Председатель. – В своих речах вы отмечали незакономерность действий правительства в том смысле, что целый ряд ассигновок, на потребности, несомненно, гражданского характера, подводился под понятие потребностей военного времени?
Шингарев. – Отмечал. Это объясняется вот каким обстоятельством. Статья 18-я сметных правил делает ссылку на правило 1890 года. Это правило 1890 года в дальнейшем было распространено на все ведомства.
Председатель. – Но ведь перед Думой стоял вопрос, правильно ли такого рода постановление совета министров?
Шингарев. – Совершенно верно. В моих речах вы найдете анализ того, что, по моему мнению, это неправильно. Мною указывалось, что целый ряд расходов, таким образом, совершенно произвольно может попадать то туда, то сюда. Это происходит, во-первых, потому, что самый закон и акт, на основании которого он действует, не есть законы, во-вторых, он изложен на основании связи своей со старым. Так что можно произвольно его толковать в ту или иную сторону.
Председатель. – Вы не припомните ли что-нибудь о законном титуле суммы около 3½ миллионов рублей, которая ассигновывалась неизменно по смете министерства внутренних дел на расходы, не подлежащие оглашению?
Шингарев. – Это относилось к так называемым секретным расходам, при чем мы в 3-й Думе добились, чтобы титулы секретных расходов были как-нибудь известны, и установился такой порядок, что эти легальные титулы, т.-е. законы, на которых были основаны эти секретные расходы, показывались председателю бюджетной комиссии Алексеенко, он их смотрел, затем они заворачивались в синюю бумагу и относились. Мы знали, что это секретные расходы на охрану и полицейские расходы.
Председатель. – Не было ли дефекта в самом титуле? Вы не помните, что это было высочайшее повеление, изданное до основных законов 1906 года и касавшееся траты сумм на эти нужды в течение одного года?
Шингарев. – Этого я не помню. Дело в том, что я меньше всего занимался сметами министерства внутренних дел. У меня были финансовые сметы, хозяйственные сметы многих ведомств, кредитные сметы, но сметами министерства внутренних дел я почти никогда не занимался. Почему докладчики по министерству внутренних дел не обратили на это внимания, я не могу сказать, но я никакой порочности этого титула не помню.
Председатель. – Вы не помните, докладчики, в частности относительно этого титула, требовали его предъявления?
Шингарев. – Не знаю. Дело в том, что у нас работа была организована так: докладчики вначале просто сами лично сносились с ведомствами, выясняя все, что нужно, затем, устраивались маленькие заседания, в которых бывали другие члены бюджетной комиссии, так называемые, содокладчики по данной смете; два, три, четыре человека занимались этой сметой, один из них был докладчиком. В работах по кредитной канцелярии, по крестьянскому банку, по министерству земледелия, одним словом, по хозяйственной, кредитной и финансовой сметам, я постоянно участвовал, но по министерству внутренних дел докладчиком я никогда не был, потому что нельзя было всем заниматься, не хватало времени. Что у них было в этой работе, требовали ли они проверки этого титула – я не знаю, но он должен был быть напечатан.
Председатель. – Он напечатан как ссылка на известное высочайшее повеление?
Шингарев. – Не могу сказать.
Председатель. – Не помните, кто были докладчиками?
Шингарев. – Был Г. А. Фирсов, депутат от Харьковской губернии. В 3-й Думе был князь Голицын. Содокладчиков совсем не помню, их фамилии обыкновенно не печатались и совершенно исчезали из памяти.
Смиттен. – Какое отношение к кредитным операциям имеют доходы кредитной канцелярии?
Шингарев. – Эти доходы кредитной канцелярии имели мало отношения к кредитным операциям. Доходы кредитной канцелярии, или, вернее, иностранного отделения кредитной канцелярии меня долго смущали. Я кредитной канцелярией занимался с 1908 года, и легальные титулы по этой канцелярии оказались плохими, дефектными, неправильными, а суммы их показывались так, что проверить было невозможно. Иностранное отделение имело свою кассу, хранило свои деньги и проч. Доходы эти, повидимому, составлялись на операциях с русской валютой, и вот, когда такие операции появлялись на иностранных рынках, то на них-то, главным образом, кредитная канцелярия и получала свои доходы, а из этих доходов нередко делались негласные расходы, которые в бюджет не попадали. В частности, такой расход после переворота обнаружил государственный контролер, по выдаче субсидии «Новому Времени» и выплаты Суворину – оказалось, что это было выдано уже из доходов кредитной канцелярии. В существо этих доходов мы никогда войти не могли, ибо отчеты по кредитной канцелярии, как вообще отчеты всех кредитных учреждений, Думе по закону не представлялись. Все отчеты государственного банка, крестьянского банка, кредитной канцелярии, экспедиции заготовления государственных бумаг и проч. представлялись во 2-й департамент государственного совета, минуя Думу. Это я забыл сказать. Поэтому мы таких отчетов формально, официально не получали, хотя государственный и крестьянский банки нам отчасти посылали. Кредитная канцелярия нам отчетов не посылала.
