В конечном итоге, слова А. Сиповича относятся ко всем произведениям бразильских писателей, опубликованных в 50-60-х годах в Советском Союзе. Все они разоблачают буржуазный строй, капиталистическую эксплуатацию, фашистские и антинародные режимы, и воспевают тех, кто со всеми этими явлениями борется.
Например, сборник рассказов Милтона Педрозы "Ночь и надежда" (408) повествует о борьбе бразильских коммунистов против фашистской диктатуры в условиях подполья. В романе Марии Алиси Баррозо "В долине Серра-Алта" (303) рассказывается о захвате помещичьих земель крестьянами. Борьбе с диктатурой посвящены пьесы Паскоала Магно "Завтра будет иным" (395) и Джанфранческо Гуарниери "Семя" (334).
Бразильский писатель Маркес Ребело, присутствовавший в составе бразильской делегации на Втором съезде советских писателей, заметил, что "советская точка зрения заключается в том, что в основе литературного произведения должен быть заложен непосредственный социальный смысл" (35). Наличие "непосредственного социального смысла" - непременное условие даже для классических произведений. В романе Лимы Баррето "Записки архивариуса" "оказались схвачены "родовые свойства" буржуазной прессы: продажность и беспринципность, демагогия и погоня за сенсацией, поверхностность и пошлость...". Но за ними "то и дело проступают более общие черты: своекорыстие политиков, откровенная торговля депутатскими мандатами и должностями, циничное равнодушие властей к положению народных масс и холуйское подражание "европейским странам" (42, С.57).
Роман Алуизио Азеведо "Трущобы", где жизнь городского дна изображается "детально, достоверно, неприкрашенно", интересен советским исследователям потому, что мир трущоб рассматривается Азеведо как социальный организм. Автор изучает причины возникновения и законы фавел, поэтому "в романе Азеведо значительное место занимает разоблачение хозяев трущоб - буржуазных дельцов" (22, С.55).
И даже говоря о творчестве такого писателя как Машаду де Ассиз, представителе психологического направления бразильской реалистической школы, в предисловии к "Дону Касмурро" исследователь подчеркивает: "Советским людям, как и народу Бразилии, дорого совсем другое в творчестве этого сложного и противоречивого художника: резко критическое отношение к действительности, интерес к душевной жизни человека и, наконец, большое художественное мастерство" (399, С.13).
Как видно, даже в случае с классической литературой "резко критическое отношение к действительности" важнее художественного мастерства. Таким образом, произведения зарубежных, в данном случае бразильских авторов, которые переводились на русский язык, соответствовали жестким идеологическим требованиям, вытекающим из принципа партийности литературы.
Глава 6. Восприятие бразильской литературы с конца 60-х до начала 90-х годов XX века
В конце 60-х годов идеологические рамки, определяющие, допустимо ли знакомство советского читателя с тем или иным произведением зарубежной литературы, несколько расширились, требования, предъявляемые к автору смягчились, что можно объяснить, вероятно, общим потеплением международной обстановки и расширением международного сотрудничества. Членство в коммунистической партии уже не было непременным условием, допускающим автора к советскому читателю. Однако активная жизненная позиция, которая выражалась бы в неприятии антинародных режимов, американского империализма, борьбе за мир и одобрение политики советского государства, требовалась непременно. Никоим образом нельзя говорить о снятии идеологических ограничений, а только о некоторой их трансформации. В статье, подготовленной сотрудниками Института Латинской Америки АНСССР недвусмысленно говорится: "В условиях современной Латинской Америки тезис о двух культурах в буржуазном обществе обретает силу закона развития национальных культур, а элементы передовой, демократической культуры, существующие в рамках национальной культуры, сегодня в Латинской Америке переросли в могучий поток, во многом определяющий ее лицо и, как правило, те ее достижения, что вошли в сокровищницу мировой культуры. Что касается буржуазной культуры, то она утрачивает свою призрачную самостоятельность, превращаясь в инструмент борьбы против всего прогрессивного (16, С.94).
Советскому читателю разрешалось знакомство с прогрессивной демократической (в смысле антибуржуазной и антиимпериалистической литературой), но безусловно исключалась литература, пропагандирующая "антигуманную идеологию современного капитализма, культ индивидуализма, насилия и вседозволенности, злобный антикоммунизм" (там же).
И еще одно непременное условие, предъявляемое к зарубежным авторам, - реалистическая манера письма. Ни один модернист, каких бы прогрессивных взглядов он не придерживался, не мог попасть на страницы советской печати. Советское литературоведение подводит под это положение научную базу, пытаясь представить такое состояние литературных контактов как объективную реальность. Так, известный латиноамериканист В. Земсков пишет, что в общей панораме развития латиноамериканской литературы в XX веке реализм был и остается самым авторитетным художественным направлением. Основная причина такого положения - сам характер общественных, социально-духовных процессов на континенте. Революционная действительность Латинской Америки "стимулирует активность познавательной функции литературы, обращенной к самым острым, центральным проблемам национальной истории и общественных отношений. Нереалистические течения в общей панораме занимают относительно малое место, имеют в основном спорадический характер" (6, С.32). Различные варианты модернизма в Бразилии оказались всего лишь "маленькими островками, быстро размывавшимися в потоке движения литературы. Влияние модернизма и авангардизма предстает в латиноамериканской литературе скорее в распыленном виде", зато реализм "сопрягает и тех, кто участвует в революции, и тех, кто пассивно сочувствует ей, и тех, кто даже не понимает ее" (6, С.33).
Художники-реалисты "сознательно или бессознательно выражают общенародные идеалы" (там же). Представители же противоположного лагеря: декаданса, сюрреализма и других "метафизических учений", последователи Кафки и Камю, "впадают в рабское подражание чужим образцам; тогда-то и появляются в изобилии тошнотворные заимствования и тоскливые излияния, сфабрикованные на пишущей машинке" (21, С.213).
Естественно, авторы, производящие подобную "тошнотворную" литературу не могут быть интересны советскому читателю. Расширению круга бразильских писателей, "допущенных" к советской аудитории, способствовал еще один исторический процесс, а именно: подъем революционной борьбы на всем латиноамериканском континенте и в Бразилии в частности. В 60-70-е годы в Латинской Америке "практически не было писателей, которые заняли бы позицию нейтралитета, и почти вовсе не было писателей, которые склонялись бы "вправо", а тем более принадлежали бы к партиям реакции... Латиноамериканская революция породила особый тип художника - антиимпериалиста, демократа, решительно выступающего на стороне борьбы за национальное и социальное освобождение или непосредственно участвующего в ней, исповедующего... антиимпериализм, антибуржуазность, общедемократические, гуманистические идеалы" (6, С.28).
