— Папа, мои Очки-Сказочники все еще у тебя?

Отец медленно повернулся к ней:

— Да, Кристабель.

— Здесь?

Он кивнул.

— Тогда… Тогда… — Было очень трудно решиться. — Тогда тебе лучше надеть их, потому что тот человек, что дал мне их, хочет с тобой поговорить.

Она посмотрела в угол настенного экрана, где высвечивалось время — 18.29.

— Прямо сейчас.

Глаза отца округлились, он начал что-то говорить, но посмотрел на часы и вытащил ключи из кармана пиджака. Он открыл ключом нижний ящик и вытащил черные пластиковые Очки-Сказочники.

— Я должен их надеть? — спросил он.

Он говорил спокойным голосом, но было в нем нечто, что путало, что-то твердое и холодное, как нож под простынкой.

Когда он надел очки, стало еще хуже — она не видела его глаз. Отец стал похож на слепца. Или на жука, а то и пришельца из космоса.

— Я не знаю… — начал он, потом остановился. Долго было тихо. — Кто вы? — наконец сказал он, шипя от злости, как змея.

Поскольку его лицо было повернуто к ней, на мгновение Кристабель показалось, что отец обращается к ней. Вскоре он заговорил уже другим голосом:

— Кристабель, тебе лучше выйти.

— Но, папа…

— Ты меня слышала. Иди скажи маме, что я собираюсь немного поработать.

Кристабель поднялась и пошла к двери. Сначала было тихо, но, закрывая дверь, она услышала голос отца:

— Хорошо. Покажите.

Он не выходил.

Прошел час. Мама Кристабель сначала рассердилась на выходку отца, а потом начала по-настоящему злиться. Она подошла к двери кабинета и постучала, но папа не ответил.

— Майк? — позвала она и потрясла дверь, но та была закрыта. — Кристабель, чем он занимался?

Кристабель показала, что не знает. Она боялась, что если заговорит, то расплачется и не сможет остановиться. Она знала, что произошло, — отвратительный мальчишка что-то сделал с очками. Он убил папу. Кристабель лежала лицом в подушку, а мама шагала взад-вперед по комнате.

— Это просто смешно, — говорила мама. Она снова подошла к двери. — Майк! Ну, прекрати, ты пугаешь меня!

В ее голосе зазвучала какая-то страшная нотка, сначала тихая, потом все громче, как бывает, когда начинаешь рвать бумагу.

— Майк!

Кристабель начала плакать, слезы капали на подушку. Она не хотела поднимать голову. Она хотела, чтобы все кончилось. Она во всем виновата. Во всем виновата…

— Майк! Сейчас же открой дверь, или я позову военную полицию! — Теперь мама уже колотила ногой в дверь, удары были похожи на шаги великана, и Кристабель разрыдалась еще сильней. — Майк, пожалуйста! О господи, Майк!

Что-то щелкнуло. Мама прекратила кричать и пинать дверь. Было очень тихо.

Кристабель села, протирая глаза, слезы и сопли затекали в рот. Папа стоял в проеме двери и держал очки в руках. Он был белый как мел. Будто только что вернулся из космоса или из страны чудовищ.

— Мне… мне очень жаль, — сказал он. — Я… — Он посмотрел на очки — Я… был кое-чем занят.

— Майк, что происходит? — спросила миссис Соренсен. Страх не совсем отпустил ее.

— Расскажу позже. — Он посмотрел на нее, на Кристабель, но никаких признаков гнева на лице не было. Он потер глаза.

— А как же… как же ужин? — засмеялась мама. Смех был натужным, неестественным. — Цыпленок, наверное, весь высох.

— Знаешь, — сказал он, — удивительно, но я не очень голоден.

СЕТЕПЕРЕДАЧА/РАЗВЛЕЧЕНИЯ: Трипорт подает иск но группу.

(изображение: Трипорт навещает детей в больнице)

ГОЛОС: Клементина Трипорт, которую часто называют Святой из Санкт-Петербурга за ее заботу о русских бездомных детях, подает иск в суд на руководителей группы «Как же я смогу вас оплакивать, если вы не сидите в вашей норе?» Она обвиняет их в использовании ее имени и имиджа в релизе «Мясо есть деньги, а дети дешевы», где они предполагают, что мясо уличных детей может с успехом заменять дорогое мясо животных. В релизе упоминается, что ее приют «Золотое Милосердие» торгует детьми как раз с этой целью. Трипорт не дает комментариев для прессы, но адвокат Трипорт говорит, что «ее очень огорчает эта ситуация».

