужен.

— Что ты хочешь этим сказать? — Бриони была поражена. — Милосердная Зория! Ты мне не нужен? Ты единственный, кто у меня остался! Гейлон только что покинул замок и Южный Предел. Через пару дней он вернется в Саммерфильд и начнет всем подряд рассказывать о своих притязаниях. А слушателей у герцога Саммерфильдского предостаточно.

— Ну и что нам с этим делать? — безразлично спросил Баррик, пожимая плечами. — Пока он не выдает военные тайны, мы не можем его остановить. Саммерфильд почти так же силен, как Южный Предел. К тому же у них имеется небольшая армия.

— Об этом рано беспокоиться. Если боги благосклонны к нам, а Гейлон сохранил остатки чести, бояться нечего. Но у нас много других трудностей, Баррик. Так что, пожалуйста, не делай больше глупостей. Ты нужен мне здоровым. Лучше сейчас несколько дней поскучать в постели, чем потом проболеть всю зиму. Позволь Чавену тобой заняться.

— О каких глупостях ты говоришь? — Брат с подозрением посмотрел на Бриони. — Не хочешь ли ты убрать меня с дороги, чтобы натворить глупостей самостоятельно? Простить Шасо, например?

Сердце девушки словно налилось свинцом. Неужели ее брат-близнец, ее любимая половинка, может думать о ней подобным образом? Неужели лихорадка так его изменила?

— Нет! — воскликнула она. — Нет, Баррик, я никогда ничего не сделаю без твоего одобрения.

Принц разглядывал сестру, словно видел ее впервые.

— Прошу тебя, сейчас неподходящее время для ссоры. Мы двое — это все, что осталось от семьи, — умоляюще сказала Бриони.

— Есть еще Мероланна и Тихая Мышка.

— Почему ты вспомнил о них? — Бриони страдальчески поморщилась. — Я никогда раньше не видела тетушку такой расстроенной. Возможно, это из-за Кендрика, но все равно удивительно. До похорон она была тверда, как скала, но в последнее время не перестает горевать и почти не покидает своей комнаты. Я дважды заходила к ней, а она даже не стала говорить со мной. Похоже, она хотела, чтобы я ушла. Кажется, вся наша семья пребывает в растерянности. Да, еще один сюрприз, раз уж ты заговорил о мачехе: она пригласила нас с тобой на завтрашний обед.

— Зачем это?

— Не знаю. Но давай постараемся быть великодушными и поверим, что она искренне хочет сблизиться со своими приемными детьми. Это важно, особенно теперь, когда не стало Кендрика.

Баррик фыркнул вместо ответа.

— И еще, — продолжила Бриони. — Ты видел письмо отца? Ну то, что Кендрик получил из Иеросоля перед… перед…

Баррик отрицательно покачал головой. Выглядел он при этом недовольным или скорее испуганным. Интересно почему?

— Нет, — сказал он. — А что в нем?

— В том-то все и дело: письмо исчезло. Я не смогла его найти.

— У меня его нет! — резко ответил принц, но потом помахал рукой, будто раскаиваясь в таком поведении. — Извини. Я все-таки устал. Я ничего не знаю о письме.

— Но нам обязательно нужно его найти! — воскликнула Бриони. Посмотрев на брата внимательнее, она поняла, что давить на него бесполезно: он и правда обессилел. Тогда девушка сказала: — Что бы ни случилось, Баррик, всегда помни: ты мне нужен. Очень нужен. А сейчас иди в постель. Отдохни и позволь мне заняться делами. Завтра я все тебе расскажу по дороге к Аниссе.