«Тогда, – рассуждал Дени, – Райньер и Эремборс были правы, хотя им пришлось пожертвовать родным сыном. И моя мать была права. И мой страх был оправдан, ибо, без сомнения, очень трудно поступать так, как требует долг».

Он повернулся к остальным. Они наблюдали за ним, едва различимые во мраке.

– Я должен выбраться отсюда любой ценой, – сказал он. – Я принял решение. Я решил вернуться к Ричарду и предупредить его.

И едва он произнес это, как тотчас у него с души спала тяжесть. Со дня гибели Артура в первый раз он почувствовал себя счастливым. Но когда он поведал своим друзьям о заговоре против короля, Лейла покачала головой.

– Конечно, ты прав, – сказала она. – Но как ты уйдешь? Ты не можешь просто убежать, допустив, чтобы на ал-Амина пал гнев султана, как, впрочем, и его отца. Или ты думаешь, будто одна клятва зачеркивает другую?

– Нет. Меня искренне беспокоит судьба ал-Амина. Если бы я только мог собрать выкуп! Взгляните, Мехед ад-Дин дал мне это золотое кольцо. – Он снял с пальца перстень. – Как вы думаете, сколько оно стоит?

Гираут взял кольцо, взвесил на раскрытой ладони и попробовал на зуб.

– Оно превосходно, – сказал он, – но не стоит двухсот золотых безантов. – Он вернул украшение и с угрюмым видом вновь уселся на прежнее место, привалившись спиной к стене.

Дени потер лоб.

– Неужели у меня больше ничего нет? Ни одного подарка из тех, что я некогда получил за свои песни? Ты привез что-нибудь, Гираут?

– Вам известно не хуже меня, что именно я привез, – ответил Гираут, передернув плечами. – Немного рубах, несколько пар штанов, ваш старый кожаный кошелек, в котором лежат пятнадцать марок – это все, что я выручил за палатку, одеяла и прочие мелочи, – ваш дневник и другие рукописи. Я приехал верхом на вашей лошади; сарацины отобрали коня Артура, когда схватили меня.

Дени с размаху ударил кулаком по ладони. Он подошел к сундуку, занимавшему угол комнаты, где он держал свое имущество, и откинул крышку. Достав кошелек, он развязал его и вытряхнул деньги на пол.

– Десять фунтов серебром анжуйских денег. Допустим, перстень стоит столько же, значит – еще десять. Может, мне продать тебя в рабство, Гираут? Интересно, сколько стоит твоя арфа?

Он тщательно обшарил внутренность кошелька. Там было что-то еще, застрявшее в кожаном шве, нечто небольшое, плотное на ощупь и плоское. Он извлек этот предмет, и выражение лица у него мгновенно изменилось. Это был лист пергамента, который ему дал Джан-Мария Скассо, адресованный Рахили Комитиссе в Яффу. В тот день, на корабле Скассо, он аккуратно сложил его, сунул в кошелек, а потом забыл о нем. Он залился радостным смехом.

– Какой же я дурак! Вот тут… возможно, это мой выкуп, а я ни разу даже не вспомнил о письме. Лейла, ты лучше всех справишься с поручением. Сходи в город завтра утром и попробуй найти в Иерусалиме какого-нибудь еврейского банкира или ростовщика, который знает особу по имени Рахиль Комитисса, тоже владелицу банка, но в Яффе. Я полагаю, по этой записке мы сможем получить у нее немного денег.

– Рахиль Комитисса? – Лейла вскинула брови. – Я слышала это имя. Она ссужала ал-Амину деньги. Я видела, как она приходила сюда, в этот дом, – маленькая сгорбленная старушка ростом не выше ребенка. Но я сомневаюсь, что она живет в Яффе. В прошлом году, когда воинство Христово разбило султана при Арсуфе и стало ясно, что крестоносцы идут на Яффу и Аскалон, все евреи бежали из этих городов, главным образом в Иерусалим. Разумеется, они гораздо больше боятся христиан, которые пришли, чтобы освободить города, чем мусульман, закабаливших их. И я подозреваю, что эта Комитисса тоже здесь.

– Тогда мы должны разыскать ее, – сказал Дени. Он схватил Лейлу за руки. – А если я смогу выкупиться на свободу, должен ли я также выкупить тебя? Какие законы установлены на этот счет?

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Принц отдал меня тебе. И хотя это произошло без свидетелей, он слишком честный человек, чтобы отнять свой подарок… Если только ты сам того не захочешь.

