— Давайте-ка все же пройдем мимо нее. Я старый человек, болтовня о налогах для меня слишком большая роскошь…

Дудки, меня так легко не заткнуть, очень уж часто я слышала этот довод.

— Однажды в поле моего зрения попала небольшая группа лиц, получивших пожизненное налоговое освобождение. Сколько бы лет им ни отмерил Господь, они не обязаны платить ни цента. Среди них есть священнослужители, в частном порядке исключенные из налогообложения, когда церковь утратила свой льготный статус. Но это глубокие старцы, поэтому сбросим их со счетов. Все же остальные — это отшельники вроде вас, прячущиеся на Темной стороне. Самое типичное объяснение звучит так: я-де абсолютно самодостаточен, никакого налогооблагаемого дохода не имею и услугами государства не пользуюсь. Но я присмотрелась и выяснила: все не так просто. Лунное правительство передает вам участок в вечное пользование. Государство оплачивает ваше жилье, за его счет идут поставки продовольствия и кислорода. А ремонт? А медицинское обслуживание? Даже деньги к вам поступают — приличные суммы, вполне достаточные, чтобы без проблем жить десятилетиями вдали от людей. Эти средства ложатся на счет условного депонирования в зарубежном банке, и до них многие из вас даже не дотрагиваются или раздают их родне и благотворительным организациям. Лишь единицы в конце концов отказываются от затворничества и проводят хорошо обеспеченный остаток жизни в каком-нибудь очаге цивилизации.

Переведя дух, я заявила:

— Так вот, сэр, мне это показалось небезынтересным. Как только кто-нибудь из вас порывает с отшельничеством, он получает нормальный налоговый статус. Из этого можно сделать один-единственный вывод: правительство Луны платит вашему брату за такой вот образ жизни. Более того, оно следит за тем, чтобы выбранная вами для проживания территория не застраивалась и чтобы никакие бюрократы не совали нос в ваши дела.

Последняя фраза вызвала еще одну кривую улыбку:

— Едва ли это относится к моей сегодняшней компании.

— Да неужели у вас сложилось впечатление, что это официальный визит? Если так, то прошу извинить. Я здесь как частное лицо, и тому есть причина. На все вопросы о вашем налоговом статусе я получала либо уклончивые, либо обескураживающие ответы. Попробовав добыть сведения у самого высокого начальника, я получила натуральный щелчок по носу: мол, прекрати копать где не надо, если не хочешь испортить себе карьеру.

Он прокомментировал, сочувственно покачав головой:

— Вот же идиот этот ваш начальник. Пять минут с вами — и я уже могу совершенно ответственно утверждать, что он свалял большого дурака.

Я постаралась как можно изящнее пожать плечами — напрасный труд, когда на тебе скафандр.

— Да, как это ни грустно, лучший способ разжечь мой интерес — это потребовать, чтобы я не совала нос не в свое дело. Поэтому я продолжила поиск и вскоре обнаружила очень много безумных стариков и чуть меньше безумных старух, порвавших все связи с обществом, чтобы запереться в консервных банках на Темной стороне. Они работали на той же стройке, что и вы, и в те же самые годы. Порядка шестидесяти процентов из них в тот пятилетний период ютилось в бараках. Тогдашние грузоперевозки обеспечивались несколькими тысячами человек максимум; вероятность того, что столь значительная часть какого-либо сегмента населения пожелала бы на склоне лет податься в пустынники, выглядит астрономически малой. Дальше — еще интереснее. Подняв всю доступную статистику и как следует ее проанализировав, я пришла к выводу: существует определенная дата, когда число лунных крыс первого поколения, желающих себе старости вроде вашей, увеличилось скачкообразно. Надо ли добавлять, что это за день, на который пришлись дежурства ваших коллег?

Установив дату и выявив признак, поставивший ее особняком, я нашла верный способ проверить свою догадку. Я занялась лунными крысами, трудившимися на стройке до и после того дня. Из них кто-то уволился, кто-то покинул спутник, а некоторые даже утратили дееспособность по болезни или из-за травм как раз в интересующий меня период. Всего их около тридцати, однако никто не сделался отшельником на Темной стороне… А что же люди, исполнявшие свои обязанности именно в тот день? Таких больше пятидесяти.

