Он смотрел на микроскопические веточки, пытаясь понять, выдержит ли его желудок вторую порцию, когда заметил полустертые линии в щели, откуда он вытащил первую пригоршню. Он прищурился и поднес факел поближе. Это были остатки какого-то рисунка, в этом не было сомнений — волнистые параллельные линии и размытые фигуры, напоминающие листья или лепестки. Время почти полностью разрушило их, но изящество контуров резьбы напомнило ему о Да'ай Чикизе и Сесуадре. Работа ситхи? Неужели он зашел так глубоко за такое короткое время?

Саймон оглядел туннель, грубые неотесанные камни. Он не мог поверить, что ситхи стали бы использовать такое место даже как основу для чего-то большего. Но если не они вырыли эти туннели, откуда на стенах взялась их резьба?

Он покачал головой. Слишком много вопросов, а важны только два: где найти немного воды и какой путь ведет наружу?

Он внимательно осматривал стены, продвигаясь дальше, но пока что за мхом не последовало ничего более существенного. Теперь туннель начал расширяться, и следующие два прохода, выбранные им, были сделаны более искусно: стены симметричные, пол ровный. Исследуя очередное ответвление, он внезапно ступил в пустоту.

Вскрикнув от неожиданности, он схватился за стенки туннеля. Факел вылетел из его рук и упал вниз, во мрак, в котором чуть не сгинул он сам. С ужасом следил Саймон за его падением. Факел стукнулся обо что-то и покатился; наконец остановился, мерцая, но не погас.

Ступени. Его факел лежал на краю грубых ступеней, ведущих вниз. Первые полдюжины раскрошились, и от них осталось всего несколько больших камней.

Он не хотел идти вниз, ему нужно было наверх.

Но лестница! Может быть, там внизу что-то есть — что-нибудь имеющее смысл? Что может быть хуже того, что со мной уже происходит?

Это был поворот налево, так что он не заблудится, даже если окажется, что он ошибался. Но будет гораздо легче спуститься в яму, образованную раскрошенными ступенями, чем потом из нее вылезти. Может быть, лучше выбрать другую дорогу…

Что за глупости у тебя в голове? — выругал он себя. Вниз необходимо спуститься хотя бы для того, чтобы достать факел.

Саймон сел, свесив ноги в яму, и вытащил из кармана полоску сушеного мяса. Он оторвал маленький кусочек и некоторое время задумчиво посасывал его, глядя вниз. В свете факела было видно, что ступени должны были быть квадратными, но работу не закончили. Эта лестница просто была кому-то нужна, больше ничего. Глядя на нее сейчас, нельзя было сказать, вела ли она куда-нибудь.

Он жевал и смотрел. Рот его наполнился слюной, он смаковал дымный вкус копченого мяса.

Саймон встал, потом повернулся и пошел назад по коридору, ощупывая рукой стенку, когда свет слабел. Наконец он нащупал прилепившийся к стене мох. Он оторвал несколько кусочков, потом запихнул липкую массу в карман. Вернувшись к лестничному проему, он смотрел вниз, пока не решил, что нашел наилучшее место для приземления. Он спустил вниз ноги, потом лег на живот и стал спускаться со всей возможной осторожностью, скрипя зубами, когда острые камни царапали его грудь и живот. Повиснув в полную длину своего роста, он разжал руки.

Кусок камня — может быть, недостающая часть разрушенных ступеней — поджидал его внизу, затаившись, как змея. Он почувствовал, что стукнул ногу, и упал на колено. Волна боли накатила на него.

Со слезами на глазах некоторое время Саймон лежал на верхней ступеньке, проклиная свою судьбу. Потом он сел, подполз к упавшему факелу, установил его подле себя и снял сапог, чтобы обследовать поврежденную лодыжку.

Он мог шевелить ногой, хотя каждая перемена положения была болезненной. Он решил, что она не сломана — ну а если бы и была?

Саймон стянул с себя рубаху, оторвал от нее еще одну полоску и снова натянул свое постоянно уменьшающееся одеяние. Замотав лодыжку тряпкой так туго, как только было возможно, и натянув сапог, Саймон попробовал пройтись. Он решил, что ходить сможет, но это будет больно.

Тогда иди. Что ты еще можешь делать?

Прихрамывая, он нехотя подчинился собственному распоряжению.

