Она закрыла дверь и сделала глубокий вдох, чтобы умерить клокотавшее в груди раздражение. Взгляд скользнул по стенам и потолку широкого коридора.

Стивену бы здесь понравилось, подумала Рени. Она представила себе брата, радостно бегущего по коридору и возбужденно рассматривающего новый дом, и у нее закружилась голова. Она пошатнулась, слезы обожгли глаза, а руки судорожно ухватились за перила. Прошло несколько минут, прежде чем Рени почувствовала себя достаточно спокойной для того, чтобы спуститься к Дако и извиниться за поведение отца.

Джереми, полировавший на кухне уже сиявшую кастрюлю, лениво отмахнулся от ее объяснений.

– Я все понимаю. Ваш старик похож на моего. Эти люди никогда не могли сказать о ком-то хорошего слова.

– Он не такой уж и плохой, – возразила Рени, в душе соглашаясь со своим собеседником. – Просто после смерти мамы он так и не оправился.

Дако кивнул и как-то странно взглянул на нее.

– Вечером я заеду за вашим другом, а потом, если хотите, приготовлю вам ужин.

– Спасибо, Джереми, но вам не стоит утруждать себя. – Она замолчала, заметив на его лице тень тоскливого разочарования. Очевидно, он тоже страдал от одиночества. Насколько знала Рени, в его жизни не было более близких людей, чем мать и Сьюзен Ван Блик. И вот теперь Сьюзен не стало. – Вы и так сделали для нас очень много. Это я должна готовить для вас ужин.

– Но вы перевернете здесь все вверх дном! – воскликнул он с притворным ужасом. – Я не потерплю беспорядка на кухне!

Несмотря на шутливый тон, в его голосе по-прежнему чувствовалась печаль.

– А если с вашего разрешения? – ласково спросила Рени. – Обещаю, что все ваши советы будут с радостью приняты.

– Хм-м! Тогда посмотрим.

Между кухней и гостиной тянулся длинный коридор, а Рени не знала, где находился выключатель. Кроме узких краев большого блюда, ей приходилось придерживать тяжелую керамическую крышку, которая все время норовила упасть, и поэтому она медленно продвигалась вперед сквозь полумрак, разбавленный слабым оранжевым светом. Последние краски заката, проникая через высокие узкие окна, оставляли на потолке бесформенные алые пятна. Темнота казалась почти осязаемой – эдакое мощное и древнее существо, украшенное огоньками охранной системы, которые помигивали в ответ на приближение человека.

Она выругалась, ударившись коленом о почти невидимый стол, но ее успокоили близкие голоса друзей, которые доносились из гостиной. Как хорошо, подумала Рени, что можно найти кого-то на другом конце темноты.

Джереми и ее отец вели немногословную беседу о богатом имении Клоофа, которое граничило с участком Ван Бликов. Ксаббу, приехавший час назад с одним маленьким дешевым чемоданчиком, рассматривал рисунки и фотографии над рабочим столом погибшей хозяйки.

– Рени, я слышал, вы ударились обо что-то. Не очень ушиблись?

Она с улыбкой покачала головой.

– Просто врезалась в стол. Ну как? У тебя уже разыгрался аппетит?

– Надеюсь, вы нашли на кухне все, что вам требовалось? – спросил Джереми, высокомерно изогнув красивые брови. – Вы ничего там не разбили?

– Ничего, кроме своей гордости, – со смехом ответила Рени. – Я никогда еще не видела так много кухонных принадлежностей. Нет, это все не для меня. Стыдно сказать, но я использовала только одно блюдо и пару кастрюль.

– Не наговаривай на себя, девочка, – строго сказал отец. – Ты прекрасная стряпуха.

– Я тоже так думала, пока не увидела кухню Джереми. Готовить там курицу в подливе так же нелепо, как идти в центр Калахари для того, чтобы высушить постиранное белье.

Ксаббу заливисто засмеялся, чем вызвал снисходительную усмешку Джереми.

– Ладно, – сказала она, – давайте сюда свои тарелки.

Джереми и Рени допивали бутылку вина. Ее отец и Ксаббу принесли из холодильника ящик с бутылками пива, и Длинный Джозеф поделил его с бушменом пропорционально их росту. Джереми развел огонь в широком камине и выключил верхний свет. Желтые и красные сполохи затанцевали по стенам и потолку, навеяв на собравшихся задумчивое и мечтательное молчание.

