Рудин отлично понимал цель всего этого побоища. Да, многие зрители, тем более завсегдатаи кэтча, не могли не видеть искусственности происходящего! И тем не менее они словно закрывали на это глаза, добросовестно и отчаянно болели за своих фаворитов, орали, аплодировали, приветствуя особенно жестокий прием, «подстроенность» которого вряд ли у кого могла вызвать сомнение. Словом, в зале царил некий массовый гипноз. Словно эти сотни зрителей участвовали в молчаливом коллективном заговоре,

Разве только кэтч? Разве профессиональные футболисты, боксеры не обязаны превращать свои встречи в откровенные драки? Зрителя приучают к. жестокости, кровожадности, агрессивности.

Тем временем лысый пожилой мужчина, соединявший, выражаясь спортивным языком, обязанности судьи на ринге и судьи-информатора, торжественно и громогласно возвестил в микрофон:

— Смешанный кэтч! Смешанный кэтч! Команда Сан-дерс-Викки против команды Тул-ОТТил!

Зал взорвался таким ревом, будто к каждому из зрителей поднесли оголенный провод под высоким напряжением. Рудин чуть не оглох. И вот, потрясенный, сидел и смотрел на представившееся его глазам зрелище.

На белый, сразу ставший тесным квадрат ринга выходят четверо — двое мужчин и две женщины; мужчины в кожаных трусах, женщины в кожаных купальниках.

Один из борцов — атлетически сложенный красавец, с ним в паре — ослепительной красоты златокудрая женщина, ее синие с поволокой глаза, кажется, с удивлением оглядывают зал. Вторая команда — полная противоположность первой: мужчина с низким лбом, мохнатыми бровями, его торс так густо зарос волосами, что он напоминает орангутанга; женщина могучего сложения, с мощными руками, мускулистыми толстыми ногами, на лице, хотя и красивом, лежит отпечаток беспощадной жестокости. В кэтче раскладка часто встречающаяся — злая сила и сила благородная. Обычно звероподобный кэтчист проводит особо отвратительные коварные приемы и благодаря этому поначалу одерживает верх над «красавцем». Возмущенная публика свистит, негодует. Но в конце концов «красавец» проявляет свое, основанное на извечной справедливости, превосходство и великолепным, неотразимым приемом побеждает зверя. Все орут от восторга, красота и благородство торжествуют! Ура!

Теперь тот же нехитрый принцип применил Трентон и для изобретенного им смешанного кэтча.

Звучит короткий сигнал, и противники бросаются вперед. Схватив свою златокудрую соперницу за волосы, «злая волшебница» притягивает ее голову к земле и изо всех сил бьет в лицо. Раздается душераздирающий вопль. Но в ту же минуту вопит нападавшая — «красавец», изловчившись, кусает ее за ягодицу. Однако «звероподобный» сшибает его с ног ударом головы в живот и изо всей силы заламывает руку за спину. Снова дикий рев. «Златокудрая», у которой, по логике вещей, лицо должно было бы превратиться в блин, вскакивает на ноги, такая же красивая и румяная, как была, и, схватив противника за уши, рвет изо всех сил…

В таком стиле проходят и последующие раунды. Визг сменяется ревом, мужские и женские тела сплетаются в клубок, который катается по рингу, или летают от каната к канату, а то и через канаты.

Кончается все полной победой «красавцев». Их поверженные враги корчатся и стонут на земле.

И хотя инсценировка очевидна, Рудин из четвертого ряда видит и гримасы боли на искаженных лицах, и кровь на разбитых губах, и фиолетовые кровоподтеки на женских телах.

Кэтч, при всей его театрализованности, все же не художественная гимнастика…

За первой смешанной схваткой следует вторая, третья…

Постепенно малопривлекательное для любого нормального человека, а тем более специалиста по борьбе, зрелище начинает Рудину надоедать. И тогда он все внимательней приглядывается к зрителям. К этим сотням людей, среди которых много ведь вполне благообразного вида мужчин и женщин и которые не просто смотрят, но увлеченно переживают перипетии столь гнусного зрелища, занимаются самообманом, заставляя себя верить в подлинность происходящего.