Смиттен. – Так что вы не можете определить, насколько крупны были эти операции?
Шингарев. – Они показывались по бюджету в виде определенной суммы по отчету государственного контроля, но соответствовали ли – не могу сказать. Я думаю, что даже департамент кредитной отчетности государственного контроля фактически не мог это проверить. Правила по проверке доходов иностранного отделения так, кажется, и остались неутвержденными, по крайней мере между Харитоновым и Коковцовым происходила по этому поводу бесконечная, ничем не кончившаяся переписка.
Смиттен. – Тут вторжения в права Думы вы не усматривали? Засим, отнесение к 2-му департаменту государственного совета?
Шингарев. – Статьи доходов шли помимо Государственной Думы, и это был в сущности дефект.
Председатель. – Андрей Иванович, вы не помните ничего относительно подготовки к выборам в 5-ю Государственную Думу, относительно исходатайствования министром внутренних дел А. Н. Хвостовым на этот предмет 1½ миллионов на эти надобности?
Шингарев. – Я точно этого дела не знаю, но помню, что по этому поводу среди членов Думы было очень много разговоров. В одной из своих речей я указал на то, что 1 миллион рублей уже неизвестно на что готов, и это было как раз отражением разговоров, происходивших в Думе. В стенограммах это можно найти, если посмотреть в конце 1915 или начале 1916 года, но уже при Штюрмере. Штюрмер, если я не ошибаюсь, отрицал, что эти деньги были взяты.
Председатель. – Т.-е. он отрицал, что Хвостов взял эти деньги?
Шингарев. – Нет, там было сказано, что эти деньги были взяты из 10 миллионного фонда. Мы винили больше в этом Штюрмера, а о Хвостове не было и речи. Это было в начале 1916 года, т.-е. при самом начале деятельности Штюрмера, и я сказал, что недавно только человек получил власть и уже взял крупную сумму.
Председатель. – Это о том, что он взял, а о том, что они хотели взять еще 5 миллионов?
Шингарев. – Это я не знаю. Эти сведения до меня не дошли.
Председатель. – Не можете ли вы несколько подробнее остановиться на закрытом частном совещании членов Государственной Думы с министрами Маклаковым, Горемыкиным и Сухомлиновым? Что там было политически интересного в отношении к Думе Маклакова и Горемыкина?
Шингарев. – Тогда большинство членов Думы не говорили. Был большой спор нашей группы с правительством, но не говорила ни правая, ни левая сторона. Милюков сказал довольно большую речь, затем говорил я, при чем у меня, кажется, сохранился конспект моей речи, так что если бы это вас заинтересовало, я мог бы его дать. К сожалению, не было стенограмм. Это большая ошибка, относительно которой мы очень сожалели, когда публично обвиняли, что Сухомлинов солгал. Насколько я помню речь Сухомлинова, где он говорил, что все в порядке, была очень краткая. Ответ Горемыкина был ничтожен по существу, я его передал почти дословно. При этом был взрыв негодования, шум пошел по зале. Маклаков говорил довольно долго, речь его сводилась к тому, что он возражал Милюкову, возражал мне и говорил чрезвычайно вызывающе. Тогда мы характеризовали его речь так, что это провокация, так как он кончил словами: «правительство не боится, пожалуйте на трибуну, правительство там вам ответит». Как будто провоцировал членов Думы на публичное обсуждение. Тогда говорили, что может быть правительству было бы удобно вынести борьбу с Думой на эту почву, чтобы показать, как не патриотично Дума себя ведет. Точно речь Маклакова я не могу воспроизвести, но кроме ее вызывающего конца, помню, что он еще сказал такую фразу: «правительство его величества не боится никакой критики, оно вам ответит» и т. д.
