— Оаанна! — вскричал фантаст. — Это имя встречается в клинописях шумеров, и принято разными народами Земли как библейский Иоанн, французский Жан, английский Джон немецкий Иоган, и, наконец, русский Иван. Впрочем, и ваше имя «Ойла» близко русскому «Ольга».

— Это не мудрено, ведь наши планеты во всём подобны друг другу, как атомы одного и того же вещества, находящиеся в разных частях вселенной. Я уверена, что и в истории наших планет найдётся много общего. Ведь закон развития всюду один и тот же.

— Но что случилось с вашим командиром, стремившимся снова посетить Землю, и пославшего вместо себя других?

— Звездолёт, улетая от Зейлы, обладал самой совершенной радиосвязью. Никто и представить не мог, что, как я теперь понимаю, длительное передвижение с субсветовой скоростью влияет на любое вещество или организм. Насыщенный электроникой космический аппарат в течение года мчался почти со скоростью света, и случилось так, что вся радиоаппаратура вышла из строя. Наш звездолет остался без «глаз» и «ушей». — Ойла закрыла глаза и вздохнула. — А командир подвергся такому влиянию трижды, насчитывая тысячи прожитых лет, и переживал теперь ускоренное старение. Без радиосвязи отделился от звездолёта малый корабль-катер с членами нашей экспедиции для высадки на вашей планете. Во главе их был мой Эльд.

— А кто такой был этот Эльд?

— Это грустная история. Ещё печальнее вашей повести о двух влюблённых: Ромео и Джульетте.

В сознании Фантаста, под телепатическим влиянием Ойлы, возникла новелла, о любви с первого взгляда.

Глава шестая. Аура

Великий Случай — бог негаданных удач свёл их, никогда не видевших друг друга, в концертном зале давнедревней музыки. Он, проходя к своему креслу, мельком взглянул на миниатюрную миловидную девушку с выразительным взглядом огромных глаз, сел рядом и ощутил ее ауру. Аура, слабое свечение, есть у каждого человека, отражая его внутреннюю сущность. Так дурные наклонности, не исправленные воспитанием, делают ауру грязно-коричневой, готовность же к исканиям и преодолению любых препятствий — окрашивает ее в оранжевый цвет, глубокая вдумчивость и преданность науке отражается в синих тонах, внутренняя чистота, открытость, расположенность к другим присуща человеку с аурой нежно-голубой, как небо в ясный день. Но увидеть эти ауры дано не всякому, и достигается эта способность самосовершенствованием, особым складом ума и восприятия.

Он, опускаясь в кресло, не сразу понял, что соприкасается с тонкой голубизной, и ощутил это усилием воли, приглушив собственное оранжевое излучение. И оказался в сладком плену нежно-голубой ауры соседки. Их восприятие музыки стало общим.

Виртуоз, сидя за музейным инструментом много большим его, извлекал всеми своими двенадцатью пальцами многозвучные аккорды, рассыпавшиеся красивейшими пассажами, как бы соревнуясь сразу с большой дюжиной музыкантов, игравших на различных инструментах.

Но это не было противоборством исполнителей, а гармонически сливалось в одно общее, яркое, мелодичное и стройное звучание.

И оба забыли, где находятся. Волшебная музыка увлекала их в неведомый яркоцветный мир, где все кружилось вокруг них, державших друг друга за руки. Это призрачное ощущение было вызвано соприкосновением шестых пальчиков-мизинчиков, нашедших и сцепившихся на подлокотнике друг с другом, когда словно искра пробежала по ним, вызвав волну неосознанных чувств.

Музыка смолкла, и зал гремел от аплодисментов. Молодым людям, чтобы аплодировать, пришлось разлучить их мизинчики, но те, словно живя собственной жизнью, когда слушатели встали, направляясь к выходу, снова нашли друг друга.

— Какая удивительная была музыка у этих древних, — произнесла она не телепатически, а очень тихо на их родном языке, чтобы эта фраза не стала достоянием окружающей их толпы. — Я как бы побывала в прекрасном мире ласковых чувств, и мне так не хочется возвращаться оттуда!

— Кто ты?

— Я — Ойла, — ответила она и улыбнулась.

— Художница, поэтесса, музыкантша? Кто бы еще смог увлечь меня с собой в прекрасный выдуманный мир?

