Долгое время Жоржи Амаду весьма критически относился к произведениям Линса ду Регу, называя их "музыкой для бала прожигателей жизни, музыкой для тех, кто платит деньги" (137). Однако в конце 50-х Амаду изменил свое мнение об этом писателе. Например, в речи по случаю его избрания в члены Бразильской академии литературы Амаду называет Линса "непревзойденным мастером бразильской литературы и выдающейся личностью" (456, С.42). И вот в 1960 году, после 23-летнего перерыва на русском языке выходит второй роман Жозе Линса ду Регу "Кангасейро".
Бросается в глаза тот факт, что какой бы популярностью ни пользовался писатель у себя на родине, какое бы место он ни занимал в литературе, советские критики и литературоведы любым способом пытаются "привязать" творчество этого автора к имени Амаду. Так, заключительным аккордом в предисловии к третьей по счету переведенной на русский язык книги "Угасший огонь" того же Линса ду Регу стало следующее утверждение Инны Тертерян: "Национальный характер бразильского народа - вот что становится для писателя светильником в темноте, когда гаснут одни и медлят вспыхнуть другие огни. И в этом Линс ду Регу един с крупнейшими бразильскими романистами 20 века. И Жоржи Амаду, и Грасилиано Рамос видят залог будущего своей страны в духовном потенциале народа. Этим питается реализм современной бразильской литературы, высоким образцом которого стал роман Жозе Линса ду Регу "Угасший огонь" (389, С.16).
Представляя советским читателям другого бразильского писателя, Жоана Гимараэнса Розу, та же Инна Тертерян пишет: "Произведения Ж. Гимараэнса Розы и Жоржи Амаду родственны по художественной цели, по пафосу и авторским симпатиям, но различны по тональности - так отличаются протяжные песни сертанцев от карнавальной самбы на улицах Баии, так отличается суровая, однообразная жизнь бескрайних степей от куда более красочного и динамичного быта большого приморского города" (323, С.6-7).
По сути, исследователь признает, что в художественном отношении: системой образов, тематически, стилистически, интонационно - между этими писателями нет ничего общего, и все же использует имя Амаду как своего рода "подпорку" для оправдания интереса издательства к данному автору. Ведь именно Амаду в предисловии к изданию романа Гимараэнса Розы в США очень точно определил самый корень художественного своеобразия своего современника и собрата по бразильской прозе: "Гимараэнс Роза, кроме своей фундаментальной эрудиции, имеет еще достоинство быть настоящим человеком из народа..." (323, С.16).
Но очень часто создается впечатление, что ссылки на Амаду нужны не только для идеологического оправдания проявленного интереса со стороны переводчика и издательства к тому или иному автору, сколько для привлечения внимания читателя. Для массового советского читателя имена того же Гимараэнса Розы или любого другого писателя не говорили абсолютно ничего. Единственным бразильским писателем, широко известным в нашей стране был и остается Ж. Амаду, поэтому ссылки на него, иногда приводимые совсем не к месту, - обязательная часть почти каждого предисловия к книгам бразильских авторов.
Так, на первой странице предисловия к книге Бенито Баррето "Капела дос Оменс. Кафайя", сообщается, что роман "Капела дос Оменс" по единодушному мнению жюри, в которое входил Ж.Амаду, был отмечен Национальной премией Вальмап за 1967 год (302, С.5). Далее в предисловии говорится, что крестьянские восстания в Бразилии нередко облекались в форму религиозных ересей, чему есть немало примеров в литературе, в частности роман Амаду "Красные всходы". "Теперь к ним прибавятся романы Баррето" (там же, С.8). В конце предисловия говорится о значении для национальной бразильской литературы северо-восточного романа, с которым связано имя Жоржи Амаду. Хотя "штат Минас-Жерайс (где происходит действие дилогии) расположен на юго-востоке страны, он граничит с северо-восточными штатами... Поэтому есть немало оснований отнести цикл Бенито Баррето к северо-восточному роману" (там же, С.14-15). Явная натяжка - по-другому этот пассаж назвать нельзя. Единственное основание для подобной классификации - желание издателей пробудить интерес к неизвестному в нашей стране и не обладающему ярким талантом автору.
В тех случаях, когда автор предисловия не может найти никаких аналогий между публикуемым автором и Ж. Амаду, он поступает как составитель сборника "Современная бразильская повесть (70-80-е годы)". Т. Невская, которая в предисловии пишет: "мы знакомы с Бразилией Жоржи Амаду, но как ни значительно творчество этого крупнейшего бразильского писателя, оно не исчерпывает современной бразильской литературы. Подобной задачи не ставит себе и настоящий сборник. Выбранные из громадного литературного потока Бразили пять очень разных повестей - всего лишь пять разноцветных моментов из большой мозаики современной бразильской литературы" (453, С.3).
А предисловие к роману "Происшествие в Антаресе" Эрико Верисимо ("Иностранная литература", 1973, No11) начинается словами: "- Вы уже читали Жоржи Амаду?" (313, С.3). И хотя далее автор предисловия Ю.В. Дашкевич больше нигде в рамках этого текста на Амаду не ссылается и творчество Амаду и Верисимо не сравнивает, упоминание Амаду даже в таком варианте очень показательно. Два последних примера доказывают, что для всех реципиентов бразильской литературы: переводчиков, исследователей, читателей - Жоржи Амаду - это некий краеугольный камень, фундамент, на котором держится вся переводимая на русский язык бразильская литература. Получается, что любой современный бразильский автор интересен русскому читателю постольку, поскольку он, так или иначе, связан с Амаду. Самое любопытное, что "с подачи" Ж. Амаду на русский язык переводились не только его современники, но и классики бразильской литературы, творившие задолго не только до начала писательской деятельности Ж. Амаду, но и до его рождения.
В предисловиях к романам "Час близок" и "Парковая линия" Амаду называет имена четырех писателей: Мануэла Антонио де Алмейда, Алуизио Азеведо, Машаду де Ассиза и Лимы Баррето. По мнению Амаду, их творчество стало той основой, на которой вырос современный бразильский социальный роман. Вряд ли случайным совпадением можно считать тот факт, что произведения именно этих авторов и переводятся на русский язык: Алуизио Азеведо - "Трущобы" (283), "Мулат" (284), Машаду де Ассиз - "Дон Касмурро" (396), "Записки с того света" (397), "Избранное" (398), Мануэл Алмейда - "Жизнь Леонардо, сержанта полиции" (294), Лима Баррето - "Записки архивариуса" (376).
Доказательством того, что вся бразильская литература рассматривается через призму феномена Ж. Амаду, являются следующие обстоятельства. Творчество Жозе де Аленкара, который "по общему признанию бразильских и зарубежных историков литературы явился главою и вдохновителем бразильского романа как самостоятельного жанра, главою и вдохновителем целой литературной школы - бразильского романтизма в его прозаическом выражении", которого "по праву можно назвать светочем бразильского романтизма и самым вдохновенным из поэтов-индианистов, хотя знаменитые его творения и написаны в прозе" (292, С.9) было вне сферы интересов советских переводчиков и литературоведов до того момента, когда Ж. Амаду после избрания в Бразильскую академию литературы в 1961 году "занял там кресло Аленкара" (456, P. 37). После этого события романы Аленкара стали переводиться на русский язык: в 1966 году в издательстве "Художественная литература" вышел самый знаменитый его роман "Гуарани", в 1979 - "Ирасема" и "Убижара", в 1989 переизданы в одном томе "Ирасема" и "Гуарани".
