И еще один штрих: пресса об этих русофобских действиях воинствующих националистов дружно молчала, полагая, наверное, что так оно и должно быть. Хочу предупредить. Мы поступимся истиной, если у читателя после прочтения настоящей публикации возникнет представление, что русские стали первой жертвой межнациональной вражды и национальных чисток. Это не так. Бытовой национализм как в России, так и в Закавказье и Средней Азии, несмотря на все усилия Советской власти, существовал всегда. Как бы нам ни хотелось казаться той «общностью», что именовалась «советский народ», или вообще причислить себя к «общечеловекам», мы все равно разнились, разнимся и будем разниться еще очень-очень долго по своему генотипу, историческому опыту, национальным обычаям, темпераменту, стереотипам поведения.

Как бывший милиционер могу свидетельствовать: когда нам нужно было искать оптового сбытчика наркотиков, то в первую очередь мы обращали внимание на азербайджанцев. Если в городе начиналась серия квалифицированных квартирных краж, я ориентировал своих сотрудников на поиск "гастролеров" из Грузии. Ну а если нас начинали донимать карманные кражи, то выходцы из некоторых украинских городов для нас представляли повышенный интерес. Если совершалось корыстное преступление на фоне половой аномалии, то подозреваемый армянин проверялся более тщательно, чем чеченец. Бизнес на природном золоте всегда был прерогативой ингушей, конокрадство — цыган, мошенничество при гадании — цыганок.

Даже мы, казалось бы единый народ — русские, украинцы и белорусы, — разные, как разными были и крестьяне великорусских губерний, чей образ жизни и быт формировались в зависимости от характера сельхозработ и отхожих промыслов. Одна губерния традиционно поставляла в города половых в трактиры, другая — нянек и экономок в купеческие и мещанские семьи, третья — плотников, четвертая — каменщиков на стройки, пятая — швей и кружевниц. И у каждой профессии были свои пристрастия, привычки, свой стереотип поведения. В этой несхожести кроется причина обидных кличек: «скобари», «соленые уши», «кулешики», «кривопузые» и пр., пр. И это между своими, а что говорить о людях, разделенных цветом кожи, вероисповеданием.

Бытовой национализм то затихал, то поднимал голову, но буйным цветом он расцвел тогда, когда во исполнение директивы Мирового правительства «пятая колонна» приступила к демонтажу Социалистического Отечества и стравливанию, как нам тогда казалось, братских народов.

Мы помним события в Сумгаите, Нагорном Карабахе, Оше, Фергане, Узени, где жертвами кровавых межнациональных столкновений стали армяне, азербайджанцы, турки-месхетинцы, узбеки, таджики, киргизы. Русские в этих конфликтах выступали в роли миротворцев, закрывая собой потенциальные жертвы от озверевшей толпы. Но, что удивительно, эта миротворческая деятельность досужими умами подавалась не как благо, а как проявление русской имперской политики. Что, впрочем, не помешало пострадавшим армянам, азербайджанцам и туркам-месхетинцам направить свои стопы не на историческую родину, а в Россию.

Заметьте, тогда еще никто не употреблял этого новомодного словечка «ксенофобия». Либеральная ангажированная общественность, проливая «крокодиловы слезы» по жертвам погромов, продолжала проталкивать в сознание людей идеи национальной раздробленности под флагом национального самоопределения и права жить своей национальной семьёй.

А, впрочем, что обозначает слово «ксенофобия»? Что это за "зверь" такой? Хорошо это или плохо? А то, не ровён час, с ксенофобией приключится та же история, что и с понятием «патриотизм»: то это было «последнее прибежище негодяев», а то вдруг стало предметом ожесточенных споров — кто из его бывших обличителей больший, а кто меньший патриот. Поэтому, чтобы не совершать ошибок, заглянем на всякий случай в словарь. С греческим словом «ксенос» все ясно — «чужой». Ну, чужой так чужой. Сложнее оказалось дело со словом «фобия», так как оно имеет несколько принципиально отличающихся друг от друга значений, а именно: «боящийся», «враждебный», «ненавидящий». Таким образом, целиком это сложное слово «ксенофобия» должно означать — «боязнь чужих», «враждебность к чужим», «ненависть к чужим». Получается, что три разных состояния, три разные человеческие реакции на встречу с пришельцем мы обозначаем одним словом.