Речь идет не только о временной корреляции. Вероятность того, что кто-либо из ваших коллег переберется на Темную сторону, растет экспоненциально с приближением к обсуждаемой дате. Из присутствовавших на сцене изначально шести мужчин и двух женщин — тех, которые ответили на призыв о помощи, — пятеро дожили до восьмидесяти лет, и все они стали отшельниками. Из сотен людей, работавших на станции «С», что примерно в двухстах километрах, никто не имел тогда прямых контактов с этой восьмеркой, и только через четырнадцать суток человек двадцать пообщались с ней. Таким образом, сэр, у нас складываются две гауссовы кривые, и в середках у них одно и то же время и место. Одно и то же событие.

Тут я заметила, как усилилось сердцебиение. Очень уж велика случайно обнаруженная мною тайна, и очень уж близко я к ней подошла — кожей чувствую, как она давит. Снова я глотнула противной горячей воды, снова перевела дух и наконец заговорила:

— Мистер Белл, не сердитесь на меня. Будь вы один такой, я бы поняла. Посттравматический синдром, психическое расстройство… Ну, еще пара-тройка подобных случаев меня бы тоже не удивила. Многие становятся необщительными к старости. Да будь вас таких хоть тысяча, но без столь явной связи с тем днем, я и то бы не насторожилась. История человечества богата сюрпризами. Но когда все признаки указывают на общий знаменатель… Да еще это активное участие лунного правительства… Тут уже не знаешь, что и думать. Сэр, передо мною тайна, и в центре этой тайны — вы.

Я простерла к нему руки:

— Мне необходимо узнать. Пожалуйста, расскажите, что еще произошло в день перестрелки.

Понадобилась добрая секунда, чтобы понять: в комнате я одна.

Я проговорила пять минут, и это было только подготовкой к вопросу, завладевшему в последний год всем моим существом. Но вот и долгожданный момент настал, и вопрос прозвучал, и я теперь сгусток надежды, страха и жгучего желания узнать… Произнеся роковые слова, я уткнулась взглядом в свои колени, боясь посмотреть Беллу в лицо. Вот сейчас все решится!

Но только после того, как разум мой осознал тишину — пожалуй, опоздав с этим на добрую секунду, — я подняла голову и почувствовала, как подо мной разверзлась черная бездна.

Малькольм Белл исчез.

Паранойя может стать механизмом выживания. Особенно на Луне, где одинокого человека, преследуемого помешанным сотрудником, не насторожит хруст грунта под обувью в нескольких метрах позади.

У водителя, семенящего рядом со своей баржей, обзор ограничивается размерами лицевой пластины скафандра. Никогда еще рассудок Малькольма Белла не пребывал в столь параноидальном состоянии. Раз в пять-шесть секунд он поворачивается кругом, почти не сомневаясь, что увидит Кена Дестри, который уже приблизился для выстрела в упор. Оглядывая безжизненный ландшафт слева и столь же безжизненный ландшафт сзади, Белл не забывает проверять, свободен ли путь впереди. Но при этом знает: дело зашло слишком далеко, нельзя ничего серьезного предпринять для самозащиты, и остается лишь высматривать человека, вознамерившегося его убить.

Это не ужас. Не совсем ужас. Малькольм Белл трудится во враждебной среде вместе с другими мужчинами и женщинами, для них уже само пребывание здесь — смертельный риск, и хотя он, как и его товарищи, тайком сомневается, по силам ли выбрал себе профессию, на людях держится невозмутимо.

Если ему суждено погибнуть, это не будет смерть труса.

Так что вовсе не ужас испытывает Белл, а что-то иное. Недоумение продолжается несколько минут, и наконец он понимает: это инстинкт пытается спасти ему жизнь.

Как будто нет четкой причины слушаться инстинкта. У Белла слишком мало данных, чтобы установить местонахождение Дестри относительно своего собственного, и поди угадай, правильно он делает, двигаясь рядом с баржей, или необходимо срочно предпринять что-нибудь другое.