Рени вздохнула.

– Прекрасный вечер. Так легко забыть все то, что случилось с нами, расслабиться… отпустить свою боль…

– Ах, девочка, когда же ты успокоишься? – заворчал отец. – Расслабься. Это именно то, что тебе надо сделать. Ты всегда встревожена. Очень встревожена. – Он повернулся к Джереми, словно искал у него поддержки: – Разве можно так себя изводить?

– А как мне не тревожиться, папа? Мы ведь здесь не потому, что нам этого захотелось. Кто-то сжег наш дом. Кто-то напал на Сьюзен. Да что там темнить. Они убили ее! Убили! – Она бросила быстрый взгляд на Джереми. Тот мрачно смотрел на огонь. – Нам мало что известно о тех, кто совершает эти преступления. Они богаты и сильны, и мы не можем добраться до них – ни в реальной жизни, ни в виртуальной реальности. Даже если мистер Сингх – это, папа, тот старый программист – узнает, как пробраться в сеть, нам придется исследовать огромные просторы. И я чувствую себя проигравшей. У меня нет снаряжения, чтобы оставаться в сети достаточно долгое время. А ведь нам предстоит пройти через несколько рубежей уникальной защиты, за которыми они спрятали свое Иноземье. – Рени обреченно пожала плечами. – И еще я тревожусь о том, куда мы денемся, когда нам придется оставить этот дом.

– Неужели они уничтожили все оборудование доктора? – спросил Джереми. – Может быть, что-то уцелело… Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, но доктор Ван Блик велела мне оказывать вам любую помощь.

Рени печально улыбнулась.

– Я видела, во что они превратили ее лабораторию. Эти изверги позаботились, чтобы никто не мог воспользоваться оборудованием Сьюзен.

Длинный Джозеф сердито фыркнул.

– Так оно и есть. Так всегда было и будет. Мы год за годом выгоняем этих белых расистов из правительства, но черный человек по-прежнему не может надеяться на справедливость. И никто не поможет моему мальчишке! Моему сыночку… Стивену!

Его голос надломился, и он, прикрыв лицо мозолистой ладонью, поспешно отвернулся от огня.

– Если кто-то и может помочь ему, то только ваша дочь, – сказал Ксаббу. – У нее большое сердце и сильная воля, мистер Сулавейо.

Рени удивилась его уверенности. Но маленький человек сидел в тени, и она не видела лица бушмена. Отец ничего не ответил.

Джереми открыл вторую бутылку вина и перевел разговор на другую тему. Чуть позже Длинный Джозеф начал тихо напевать. Поначалу Рени осознавала его голос как низкий тон на границе ее внимания, но постепенно песня становилась все громче и громче.

«Имитхи гоба кахл, итхи, итхи куньяказу ма хламву канье, канье. Канье, канье».

Эта старая зулусская колыбельная досталась ему в дар от бабушки – напевная и нежная мелодия, похожая на тот ветерок, о котором в ней говорилось. Рени слышала ее много раз, но это было давно – в далеком-далеком детстве.

«Все деревья склоняются то так, то эдак. И все листья колышатся и так, и вот так. И так, и вот так».

На нее нахлынули воспоминания о детстве – о том времени, когда Стивен еще не родился. Однажды мать с отцом повезли ее в гости к тетке, которая жила в Ледисмите. Автобус трясло; Рени подташнивало, и она прижималась к матери. А отец напевал ей эту старую колыбельную с монотонным «канье, канье». Она вспомнила, что притворялась тогда больной даже после того, как ей стало лучше, – лишь бы он пел эту песню снова и снова.

Напевая, Длинный Джозеф покачивался из стороны в сторону. Его пальцы, лежавшие на бедрах, словно два больших паука, отбивали какой-то ритм.

«Зифумула каньяни на изиньоне сидле кени».

«Смотри, как они отдыхают в этот солнечный день, – прекрасные птицы неба, живущие в счастливых гнездах…»

Рени уловила какое-то движение. Повернув голову, она увидела Ксаббу, который танцевал перед огнем под мелодию Длинного Джозефа. Он склонялся и выпрямлялся. Его руки простирались вперед, а затем, покачиваясь, опускались к бедрам. Любопытный ритм был странным и плавным – он манил и завораживал, как взгляд змеи.