– Конечно, нет. Но куда ты пойдешь? Твои родители погибли, а твои земли захвачены врагами. Нет ли у тебя каких-нибудь родственников, которые были бы рады видеть тебя?

– Значит, ты не хочешь меня, – едва слышно сказала она.

Она сделала попытку вырвать у него руки. Дени с силой удержал ее.

– Подожди, – сказал он. – Не надо так торопиться, черт возьми. Не стоит приходить к поспешным выводам.

Она утихла, но дрожала, неровно дыша. Дени улыбнулся ей и подумал: «На сей раз мне не удастся сбежать. Мы неразрывно связаны, она и я. Я не могу уйти и бросить ее, оставив в рабстве у турок, но если я возьму ее с собой…»

– У меня нет ничего, – заявил он. – Понимаешь? Совсем ничего, и даже определенных планов на будущее. Я пытаюсь принять решение, наилучшее для тебя, Лейла. Если бы я только владел феодом и мог привезти тебя домой! Целый месяц или даже год мне, возможно, придется спать на голой земле, и не поручусь, что у меня будет хотя бы одеяло.

– Ты думаешь, это имеет значение? – резко возразила она. – Разве мы ничего не значим друг для друга? Впрочем, неважно, если ты не хочешь связываться с женщиной…

– Ох, какая ты глупая, – сказал он. – Я был связан с тобой с тех самых пор, как получил тебя. Я привык к тебе, словно ты арфа, которую я вынужден носить с собой. Именно потому, что ты мне далеко не безразлична, я стараюсь думать о твоем благополучии.

– Ну так перестань думать о моем благополучии, а лишь спроси меня, чего я хочу, – сказала Лейла. – И что бы ни случилось дальше, я не хочу состариться здесь рабыней. Я хочу вернуться к своему народу. А ты, ты отвратительный человек. Я полюбила тебя, несмотря на то, что тут и в помине нет ни одного священника, чтобы поженить нас, или сватов, или приданого и какой-либо собственности, дабы вручить ее супругу как новому господину. В течение девяти месяцев мы жили вместе как муж и жена. Неужели это ничего не значит для тебя?

Он прижал ее к себе.

– Возможно, ты еще пожалеешь, – криво усмехнувшись, сказал он. – Достаток, спокойная, беспечная жизнь в прекрасном дворце имеет и свои преимущества. Ты пойдешь и будешь делить со мной все, что у меня есть или чего у меня нет, и жаловаться, плакать и говорить, что ты замерзла, проголодалась. Начнешь ссориться со мной…

– Да, верно, – сказала она, обвивая руками его шею.

– Что ж, думаю, игра стоит свеч, – сказал Дени, почувствовав в глубине души смесь радости и покорности судьбе.

И тут до них донесся пронзительный голос Гираута:

– Вы забыли спросить меня, хочу я идти с вами или нет.

Дени отвел взор от лица Лейлы и обратил его на Гираута.

– Нет, я не забыл.

– Я считаю, что вы лишились рассудка, – почти прорычал Гираут. – С какой стати вам взбрело в голову возвращаться назад? До сих пор вам везло. Вы едва не умерли в Акре, неужели вам этого мало? И вы с трудом сводили концы с концами – вы не платили мне мои семь пенсов в неделю Бог знает с каких пор. И только здесь, в этом дворце, мы жили, не зная ни тревог, ни забот. С вами обращались как со знатным сеньором! А я впервые за долгие годы сытно ел; мне хватало всего с избытком, так что даже не хотелось ничего украсть. И теперь вы намерены бросить все это и вернуться к королю. И если вы еще заблуждаетесь на его счет, уж я-то его знаю. Он поблагодарит вас, обнимет, а потом рассудит, что вы, вероятно, тоже внесли свою лепту в заговор, и снесет вам голову на всякий случай.

– Все, что ты говоришь, – справедливо, Гираут, – вздохнул Дени. – Я не платил тебе и не имею права просить тебя о чем-либо. Ты можешь поступать как знаешь. Уверен, ал-Амин с радостью возьмет тебя к себе на службу.

– А кто сказал хоть слово о службе у него? – вскричал Гираут. – И какое отношение к этому имеют деньги? Так вот что вы обо мне думаете… Будто я помешан на богатстве?

– Но ты сказал…

– Какая разница, что я сказал? Вы всегда выворачиваете наизнанку мои слова. И я поступлю, как знаю. И вообще, ну вас к черту! – Он вытер нос рукавом и с достоинством добавил: – Когда мы едем?