— Все, что ты сказал — это лишь мои стремления. А на самом деле я — хирург. А ты?

— Я Эльд, лётчик.

— Ты летчик? — удивилась она. — Разве они бывают такими большими и тяжелыми? — и она рассмеялась.

Молодые люди вышли в прилегающий к концертному залу парк, залитый лунным светом.

— А разве хирурги бывают такими маленькими? — с улыбкой произнес Эльд, садясь рядом со своей спутницей на садовую скамейку.

— Я еще не совсем хирург. Еще не врач. Но моя последняя операция прошла удачно, без единой кровинки, и может служить выпускной работой. Тогда я стану врачом.

— Ах, вот как! А я еще не совершил своего подвига зрелости, чтобы войти в команду.

— Ты совершишь, я в этом уверена! — и мизинцы крепко сжали друг друга.

— Волшебство продолжается.

— Этот лунный свет как музыка. Но скажи мне, как летчик, ты ближе к небу. Нам еще в школе рассказывали, почему наши две луны такие разные — одна круглая, а другая продолговатая. На месте продолговатой было две луны, а всего их было три. Две из них были очень близки друг к другу, и соединились, образовав одно ночное светило. Я никак не могу понять как это можно определить? Разве кто-нибудь видел эти две луны?

— Видел! Наш командир. Тогда на Зейле произошли страшные потрясения. Но это было очень давно — три тысячи лет назад.

— Как же он мог видеть это? На видеозаписи?

— Нет! Он видел это сам!

— Сколько же ему лет?

— Больше трёх тысяч!

— Не думала, что ты такой злой шутник. Не надо так со мной разговаривать!

— Видишь ли, Ойла, в мире есть основной закон — закон относительности. Он ограничивает скорость передвижения между звездами скоростью распространения света. Но для тех, кто достигнет подобной скорости, время как бы останавливается. И основное время межзвездного полета складывается из времени разгона, времени торможения (по два раза) и собственно времени полета со скоростью света. А оно может длиться тысячи и тысячи световых лет.

— Это страшно! — прошептала она, представив тех, кто провожал своих близких в такой полет.

— Почему ты сказала, что тебе страшно?

— Потому, что ещё недавно я хотела, чтобы ты совершил свой подвиг зрелости, а теперь этого не хочу.

— Как же так! Это цель моей жизни!

— Я не хочу быть на твоих похоронах, ведь когда ты со своими лётчиками и загадочным командиром вернётесь, обо мне даже воспоминаний не останется.

— Ты хочешь, чтобы я отказался от подобного полёта?

— Нет. Я этого не хочу, — с чисто женской непоследовательностью ответила она.

— Как же быть, — смущённый этой нелогичностью, спросил он. — Значит, выхода нет?

— Нет, есть, — с загадочной улыбкой произнесла она, — ведь вашей команде нужен врач?

— Конечно, — ответил он.

— Вот я и полечу с тобой.

— Да, но ведь нужно очень много знать помимо того, что известно врачу!

— Но я успею всё познать, ведь ваш звездолёт только ещё строится на орбите Зейлы.

— Но ведь уже есть претендент на место врача, и он готовиться к совершению подвига зрелости!

— Вот я и попрошу его совершить подвиг зрелости, который будет отказом, от своих притязаний в мою пользу. Ведь он же человек с Зейлы, и у него, как и у нас, цель — служение другим. Зачем и куда летит ваш звездолёт, и почему им будет управлять человек, неизмеримо давно побывавшей в такой экспедиции?

— Видишь ли, Ойла, атомы любого вещества неотличимы друг от друга, где бы они ни находились. Так же и во вселенной. Требовалось доказать, что где-то есть ещё одна такая же Зейла, и на ней существуют такие же как и мы люди. И наш командир, известный звездовед, привёл звёздный корабль к такому же космическому атому, в котором находится и Зейла. Планета эта во всём похожа. У них всё общее — такой же год, такая же скорость вращения вокруг светила и собственной оси. Но лишь время на ней намного отстало от нашего, человеческая цивилизация там была ещё в зародыше, и наш командир мог выполнить основную задачу, которая стоит перед каждым зейлянином — оказать помощь тамошним людям. И он помог.