Щербатов. – Ни с каким.
Председатель. – Но единоличное влияние придворных?
Щербатов. – Никакого. Двора вообще никакого не существовало, потому что гр. Фредерикс, человек очень пожилой, не государственного, во всяком случае, уклада, но в высшей степени порядочный и честный, чуждый всякой интриги, никакого влияния не имел, хотя был единственный, который старался и мог спорить, и имел иногда довольно бурные объяснения, но он был в таком состоянии, что утром в сознании, а к вечеру в рамолисменте. Так что никакого планомерного влияния быть не могло. Считать А. А. Вырубову за влияние, это, может быть; но более ограниченную женщину в мире найти трудно. Так что остается влияние Распутина и всяких личностей, которые с заднего крыльца приходили, в роде князя Андронникова. Этих я не считаю придворными, а придворных никого. Например, гр. Бенкендорф, который никакого отношения не имел. Кн. Долгорукий, который никакого отношения не имел. Воейков… Я думаю, чисто в маленьких каких-нибудь делах, но никогда не видел, чтобы он вмешивался в какое-либо государственное дело.
Председатель. – Да, в смысле влияния, интриг, отсутствие двора и замена его отдельными, иной раз недоброкачественными лицами, быть может, ничего не изменило?
Щербатов. – Я должен сказать, за мою бытность, за те три-четыре месяца, я никакой придворной интриги не знал никогда. Знал о влиянии Распутина, да. Другого влияния никакого не знал.
Председатель. – Значит, одна большая интрига Распутина?
Щербатов. – Одна, которую я придворной не считаю.
Председатель. – Итак, князь, около четы, – носителя верховной власти и его супруги, – было полное отсутствие атмосферы, как в смысле государственного представительства, так и придворного?
Щербатов. – Да. Было доверенное честное лицо – князь Орлов. Я знаю всех этих лиц близко, так как они все однолетки и мои товарищи. Я их всех знаю, и Долгорукова, и Орлова. Орлов был удален. Также был Дрентельн, человек, имевший свое мнение. Он тоже был удален, хотя вмешательство его сводилось к нулю. Затем никого совершенно не оставалось.
Иванов. – Когда вы бывали в ставке, совпадало ваше присутствие с присутствием Александры Федоровны?
Щербатов. – Нет, в мое время она никогда не была.
Иванов. – Я спрашиваю потому, что хотел знать, какое влияние оказывала она, когда приезжала в ставку?
Щербатов. – Нет, при мне она не была. Она стала ездить значительно позже.
Председатель. – А со стороны союза русского народа, черносотенных организаций, вы испытывали какое-нибудь затруднение или попытки влиять на вашу работу, как министра?
Щербатов. – Нет, лично на меня они не пробовали. Они, вероятно, сознавали, что я достаточно в курсе, как общественный деятель, что мне очков не вотрешь, особенно в этом отношении; и они не пробовали. Но государю вороха посылали телеграмм. Я пытался доказывать, что, я понимаю, в Курске, в Одессе, так или иначе, можно к ним относиться, и они имеются в натуре, а что эти, которые посылают, они собираются, четыре-пять более или менее сомнительных лиц, и отправляют телеграммы, а в натуре их не существует. Но чувствовалось, что в этом отношении не верили. И раз даже, когда было заседание в Могилеве, когда мы говорили, что неудовольствие растет, он говорит: «Вот вы, – говорит, – слишком много в Петрограде сидите, вы совершенно прониклись петроградскими болотными язвами (хотя я мало сидел), а вот голос народа». Так что результатом наших объяснений были все-таки указания на эти вороха, и они производили свое действие.
Председатель. – Прямо против Распутина вам не приходилось выступать перед верховной властью?
Щербатов. – Нет. Это была, так сказать, миссия Самарина, это ему было поручено.
Иванов. – Чье влияние было, что Распутин в то время, когда вы были министром, из Сибири не приезжал?