Но это неправильно. Что бы ни говорили «всечеловеки», боязнь и настороженность при встрече с чем-то или с кем-то незнаемым и незнакомым — вполне нормальная реакция. Реакция была бы ненормальной, если бы кто-то из здравомыслящих людей, встретив, скажем, «снежного человека» или, допустим, пришельца из космоса, сразу бросился бы к нему с распростертыми объятьями. Не ровен час, съедят или на опыты заберут. Люди чужой нации, как и жители соседнего села, не съедят, но неприятностей доставить могут. У себя на родине, в кругу своих близких они могут быть любящими отцами и детьми, хорошими соседями и верными друзьями. Вполне допускаю и даже не сомневаюсь в этом. Но как они поведут себя в новой для них обстановке, в непривычном для них окружении? История знает несколько вариантов возможного развития событий, олицетворяемых диаметрально противоположным поведением Миклухи-Маклая и Робинзона Крузе, с одной стороны, и белыми первопроходцами-колонизаторами Африканского и Американского континентов — с другой. А как поведет себя этот пришелец? Как савир, органически влившийся в древнерусский этнос, или как обрин, угнетавший приютившие его славянские племена?

И, вообще, зачем он пришел сюда? В гости? Милости просим, но помни, что гость «хорош три дня».

За подаянием? Последнюю рубашку с себя снимем, за нами не заржавеет.

Торговать? Всегда рады.

Но если он пришел на мою землю, чтобы заменить меня в моем доме, а меня самого заставить работать на себя, то извини-подвинься. Зачем мне такая перспектива, зачем мне помогать ему в моем же закабалении? Чем заканчивается приход чужих, обуреваемых своекорыстием, мы проходили и по Библии (евреи в Древнем Египте), и по Истории древнего мира (гунны, готы, половцы, татары), и по более близким к нам временам освоения Америки, Австралии, Юго-Восточной Азии. Кое о чем мы можем судить и по своим наблюдениям, например: о событиях в Палестине и Косове, где пришельцы осуществляют вооруженный захват чужих земель; о положении на Северном Кавказе и Северном Казахстане, где русских более «цивилизованно» и более «демократично» вытесняют с русских же земель; о Восточной Украине, Новороссии и Крыме, где русские, чьими усилиями эти земли были присоединены к державе Российской и освоены, постепенно превращаются в людей второго сорта.

Так что к чужому, пришедшему в твой дом, нужно и должно относиться настороженно, его нужно немножко бояться, ведь в мире еще продолжается борьба добра со злом, в которой зло нередко выходит победителем, поэтому естественную настороженность не стоит с ходу именовать пугающим импортным словечком.

Что же касается двух других значений этого слова -«враждебный чужим» и «ненавидящий чужих», то и такая реакция на пришельцев может быть вполне оправданной, если пришелец поведет себя как гунн, как охотник за скальпами, как «голубоглазая бестия». С правовой точки зрения это может рассматриваться как «необходимая оборона». Ну а если «некорректное» поведение пришельца будет выглядеть не как «эксцесс исполнителя», а примет массовый и организованный характер, то не нужно удивляться не менее массовому сопротивлению коренного населения, формы которого будут зависеть от воспитания и темперамента каждого, считающего себя ущемленным .Для убедительности еще раз обратимся к истории. В русском фольклоре существует пословица: «Непрошеный гость — хуже татарина». Пословица вовсе не утверждает, что татарин плох. Она констатирует, что для русского татарин был плохим, когда он пришел к нам завоевателем, когда он грабил, убивал, насиловал. По прошествии времени русские отбили охоту у его потомков своевольничать на русской земле, поэтому внукам и правнукам некогда удачливого воина пришлось искать себе другие источники существования и жить по правилам, предусматривающим мирное сосуществование. Татары изменились, но все равно они не такие, как мы. Говорят по-своему, молятся по-своему, у них свои праздники и свои игры, они иначе, не по-нашему, относятся к женщинам и старикам, и вообще они даже внешне от нас отличаются. Но мы к ним уже привыкли, знаем их плохие и хорошие стороны, знаем, что от них можно ожидать, научились адекватно реагировать на их выходки. Мы уже много веков живем рядом на одной земле, русский язык стал для них родным, мы вместе работаем, по-соседски дружим и даже иногда роднимся. Но память, что чужой, татарин, когда-то принес нам несчастье, сохранилась в подсознании русских, поэтому мы его немножко побаиваемся, но побаиваемся все-таки меньше, чем неожиданно появившегося в нашем поселке или в нашем подъезде азербайджанца, чеченца или, не дай Бог, нигерийца. Они для нас люди незнаемые, отсюда и ксенофобия, в смысле настороженности.