Саймон надеялся, что ступени приведут его в какое-нибудь место, более понятное, чем эти бесконечные, бессмысленные туннели. Но чем более реальным становилось его окружение, тем менее его можно было назвать понятным.

Преодолев несколько десятков пролетов, он неожиданно подошел к концу лестницы. Ковыляя, Саймон пролез в неровную дыру и оказался в новом коридоре, совершенно не похожем на туннели, через которые он шел до того. Заросшие мхом и почерневшие от многолетней грязи стены были, тем не менее, сплошь покрыты резьбой. Если он хоть на мгновение задерживал взгляд на ее узорах, все вокруг начинало мерцать и двигаться, словно это были не рисунки на стене, а живые существа, тонкие, как пергамент или шелковая нить. Стены и пол тоже казались ненадежными: стоило ему отвлечься на мерцание факела или новый узор резьбы, как коридор начинал сужаться или уходить резко вверх. Саймон оборачивался, и все становилось таким же, как раньше.

Но это было еще не все. Звуки, которые он слышал прежде, вернулись. Голоса и плеск воды соединились с удивительной призрачной музыкой, лишенной источника. Неожиданные запахи волнами накатывали на него: аромат дивных цветов сменялся тяжелой сырой пустотой или резким запахом гари.

Это было слишком. Саймону хотелось лечь, заснуть и проснуться в настоящем мире, где все постоянно и неизменно. Даже монотонность верхних туннелей была лучше, чем это. Он словно пробирался по дну моря, где подводные течения и неверный свет заставляют все вокруг раскачиваться, танцевать и мерцать.

Сколько времени ты сможешь блуждать под землей, прежде чем сойдешь с ума, простак?

Я не схожу с ума, сказал он себе. Я просто устал. Устал и хочу пить. Если бы только здесь не было всех этих водяных звуков! От них только хуже.

Он вытащил из кармана немного мха и начал жевать, заставляя себя глотать эту гадость.

Ясно было, что в этом месте люди… вернее, кто-то когда-то жил. Потолок над ним становился выше, под слоем пыли и камней пол стал ровным, а поперечные коридоры — почти все заваленные камнями и землей — были облицованы резными арками, грязными и до блеска стертыми, но безусловно сделанными настоящими мастерами.

Саймон задержался ненадолго перед одной из таких арок. Пока он стоял, ожидая, когда уймется боль в пульсирующей лодыжке, и смотрел на загородившие проход камни и груды земли, внезапно они начали темнеть, потом стали черными. В этой тьме возник странный слабый свет, и Саймон неожиданно понял, что смотрит сквозь арку. Он сделал шаг к сиянию. В темноте перед ним мерцало единственное светлое пятно — слабый световой круг. Там, окруженное нежным сиянием, виднелось… лицо.

Саймон проглотил ком в горле. Лицо поднялось, как будто некто, сидевший почти в полной темноте, услышал его, но скошенные к вискам глаза смотрели сквозь Саймона. Это было лицо ситхи — а может быть, это ему только показалось — усталость и боль в сияющих глазах. Он увидел, как шевельнулись губы, печально и вопросительно поднялись брови. Потом тьма затуманилась, свет погас, и Саймон обнаружил, что едва не уткнулся носом в заваленную мусором дверь.

Все сухо. Все мертво.

Рыдание застряло у него в горле, он повернул назад к длинному коридору.

Саймон не знал, сколько времени он провел, глядя на неровное пламя своего факела. Оно танцевало перед ним — маленькая вселенная желтого света. Требовалось немыслимое усилие, чтобы оторвать от него взгляд. Стены с обеих сторон превратились в воду. Саймон замер в благоговейном трепете. Каким-то образом туннель превратился в узкий мост через великую тьму. Стены отступили: они больше не касались пола, на котором он стоял, и их каменная поверхность была полностью закрыта каскадом падающей воды. Он слышал, как она низвергается в пустоту, видел неверное отражение факела на водяной поверхности.

Саймон придвинулся к краю дорожки и протянул руку, но ничего не коснулся, однако почувствовал легкую влагу на кончиках пальцев, и 'когда он отвел руку и приложил к губам, то ощутил сладкий вкус ледяной воды. Он снова потянулся к воде, рискованно балансируя над бездной, но все равно не достал водяной завесы. Он яростно выругался. Если бы только у него была миска, чашка, ложка!