Щербатов. – А не знаю. Он почему-то меня боялся и был убежден, вероятно…
Иванов. – А вы не изволили высказываться, что не допустили бы его приезд сюда?
Щербатов. – Просто он нашел благоразумнее, взвесив все, сидеть там.
Председатель. – Эти вороха телеграмм, на которые вам указывали во время беседы, были однородного содержания? Они, кажется, опубликованы в «Правительственном Вестнике»?
Щербатов. – Да, они приходили потом ко мне. Большею частью, довольно трафаретные.
Председатель. – То-есть они содержали нападки на законодательные учреждения, на Государственную Думу и на министерства, пользующиеся доверием народа?
Щербатов. – Даже на министерства особенно нет. Я никогда не обращал внимания на них. Больше всего поддерживали желание командовать армией. Вот – лейт-мотив. Попутно, разумеется, и другое. Но, главным образом, поддержка его мысли командовать армией.
Председатель. – Что вы знаете о деятельности вашего предшественника и вашего преемника, то-есть о Маклакове и Хвостове?
Щербатов. – О преемнике ровно ничего. Знаю столько, сколько все. Я уехал тогда же в деревню, вскоре после отставки.
Председатель. – Так что вы не сдавали ему министерства?
Щербатов. – Нет, сдачи вообще не было.
Председатель. – Один уходит, а другой остается на его месте, и это вне всякой непосредственной связи?
Щербатов. – Секретных документов у меня никаких не было. Но так раза два обменялись мнениями. Я считал излишним для себя вступать в разговоры с ним. Было совершенно ясно, чем это кончится.
Председатель. – Почему это было вам ясно?
Щербатов. – Я вообще невысокого мнения о нем, как о нравственной личности.
Председатель. – Откуда же у вас создалось такое представление?
Щербатов. – А так, знаете, трудно сказать. По деятельности губернатора, вообще, сложилось мнение о нем, как о человеке сомнительных нравственных качеств, карьериста, большого хвастуна. И я считал совершенно излишним иметь с ним продолжительные разговоры.
Председатель. – А у вас было представление о том, что этот человек может взять казенные деньги даже в довольно значительном размере?
Щербатов. – Я слышал об этом. Слышал вскоре после ухода, что вообще деньги начали широко тратиться, что суммы департамента полиции очень широко шли. Джунковский был большой скопидом, человек в высшей степени аккуратный, добросовестный, честный. Поставленный мною директор департамента Моллов тоже человек аккуратный. Потом, я слышал, расходы пошли бешеные, но я не входил в это. И за всю бытность, за его министерство, ни разу у него не был.
Председатель. – Ну, а с вашим предшественником Н. А. Маклаковым, вам приходилось вступать в преемственную связь?
Щербатов. – Видите, Маклакова я лично знал. Когда я был губернским предводителем дворянства в Полтаве, он был управляющим казенной палатой. Так что мы с ним сидели в губернских центральных учреждениях года два-три. Затем, когда он был назначен министром внутренних дел, что меня чрезвычайно удивило, как почти и всю Россию, то я у него был за все время раз, вернее сказать, у его жены. И затем, когда я уже был назначен, то имел с ним разговоры, два разговора по часу, может быть, времени. Но так как очевидно было, что наши взгляды, при личных хороших отношениях, наши политические взгляды не совпадают совершенно, то нам нечего было говорить. Отношение мое? Когда он был назначен министром внутренних дел, то один из бывших министров спросил меня: «Какого вы мнения о Маклакове?». Я говорю, что есть предприятия, от которых можно ждать 10%-20% удачи, есть и такое предприятие, которое может дать, заведомо можно сказать, 99% неудачи. Таким я считаю назначение на пост министра внутренних дел Маклакова. – «Почему?» – «Потому что это человек, который органически не переваривает никаких выборных учреждений и будет в натянутых отношениях, начиная с мещанской управы и кончая государственным советом. Вот, собственно, что можно было заранее сказать. А так как я на счет выборных учреждений другого взгляда, то нам не о чем было разговаривать.
