Он замер от ужаса. Неужели его бросили в огненные бездны ада? Или норны сами построили нечто в этом роде, чтобы пытать своих эйдонитских пленников?

Вяло стоявшие перед ним фигуры, напоминавшие домашнюю скотину, внезапно расступились и быстро двинулись к стенам пещеры. Саймон увидел, как до ужаса знакомый силуэт появился в открытом пространстве между двумя помещениями. Не задумываясь, он откатился к стене и натянул на голову зловонное одеяло.

Прейратс все еще стоял спиной к меньшей пещере и к Саймону, ругая кого-то невидимого; лысый череп алхимика отражал огненные отблески.. Выплюнув несколько последних слов, он повернулся и пошел вперед, хрустя каблуками по разбитому камню. Священник пересек пещеру и поднялся по ступенькам на узкий порог и приложил ладонь к двери. Она распахнулась и потом со стуком захлопнулась за ним.

Саймон думал, что уже не способен ни бояться, ни удивляться, но теперь он никак не мог прийти в себя от потрясения. Что делает здесь Прейратс, когда он сам сказал, что едет в Вентмут? Даже король думал, что алхимик в Вентмуте. Зачем было Прейратсу обманывать своего хозяина?

И кроме того, где это «здесь»?

Раздался какой-то звук, и Саймон быстро поднял глаза. Одна из фигур в масках приближалась к нему, двигаясь с мучительной медлительностью старика. Человек — поскольку глаза над тряпкой несомненно принадлежали человеку — остановился перед Саймоном и некоторое время смотрел на него. Он сказал что-то, но голос звучал слишком тихо, чтобы можно было что-нибудь понять.

— Что?

Человек поднял руку и медленно стащил с лица жесткую тряпку. Он был до невозможности изможден; его морщинистое лицо было почти полностью закрыто седыми волосами. Но почему-то Саймону показалось, что этот человек может быть моложе, чем выглядит.

— Повезло, что ли? — сказал незнакомец.

— Повезло? — Саймон был озадачен. Неужели норны бросили его к сумасшедшим?

— Поп. Повезло, что у него другие дела имеются. Повезло, что… работы больше нет… Ну, той, для которой он берет арестантов.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Саймон встал и выпрямился, чувствуя, что приобрел немало синяков во время своего крайне поспешного падения.

— Ты… ты не литейщик, — прищурившись, сказал незнакомец. — Грязный, это верно, но дыма-то на тебе нет.

— Норны поймали меня, — сказал Саймон, немного помедлив. У него не было причины доверять этому человеку — но причины не доверять тоже не было. — Белые лисицы, — пояснил он, увидев озадаченное выражение на лице собеседника.

— А-а, эти дьяволы. — Человек украдкой начертал знак древа. — Заходят они сюда, верно. Только мы-то на них издалека смотрим. Вот уж мерзкие твари! Против Бога все это, вот что. — Он оглядел Саймона сверху донизу, потом подошел немного ближе. — Никому не говори, что ты не литейщик, — прошептал он. — Сюда. Поди сюда.

Он отвел Саймона в сторону. Остальные люди в масках, похоже, мало интересовались вновь прибывшим. Глаза их были пустыми, как у вытащенной из воды рыбы.

Человек порылся в груде одеял и достал маску и оборванную рубаху.

— Вот, бери — это старина Кривоног носил, но ему уж одежка не понадобится — ну, там, где он сейчас. Будешь на нас похож, вот как.

— А это хорошо? — Саймону было трудно заставить работать свою уставшую голову. Он, по-видимому, оказался в литейной. Но почему? Может быть. это наказание за шпионство? Оно казалось на удивление мягким.

— Если не хочешь, чтоб тебя до смерти заработали, — начал человек и закашлялся долгим сухим кашлем, пронизывавшим все его тело. Прошло некоторое время, прежде чем он снова смог говорить. — Если доктор увидит, что ты новенький, он уж из тебя выжмет работу, можешь не бояться. И больше того. Он очень плохой. — Голос человека звучал убежденно. — Не надо, чтобы он тебя заметил.

Саймон посмотрел на засаленные обрывки тряпья.

— Спасибо тебе. Как тебя зовут?

