Колокол зазвонил в четвертый раз, еще сильнее, чем прежде. Эхо разносилось по лестничному колодцу, Саймон пошатывался, его трясло, как крысу в зубах у собаки. Морозный воздух налетел на него, резьба на стенах покрылась молочной корочкой льда. Он снова чуть не выронил Сверкающий Гвоздь, когда поднес руки к голове и закричал. Споткнувшись, Саймон схватился за раму одного из окон, чтобы не упасть.
Пока он стоял там, дрожа и стеная, небо снаружи переменилось. Широкое пятно туч исчезло, и на долгое мгновение чистое черное небо открылось перед ним, покрытое точками далеких холодных звезд, как будто Башня Зеленого ангела оторвалась от земли и медленно поплыла над бурей.
Он смотрел сжав зубы, чтобы защититься от угасающего эха колокола. Потом черное небо снова стало серым и красным, и буря вновь окружила башню.
Что-то билось в его голове, борясь с неутихающей тягой Сверкающего Гвоздя.
Это… не… правильно. Радость, которую он ощущал, чувство, что ему удастся каким-то образом восстановить прежний порядок, угасло. Случилось что-то плохое — очень плохое!
Но он снова двигался по направлению к смутному сиянию, одолевая ступеньку за ступенькой. Он уже не был хозяином своего тела.
Он боролся. Суставы казались онемевшими и бесчувственными. Он немного замедлил шаг, потом умудрился остановиться, дрожа от холодного ветра, несущегося вниз по лестнице. Ледяная бахрома свисала со стен, облачко пара поднималось при каждом выдохе, но Саймон чувствовал, что еще более могущественный холод таится где-то над ним — холод, который каким-то образом думал.
Он долго боролся на ступенях, пытаясь вновь обрести власть над собственными руками и ногами, — борьба, которую не видел никто, кроме этого холодного могучего разума. Саймон чувствовал его ледяное внимание, когда пот, выступивший на его коже, застывал и со звоном падал на ступеньки. Пар поднимался от его разгоряченного тела, и там, где тепло покидало Саймона, смертельный холод занимал его место. Холод овладел наконец Саймоном, наполнил его. Он двигал им, как деревянной куклой. Саймон дернулся и снова потащился вверх, безмолвно крича из тюрьмы собственного тела.
Он вышел из лестничного колодца на полную пара колокольню. Покрытые льдом стены мерцали и искрились. Штормовые тучи окружали высокие окна, свет и тень двигались медленно, словно тоже скованные холодом.
Мириамель и Бинабик стояли у двери, скорчившись, словно увязнувшие в смоле мухи. Его глаза расширились, когда он увидел их, и сердце его болезненно застучало, но он не мог ни окликнуть их, ни остановить свои ноги, несущие его вперед. Мириамель открыла рот и попыталась закричать. Слезы наполнили его глаза, и на мгновение ее бледное лицо приковало к себе его взгляд, как лампа, горящая в темной комнате, но то, что схватило его, было сильнее. Оно пронесло его мимо друзей, как речное течение, и подтащило к колоннам в центре колокольни. Под обросшими инеем колоколами ждали двое. Один из них стоял на коленях. Та часть Саймона, которая была связана со Сверкающим Гвоздем, танцевала и прыгала, но другая его часть наполнилась ужасом, когда Элиас повернулся к нему. Лицо короля было лицом мертвеца. Узорный серый меч в его руках лежал подле черного Торна, и там, где клинки соприкасались, было небытие, пустота, от которой становилось больно разуму Саймона.
Дрожа, Камарис повернулся к Саймону, его волосы и лоб были как бы напудрены льдом. В глазах старика застыло жалкое отчаяние.
— Моя вина… — прошептал он. Зубы его стучали. Прейратс наблюдал за появлением шатающегося Саймона. Потом священник кивнул, натянуто улыбаясь:
— Я знал, что ты где-то здесь, в башне, кухонный мальчик. Ты и последний меч.
Саймон чувствовал, что его притягивает все ближе к тому месту, где встретились Торн и Скорбь. Через Сверкающий Гвоздь, чья песня вибрировала в нем, он мог чувствовать также и музыку остальных двух мечей. Танцующий пульс жизни, который был во всех них, рос по мере того, как приближался момент их соединения. Саймон ощущал это как сужение быстрого течения реки, но также он чувствовал, что существует барьер, каким-то образом держащий клинки врозь. Хотя два из них соприкасались и только несколько локтей было между ними и третьим, они оставались такими же разделенными, как и раньше.
