Только после того, как хлопнула дверь, Мэри позволила себе расслабиться и глотнула воздуха, словно задыхающийся бегун. Она подошла к камину и засмотрелась сквозь пелену слез на золотистые языки пламени. Опомнившись, она сморгнула предательскую влагу.

Отец часто уверял Мэри, что каждому отпущено ровно столько страданий, сколько он способен вынести. Впервые в жизни Мэри Уинтерс задумалась о том, хватит ли ей решимости и сил, чтобы преодолеть и это испытание.

Ее разбудил холод, и она съежилась, пытаясь согреться. Должно быть, огонь в камине потух, сонно подумала она и попыталась укрыться старым стеганым одеялом, но наткнулась на что-то теплое, живое и вскрикнула.

Казалось, ей привиделся страшный сон. Руки Трейвика, подобные огромным красным паукам, шарили по ее телу. Одна ладонь поползла вверх, огромное колено втиснулось между ее ног, рука проникла под подол ночной рубашки, холодя разгоряченную сном кожу бедер. Мэри хотела закричать, но вовремя остановилась: Ричард, спящий в соседней комнате, может испугаться.

– Нет! – прошептала она, отталкивая незваного гостя обеими руками. Она с силой сжала ногами его колено, но тут же поняла, что ей не удастся остановить его губы, тянущиеся к груди. Трейвик сжал губами ее сосок, и Мэри в испуге повернулась на бок, пытаясь сбросить массивное тяжелое тело. Неожиданное движение застало Трейвика врасплох, и эта маленькая победа придала Мэри силы и решимости. Он не имеет никакого права прикасаться к ней!

Свободной рукой он обхватил ее запястья и запрокинул ей руки за голову. Вторая рука под тканью рубашки неумолимо двигалась к цели.

– Нет! – повторила она.

– Тише, Мэри, – прошептал он, касаясь губами ее щеки. От него пахло вином и потом.

– Не надо! – взмолилась она и напряглась всем телом, пытаясь оттолкнуть его.

– Ты разбудишь ребенка! – хрипло предостерег он. Трейвик вновь нашел ее губы и просунул между ними язык. Мэри содрогнулась от тошнотворного привкуса вина. Язык Трейвика был большим и сильным, как и его тело, и Мэри чуть не поперхнулась. Между тем пальцы Трейвика продолжали исследовать потаенные местечки ее тела, причиняли боль, впиваясь в нежную плоть бедер. Это была не ласка, а пытка. Мэри вспомнились синяки и царапины, не сходившие с хрупкого тела Абигейл.

Вместе с мыслью о собственной беспомощности к ней вдруг явились непрошеные воспоминания о пальцах Ника Стэнтона, с нежным благоговением скользивших по ее телу. Но то, что происходило с ней сейчас, ничем не напоминало любовь. Это было оскорбление, и Мэри поняла, что, даже если о случившемся никто не узнает, ее до конца жизни будут терзать угрызения совести – за то, что она нарушила клятву. «Пока смерть не разлучит нас...»

Она с силой прикусила язык Трейвика, ворочающийся у нее во рту, ощутила привкус крови и желчи, подкатившей к горлу. В рот, наполненный смрадным дыханием Трейвика, ворвалась живительная струя воздуха.

– Нет! – громко произнесла она и решительно дернулась, не позволив ему завладеть тем, что принадлежало другому. – Уходите отсюда! – велела она. Внезапно пальцы Трейвика на ее запястье разжались: боль от укуса заставила его ослабить захват. Приставив ладонь к груди Трейвика, Мэри оттолкнула его, согнула ноги в коленях и попыталась сбросить.

Удар, который пришелся по носу и губам Мэри, был почти беззлобным: Трейвик нанес его, словно пытался прихлопнуть назойливую муху. Но его сила была так велика, что Мэри оцепенела. Она вновь почувствовала привкус крови – на этот раз ее собственной, сочащейся из разбитых губ. Боли она не ощутила, но потрясение заставило ее вскрикнуть. Еще никогда ее никто не бил.

Ни Мэри, ни Трейвик не услышали скрип отворившейся двери.

– Что ты делаешь с Мэри? – донесся с порога возмущенный голосок Ричарда.

Руки Трейвика замерли. Приподнявшись, он машинально оглянулся через плечо.