— Стенхельм. — Человек снова закашлялся. — И другим не говори, что ты новый, а то они побегут к доктору так быстро, что у тебя глаза выскочат. Скажи, что работал на подъемнике. Эти спят в другой дыре, на той стороне, но Белые лисицы и солдаты всех беглых в эту дверь пихают, все равно, с какой стороны сбежали. — Он грустно задумался. — Осталось-то нас с гулькин нос, а работать надо. Вот они и притащили тебя сюда, а не прикончили сразу. Как тебя зовут, парень?

— Сеоман. — Он огляделся. Остальные литейщики снова впали в тупое оцепенение. Большинство из них свернулись на вонючих одеялах и закрыли глаза. — Кто такой этот доктор? — На какую-то долю секунды это слово пробудило в нем безумную надежду, но даже если бы Моргенс выжил в ужасном пламени, он никогда не мог бы наводить ужас на этих людей.

— Скоро с ним повидаешься, — сказал Стенхельм. — Некуда тебе торопиться.

Саймон обернул лицо тряпкой. Она пахла дымом, грязью и чем-то еще. Дышать через нее было трудно. Он сказал об этом Стенхельму.

— Ты ее намочи. Еще спасибо святому Искупителю скажешь, что она у тебя есть, посмотришь. Не то огонь прямо тебе в глотку полезет и все потроха сожжет. — Стенхельм указал на рубашку почерневшим пальцем. — И это надевай. — Он оглянулся на других литейщиков.

Саймон понял. Как только он натянет эту рубаху, он ничем уже не будет отличаться от всех остальных, не будет привлекать внимания. Эти люди были согнуты, почти сломаны — в этом не было сомнений. Меньше всего на свете они хотели, чтобы их заметили.

Когда он просунул голову в воротник рубашки и снова смог видеть, прямо к нему направлялась страшная фигура. На мгновение Саймон подумал, что это один из гюнов каким-то образом добрался до Хейхолта.

Огромная голова медленно поворачивалась из стороны в сторону. Маска изувеченной плоти злобно морщилась.

— Слишком долго спите, крысы, — прогремело это существо. — Работать надо. Священник хочет, чтобы сегодня закончили.

Саймон благодарил Узириса за оборванную тряпку, сделавшую его еще одним безликим пленником. Он знал, что этот одноглазый монстр будет новым витком его кошмара.

О Мать Милости! Они отдали меня Инчу.

— Ты думаешь, Саймон может быть где-то здесь? — Бинабик поднял глаза от сушеной баранины, которую он рвал на маленькие кусочки. Это был утренний завтрак, если только можно говорить об утре в месте, где нет ни солнца, ни неба.

— Если в этом есть справедливость, — ответил маленький человек, — я предполагаю, мы имеем очень мизерный шанс находить его. Я опечален, Мириамель, но там много лиг туннелей.

Саймон в одиночестве блуждает в темноте. Эта мысль причиняла ей почти невыносимую боль — она была с ним так жестока! В отчаянии оттого, что приходится думать о чем-то другом, она спросила:

— Ситхи действительно построили все это?

Стены уходили так далеко вверх, что свет факела не достигал до потолка. Мириамель и Бинабик находились под сплошным черным куполом, и если бы не полное отсутствие звезд и движения воздуха, можно было бы подумать, что они заночевали под открытым небом.

— С содействием других. Я читал, что некие кузены оказывали ситхи воспомоществование. Они, эти кузены, производили карты, которые вы перекопировали. Еще одни такие бессмертные, мастера земли и камня. Эолер говаривал, что некоторые и сейчас проживают под Эрнистиром.

— Но кто согласился бы жить здесь? — поинтересовалась она. — Никогда не видеть дневного света…

— Ах, вы не имеете понимания, — улыбнулся тролль. — Асу'а был преисполнен света. Замок, в котором вы проживаете, имел свое построение на крыше величайшего дома ситхи. Асу'а был умерщвлен, чтобы смог нарождаться Хейхолт.

— Но он не хочет умирать, — мрачно сказала Мириамель.

Бинабик кивнул.

— Мы, кануки, имеем легендарность, что дух умерщвленного человека не может засыпать и остается в теле животного. Иногда он оказывает преследование убийце, иногда остается на месте, которое было излюбленным. Всегда он не имеет отдыха, пока правда не найдется и преступник не получит своего наказания.