(изображение: Чивак, звукооператор группы КЖЯСВОЕВНСВВН, на фоне рекламного ролика релиза)

ЧИВАК: «Нет, мы откровенны с Клемми. Мы считаем, что она дока в этом. Это как признание, понятно? Она мыслит вперед, мы точно знаем».

Рени билась над головоломкой, которая не давала ей покоя и очень огорчала ее как программиста.

«Как создать доброту?»

Они распрощались с братьями-библиотекарями после короткой ночи без отдыха и раннего завтрака в Трапезной. Рени не могла не удивиться щедрости, проявленной монахами, — явно превышающей компенсацию за их невольную роль в исчезновении Мартины. Очень необычно, что запрограммированные существа так старались угодить пришельцам, и Рени размышляла, как такое могло случиться.

«Это не гнев, который программируется простой враждебной реакцией на любое отступление от нормы, — размышляла она, пожимая руку аббата на прощание. Брат Эпистулус Терциус, стоящий рядом, выглядел несколько удрученным, хотя Рени не сомневалась, что он рад остаться дома. — Дело в том, что доброте даже трудно дать определение, а тем более сделать ее частью ответной реакции не просто на уровне заданных фраз».

Аббат наклонился к ней и сказал:

— Вы ведь позаботитесь о брате Фактуме Квинтусе? Он умен, но… иногда как ребенок. Нам бы не хотелось, чтобы с ним что-нибудь случилось.

— Мы будем заботиться о нем, как о каждом из нас, Приморис.

Аббат кивнул и выпустил ее руку. Все закончили прощание, спутники Рени были несколько печальны, кроме !Ксаббу, который изо всех сил старался казаться обезьяной. Доброта библиотечных братьев была искренне теплой, им редко случалось встретить такую, поэтому так трудно было уйти, хотя Мартина нуждалась в помощи в первую очередь. Только суетливый Фактум Квинтус не участвовал в прощании, он что-то бормотал себе под нос, шагая по комнате взад-вперед, ученый явно хотел побыстрее отправиться в путь.

«Искренняя доброта — опять она. Как она может быть искренней? Ведь эти люди вовсе не реальны, они — программа».

Сеть испытывала разные подходы к нервной системе, пока не нашла подходящий, но как она решила, что доброта — удачный подход? Иногда на доброту отвечают предательством, как Квон Ли, которая воспользовалась гостеприимством братьев для своих целей.

Впервые Рени захотелось добраться до механизма сети Грааля, до этого Иноземья. Изначально она предполагала, что Сеть, созданная Братством на их деньги с их ресурсами, просто больше, изображение сложнее, чем в симуляциях других сетей, — больше деталей, больше выбора, более сложные сюжеты для симуляций. Но теперь она задумалась, а не было ли это чем-то иным и более странным?

«Нет ли чего-нибудь про подобные системы в теории сложности? — Она засмотрелась на золотистую пыль, кружащуюся в столбе света, пытаясь вспомнить далекие годы учебы. — Дело не в том, что они могут плохо получиться, как Синдром Больного Дома, они могут развиваться, могут усложняться, становиться нестабильными и неожиданно перейти в другое состояние одним скачком…»

— Рени? — Флоримель не могла скрыть нетерпение в голосе, но для нее это могло сойти за приветливый вопрос. — Ты же не собираешься торчать тут, созерцая книжные полки, все утро?

— Хорошо, хорошо. Пошли.

Она потом додумает, она пообещала себе не забыть про это.

Книжный Рынок был, по-видимому, явлением постоянным, сейчас его жизнь была в самом разгаре: им понадобилось не меньше часа, чтобы пробраться через толпу. Рени не могла отделаться от чувства, что за ними следят, хотя не могла поверить, что Квон Ли, чье присутствие обнаружено, станет рисковать, приближаясь к ним. Тем не менее, она вся сжалась как под взглядом всевидящего ока. В отсутствие Мартины Рени могла бы обсудить свои ощущения с !Ксаббу, но тот продолжал изображать из себя животное, и не было никакой возможности уединиться где-нибудь в безлюдном коридоре, чтобы поговорить: Фактум Квинтус летел на всех парусах, при этом ни на минуту не прекращая монолога о различных архитектурных достопримечательностях, о материалах и методах их создания.