Неужели он ударит ребенка? – с ужасом думала Мэри, отчетливо представляя взметнувшуюся в воздух трость. Паника придала ей сил, и какой-то первобытный инстинкт выживания подсказал, что делать. Она вскинула ноги и нанесла удар ступнями в грудь Трейвику, отбрасывая его в сторону.

Трейвик не ожидал нападения, однако он оказался более ловким, чем можно было предположить, и каким-то чудом ухитрился встать на ноги. Но равновесие он не удержал и неуклюже попятился в тщетной попытке выпрямиться.

Женщина и ребенок молча наблюдали, как Трейвик повалился навзничь, в сторону камина, в который Мэри подбросила дров перед сном. Он с силой ударился головой о край каминной доски и рухнул затылком прямо на камни перед очагом.

От удара его голова подпрыгнула, и щека его очутилась на черной железной подставке для дров. По спальне распространилась вонь паленых волос и кожи.

Ошеломленная неподвижностью Трейвика, Мэри не сразу поняла, что означает этот запах, но вскоре опомнилась, спрыгнула с разворошенной постели и упала на колени перед камином. Схватив за волосы, она с трудом оттащила грузного мужчину подальше от раскаленного металла, задыхаясь от усилий.

Ее мозг сверлила единственная страшная мысль: она совершила преступление! Убила человека, и не просто человека, а хозяина дома, приютившего ее и ребенка. Склонившись над массивным телом Маркуса Трейвика, задыхаясь от запаха паленой кожи и волос, наполнявшего холодную темную спальню, она вдруг почувствовала прикосновение детской руки к плечу.

– Он умер? – спросил мальчик.

– Не знаю, – прошептала Мэри. Она и вправду не знала, как объяснить ребенку то, что он увидел.

– Если бы он не упал, я бы ударил его и убил, – яростно выпалил Ричард, и Мэри, в первый раз подняв голову, заметила, что он сжимает тонкими пальчиками ручку кочерги из детской. – Я отомстил бы за тебя!

От любви у Мэри перехватило дыхание, она схватила в объятия маленького воина, стоящего рядом.

– Не надо, – прошептала она, касаясь губами светлых кудрей, на которых играл отблеск огня. – Нельзя убивать людей, нельзя даже желать им смерти.

Ее постигла кара за гордыню! Она желала Маркусу Трейвику смерти, и ее желание исполнилось. Такова плата за ее грех. А может, за все грехи, думала Мэри, крепко прижимая к себе Ричарда и не зная, за что еще ей придется платить.

Длинные пальцы герцога Вейла покоились на гладкой поверхности ломберного стола. Хотя ставки были нешуточными, лицо герцога выражало лишь вежливый интерес к игре. Большинство завсегдатаев поспешно заканчивали партии, чтобы понаблюдать, как его светлость играет по-крупному, рассчитывая на победу.

Джентльмены, столпившиеся вокруг стола, были знатны и богаты, но никто из них не мог сравниться с человеком, который привлекал к себе внимание элегантной толпы. Несмотря на то что происхождение и репутация открывали герцогу Вейлу доступ в самые аристократические клубы столицы, молодой отшельник редко наведывался в Лондон и еще реже принимал участие в азартных играх – излюбленном развлечении высшего света.

Никто не знал, почему сегодня герцог появился в клубе и почему принял предложение сыграть партию, но это событие было из ряда вон выходящим, и его зрители предвкушали, как еще несколько недель будут обсуждать его.

– Шестьдесят очков. Партия кончена, – произнес виконт Солсбери и вдруг оцепенел, осознав, какую сумму только что проиграл. Вообразить реакцию отца было нетрудно. По меньшей мере один светский сезон ему придется теперь проторчать в деревне.

– Похоже, мне повезло, – откликнулся Вейл, лицо которого осталось совершенно бесстрастным, но серые глаза светились сочувствием. Он прекрасно понимал, в каком положении оказался молодой игрок, карманы которого он только что опустошил. У Вейла даже мелькнула мысль о том, что стоило бы возвратить ненужный выигрыш сидящему напротив человеку, но власть светских условностей была такова, что подобная попытка показалась бы юному джентльмену гораздо более унизительной, чем проигрыш. – Благодарю вас за игру, джентльмены, – произнес герцог, отказавшись от великодушной мысли, и начал собирать выигрыш, складывая банкноты в стопку.