Все это вызывает чувство горечи. Горечи и негодования…

— Ну, мистер Олег, каково? Как моя идейка? Смешанный кэтч! На поверхности ведь идейка лежала! А никто не додумался. Один Трентон!

Он в восторге, он торжествует. Судя по неистовой реакции публики, он имеет для этого все основания.

Рудин молчит, он старается сдержаться. Потом спрашивает.

Мистер Трентон, как объяснить, что столько людей, видимо все же разбирающихся в борьбе и многократно бывающих на кэтче, верят или притворяются, что верят, в подлинность происходящего?

О, мистер Олег, это великолепный вопрос! Что значит специалист! Вы проникли в самую суть! Действительно, почему? Объясняю. Вы когда-нибудь замечали, с каким болезненным интересом сбегаются люди посмотреть на уличную драку? Вы обращали внимание на выражение их лиц — смесь страха, отвращения, любопытства, злорадства, удовлетворения? Люди — садисты по самой природе своей. Еще в старые времена публичные казни, а особенно телесные наказания привлекали толпы. И вот кэтч. Льется кровь, ломаются кости, звучат удары. Каждый, сидя в полной безопасности в своем кресле, представляет себя на месте бьющего. Он чувствует себя могучим, всесильным. Заметьте, зритель всегда представляет себя на месте победителя, почему-то никогда — на месте побежденного, — Трентон засмеялся. — А вот на месте побежденного он видит своего шефа, налогового инспектора, любовника жены… Во всех нас заложены агрессивные инстинкты. Нет-нет, не возражайте. Это так. Они находят выход в спорте. Но поскольку не все им занимаются, то можно найти выход, наблюдая, как дерутся другие. Любительский спорт не всегда может это дать. Другое дело профессиональный — американский футбол, регби, бокс, хоккей, даже баскетбол. Какой ни возьми, всюду драки. Могу вам сказать по секрету, что хоккеисты-профессионалы обязаны драться, иначе их выгонят из команды. Ведь не будет драк, на матчи с участием такой команды никто не пойдет!

Зал постепенно пустел. Трентон помолчал и продолжал свою лекцию:

— А подлинное ли они видят зрелище или подстроенное — дело второе. В этих случаях легко уговорить себя. Возьмите театр ужасов, возьмите фильмы Хичкока или Поланского — это актеры, съемки, а люди в зале кричат от страха и падают в обморок. И, наконец, не последнее дело эротика. Видеть на сцене могучих мужчин, избивающих друг друга, — какая женщина этого не любит! Ведь это те же рыцарские турниры средневековья, только перенесенные в наши дни. Теперь в кэтче участвуют и женщины. Мужчины приходят посмотреть на молодые, здоровые тела, принимающие разные позы, которые… дополняет их извращенная фантазия. Вы удовлетворены моим объяснением, мистер Олег?

— На сто процентов, — сказал Рудин. Он поднялся. Трентон, казалось, был разочарован, что спора не получилось. На следующий день он пригласил Рудина в «Трентон-клуб», Рудин повел себя неожиданно. На тренировки кэтчистов он взирал без всякого интереса, даже

зевнул украдкой. Так же он отнесся к урокам, которые японские учителя преподносили своей худосочной аудитории. Рудин скривил рот в улыбке и посмотрел на Трентона таким взглядом, что стало ясно: он отлично понимает, кто и кого здесь околпачивает, но никакого сочувствия к околпачиваемым не испытывает. Зато в зале, где тренировались профессиональные боксеры и дзюдоисты, он застрял надолго и засыпал тренеров таким количеством вопросов, что те не успевали отвечать. При этом, к удивлению Трентона, сам обнаружил солидные знания в области американской методики тренировок.

То, что Монастырский не обманул и прислал действительно великолепного тренера, дальнейших подтверждений не требовало. Прогресс трентоновских самбистов в результате занятий Рудина был поразительным.

И наступил момент, когда Трентон решил устроить своим подопечным боевой экзамен. Он пригласил на международный турнир по борьбе самбо в Сан-Диего команды Испании, Японии и Монголии. При этом он сделал жест — извинился перед советской федерацией, что не послал приглашения, объяснив это превосходством советских самбистов, что лишило бы турнир интереса.