Но что теперь изменилось и что чувствовал Саймон в самых глубинах своего сознания, так это то, что великие перемены грядут. Некое огромное вселенское колесо лежало на своей оси, готовое повернуться, и, когда это случится, все барьеры рухнут. Мечи пели, ожидая.
Прежде чем он понял, что делает, Саймон шагнул вперед. Сверкающий Гвоздь соединился с двумя другими клинками. Ужасная волна от их контакта прошла не только через Саймона, но и через всю комнату. Черная пустота, в которой встретились мечи, углубилась. Это была черная дыра, в которую мог упасть и погибнуть весь существующий мир. Свет изменился: звездное сияние, сочащееся сквозь окна, углубилось, заливая комнату кровавым светом, и тут ужасный колокол прогремел в пятый раз.
Саймон задрожал и закричал, когда башня пошатнулась, и энергия мечей, все еще сдерживаемая, но сейчас готовая освободиться, прошла сквозь него. Сердце запнулось, помедлило и почти остановилось. Мир помутнел, потом постепенно вернулся обратно. Он безнадежно завяз в чем-то, что жгло, как огонь, и тянуло, как магнит. Он отчаянно пытался вырваться, но, сделав почти невероятное усилие, только покачнулся, пойманный рукоятью Сверкающего Гвоздя, как рыбка крючком. Эхо колокола угасло.
Даже сквозь музыку мечей Саймон мог чувствовать, как растет холодное присутствие, которое он ощутил еще на ступенях — огромное и тяжелое, как гора, холодное, как межзвездные пустоты. Теперь оно было ближе и в то же время парило за какой-то непостижимой стеной.
Элиас, которого, казалось, почти не трогала бьющая через край мощь мечей, пронзил его взглядом безумных зеленых глаз.
— Этого я не знаю, Прейратс, — пробормотал он, — хотя в нем есть что-то знакомое. Но это не имеет значения. Все условия соблюдены.
— Разумеется. — Священник прошел мимо, так близко, что край его рясы коснулся руки Саймона. Саймону хотелось взвизгнуть от отвращения и ярости, но ни звука не вырвалось из его губ: он был теперь всего лишь тем, что держало Сверкающий Гвоздь. Мечущийся дух меча, соединенного со своими братьями, безразличный к человеческому страданию и ненависти, ждал только того, что должно было вскоре произойти, нетерпеливо, как собака, ожидающая кормежки.
— Все условия соблюдены, — проскрежетал Прейратс, встав за плечом короля, — и теперь машина запущена. Скоро Утук'ку, старейшая, овладеет Прудом Трех Глубин. Тогда мы достроим Пятый Дом и все переменится. — Он посмотрел на Саймона, и глаза его блеснули. — Этот, которого вы не знаете, — кухонный щенок Моргенса, ваше величество. Это весьма удовлетворительно. Я видел, что ты сделал с Инчем, мальчик. Отличная работа. Ты избавил меня от утомительного труда.
Саймон почувствовал, как могущественная ярость закипает в нем. В красном свете казалось, что самодовольное лицо священника висит в воздухе. Мгновение Саймон не видел ничего другого. Он пытался пошевелить рукой, оторвать Сверкающий Гвоздь от его братьев и уничтожить убийцу, но был беспомощен. Пламя ярости не находило выхода и жгло его так, что Саймон боялся превратиться в пепел.
Башня снова покачнулась от страшного голоса колокола. Саймон увидел, как пол перед ним закачался. В ушах стучало, но бронзовые колокола в центре колокольни не шевельнулись. Вместо этого перед ним возникла призрачная фигура, похожая на длинный цилиндрический колокол. Пока он вибрировал, Саймон видел, как пламя застилает окна, а небо становится бесконечно черным.
Когда шум стих, Прейратс поднял руку:
— Она победила. Час настал.
Король опустил голову:
— Помоги мне Бог. Я долго ждал.
— Ваше ожидание окончено. — Священник перекрестил руки перед его лицом, потом опустил их. — Утук'ку захватила Пруд Трех Глубин. Мечи здесь и ждут только Слов Уничтожения, чтобы разъединить то, что связывает их. Тогда заключенная в них сила запоет свободно и принесет вам все, что вы заслужили.
