— А въ угловомъ, такъ знаю я твою штучку. Одна подастъ прошеніе съ одной улицы, а другая съ другой, и номера дома разные, а квартира подъ однимъ номеромъ.
— Отчего ты знаешь? — удивилась женщина.
— Да какъ-же спеціалисту-то по прошеніямъ не знать, если ужъ ты знаешь! Не надо только одновременно подавать прошенія.
— Удивительно, какъ онъ это все знаетъ! — воскликнула женщина, и прибавила: — Такъ вотъ, милостивецъ, два прошеньица въ долгъ, а платокъ у тебя останется. Бѣдность-то только очень ужъ одолѣла.
— Ну, ладно. Прошенія будутъ готовы завтра утромъ. Скажи только, отъ кого писать, адресъ и больше ничего не надо. Завтра приходи и получишь прошенія.
Колотовъ записалъ, что нужно, спросилъ сколько дѣтей у явившейся къ нему женщины и сколько у ея сестры.
— Вдовы-то вы настоящія? — спросилъ онъ, провожая женщину.
— Настоящія, настоящія, вѣнчанныя. А моего покойника кто не знаетъ? Вся улица знаетъ. Пьяница былъ извѣстный, не тѣмъ будь помянутъ, царство ему небесное. Отъ, вина и сгорѣлъ.
Когда Колотовъ выпроводилъ вторую кліентку, Передъ нимъ стояла маленькая древняя старуха съ сморщеннымъ лицомъ, выглядывавшимъ изъ платка и груды разныхъ шерстяныхъ тряпокъ, клочьевъ ваты и поѣденнаго молью мѣха.
— Чего тебѣ, бабушка? — спросилъ онъ.
— Степанида Захарова, николаевская солдатка, — отвѣчала старуха, не разслышавъ вопроса.
— Понимаю, понимаю. И тридцать шесть рублей пошли въ годъ получаешь. Знаю я, знаю. Немного ужъ вашей сестры николаевской солдатки осталось. Такъ что тебѣ надо-то? Въ попечительство о передпраздничномъ пособіи прошеніе написать?
Старуха шамкала губами. Она опять недослышала, о чемъ ее спрашиваютъ, полѣзла. въ карманъ, вынула оттуда два мѣдные пятака и проговорила:
— Уступи за десять копѣекъ для старушки.
— Пятіалтынный, бабка. Дешевле не сходно писать, — отвѣчалъ Колотовъ и закричалъ надъ самой ея головой:
— Да о чемъ тебѣ прошеніе-то писать?
— О дровахъ, о дровахъ, о дармовыхъ дровахъ, — отвѣчала старуха, услыхавъ, наконецъ, вопросъ.
— Тоже о дровахъ. Да какія-же тебѣ дрова, бабка, коли ты въ углу живешь! Вѣдь въ углу живешь?
— Въ углу, въ углу… Два съ полтиной за уголъ плачу.
— Ну, вотъ видишь. Такъ зачѣмъ-же тебѣ дрова-то, коли ты не квартирная хозяйка? Тебѣ не дадутъ. Не дадутъ тебѣ! — закричалъ Колотовъ.
— Отчего не дадутъ, коли всѣмъ даютъ. Что я за обсѣвокъ въ полѣ.
— Тебя обязана отапливать квартирная хозяйка. Дровъ тебѣ не надо. Зачѣмъ тебѣ дрова?
— Мнѣ-то? Продамъ, квартирной хозяйкѣ продамъ. Ей продамъ. За уголъ смѣняюсь. Да тебѣ мало гривенникъ-то, что-ли? Такъ вотъ еще двѣ копѣйки.
— Ничего мнѣ не надо, ничего. Уходи. Зря о дровахъ писать будешь. Попусту только твои двѣнадцать копѣекъ пропадутъ. Спрячь деньги и уходи.
Старуха не понимала и шамкала губами.
— Отчего-же другія-то пишутъ? — спросила она наконецъ.
— Зря пишутъ. Тебѣ опытный человѣкъ говоритъ. Уходи. Мнѣ написать прошеніе не лѣнь, все-таки заработокъ, но я тебя-же жалѣючи отказываюсь. Спрячь деньги и иди.
Колотовъ выпроводилъ все еще недоумѣвающую старуху за дверь и сказалъ женѣ:
— А что-бы намъ адмиральскій часъ справить? Сейчасъ пушка выпалила.
— Можно. Картофель сварился, селедка есть, — отвѣчала жена. — У тебя въ посудинѣ-то тамъ осталось?
— Осталось-то, осталось, да мало на двоихъ. Что-же намъ бѣдняться-то? Сорокъ восемь копѣекъ получилъ. Двугривенный министерству финансовъ пожертвовать можно. Ты накрывай столъ и припасай все, а я живо спорхаю.
Колотовъ надѣлъ фуражку съ замасленнымъ краснымъ околышкомъ, взялъ съ окна порожнюю бутылку и выбѣжалъ изъ квартиры.
1903
