— Не было хлопот! Избавляйся теперь от этой гремучей змеи!

Камень выскользнул из-под ноги и, весело подпрыгивая, покатился вниз, прихватив с собой семейку камешков поменьше. Каэтана долго смотрела, как они скользят по отвесному склону горы, как с тихим шуршанием скрываются в бездне. Затем уняла дрожь в руках и какое-то время стояла, распластавшись по каменной поверхности, прижавшись к ней щекой. Отдышалась. И медленно двинулась вверх.

— Тяжело? — спросил Барнаба.

Он на удивление цепко ухватывал многочисленными своими пальцами малейшие неровности в поверхности и передвигался значительно быстрее.

— Все время боюсь упасть, — призналась Каэ.

— Ты же бессмертная. — Барнаба умудряется еще и плечами пожать.

— Никак не могу уяснить себе пределы своего бессмертия: что меня убивает, что — нет. Но представь себе, и не хочу выяснять на практике, особенно в горах.

Она сопит, задыхается, но ползет, преодолевая метр за метром.

— А ты дыши, как при сражении на мечах, — советует толстяк.

Он удобно устроился на корявом стволе какого-то беспородного деревца, которое намертво прилепилось к скале в пяти-шести шагах выше того места, где находится Каэ. Она оборачивается:

— Интересно, как ты собираешься отсюда выбираться?

Барнаба с интересом смотрит наверх. Прямо над его головой громоздится козырьком каменный выступ. Преодолеть его, не будучи горным орлом, нет никакой возможности.

— Что? Ах ты!..

Толстяк сползает со своего насеста и медленно передвигается вбок.

— А мы не могли как-нибудь иначе сюда добраться? — спрашивает он недовольно.

— Я ничего не могу сделать — в это пространство моими силами не попасть. Надежно защищено.

— А я не помню, умею проходить или нет.

— Кто в степь недавно ходил?

— Неужели я? — искренне удивляется Барнаба. — О! Уже вершина близко.

Они ползут, карабкаются, цепляются за пучки жухлой травы, выворачивая их с корнем в неистовой попытке ускорить восхождение, а иногда и просто удержаться на месте. Ноги то и дело соскальзывают. Дыхание затруднено: И наконец, когда кажется, что они, обессиленные, свалятся вниз, Каэтана переваливается через огромный валун и замирает.

Перед ней простирается прекрасная горная долина, в самом центре которой блестит в лучах солнца прозрачное озеро. Издали вода в нем кажется неестественно синей. На самом краю этого безбрежного пространства высится огромный холм на редкость правильной, округлой формы, который резко контрастирует с острыми вершинами гор. Он похож на курган, под которым похоронили в незапамятные времена какого-то исполина. На самом верху возвышается груда каменных глыб, каждая величиной с небольшой дом. В узких расщелинах и просветах между красно-коричневыми глыбами растут чахлые деревца, чьи стволы были изогнуты и скручены всеми ветрами. В высокой густой траве у подножия деревьев виднеются прекрасные цветы: розовые, фиолетовые, желтые; а местами огромные эти камни покрывает толстым слоем разросшийся вьюнок, и с его длинных стеблей свисают колокольчики нежно-розового цвета. Вставшие на дыбы, вздыбленные эти скалы, невероятные цветы и причудливо изогнутые деревья являют собой диковинное зрелище на фоне невозможно чистого неба. Каэ думает, что такого неба не бывает в мире людей.

Кругом, сколько хватает глаз, — горный луг. Цветы и трава колышутся на легком ветру, и краски их сверкают и меняются, и кажется, что это волны моря накатывают, шурша и шелестя, на берег. Слева уходит вдаль пространство леса. И далеко впереди — цепь тонко очерченных гор, их подножия почти скрывают огромные валуны вперемежку с малорослыми деревьями. Ветер хлопотливо мечется во все стороны, забирается в трещины, расселины, летает между ветвями деревьев; и отовсюду доносятся звуки, похожие на голоса, на внезапные раскаты хохота и уханье сов.

Но Интагейя Сангасойя подозревает, что в этом нет ничего страшного, потому что они с Барнабой уже пришли. Именно в этой долине живет гордое племя йаш чан.

Они второй час идут по лугу, а лес не приближается.

— Интересный здесь воздух! — восхищается Барнаба. — Кажется, что рукой подать вон до той рощицы, ан нет. Сколько мы передвигаемся?

— Не знаю. — Каэ усталым жестом стирает со лба пот, и по лицу от правого виска до угла рта пролегает черная широкая полоса.

— Ой! — смеется толстяк. — Вытри…

— А что, я еще чистая?

От внимания Барнабы не ускользает, что Каэ поправляет перевязь своих мечей, разминает руки, уставшие после восхождения, прямо на ходу массирует мускулы ног. Обычно так готовятся к сражению.

— Ты не веришь в хороший прием? — спрашивает он, волнуясь.

— Я хочу быть готова ко всему.

Она оглядывается по сторонам:

— Странное чувство — будто я уже бывала здесь когда-то, может, очень давно, до начала времен.

— Неправильная постановка вопроса, — бурчит Барнаба. Он обижен на жизнь, расстроен сверх всякой меры и разочарован — мешок с хурмой он упустил в пропасть и теперь лишен и лакомства, и возможности обвинить в своих несчастьях кого-то другого.

— Почему?

— Начала времен не было никогда. Сколько я себя помню, я всегда был.

— Интересная мысль. А сколько ты себя не помнишь?

— Не пытайся ловить меня на слове — все равно я старше тебя.

— А я и не претендую на право первородства, — весело смеется Каэ. — Я даже свой действительный возраст боюсь называть вслух — ведь все поклонники разбегутся.

— А то они не знают, что ты богиня?

— Одно дело знать, а другое — услышать число прожитых мною лет. Спятить можно. Мне самой и то слабо верится, что речь идет не о какой-то там Интагейя Сангасойе, а обо мне…

— Зато ты хоть себя представляешь, — вздыхает Барнаба. — А я все сомневаюсь, как будет лучше — с румянцем или без?

Каэтана начинает понимать, что чего-то она не понимает…

Первые воины вырастают на их пути как из-под земли. Барнаба смотрит на них, и глаза его начинают округляться от восхищения и немого восторга. Впрочем, немым он остается недолго.

— Красота какая! — толкает он Каэ локтем в бок.

В принципе, он прав. Рослые, стройные мужчины, встретившие их на границе луга и леса, были облачены в кожу и меха. Но главным в их наряде были, конечно, перья. Украшения из разноцветных перьев представляли собой настоящие произведения искусства, и Каэ невольно залюбовалась. Предки сангасоев были вооружены тяжелыми луками, изогнутыми, с тройной тетивой и в рост взрослого человека. Стрелы в разукрашенных перьями колчанах висели за спиной, метательные ножи находились за поясом. Многие воины опирались на копья, и только у нескольких из них в руках Каэ заметила клювастые булавы на длинных рукоятях. Мечей не было ни у кого. Воины с нескрываемым восхищением разглядывали женщину, владевшую таким оружием.

Йаш чан, как на подбор, были смуглыми, загоревшими на жарком горном солнце. Изогнутые ястребиные носы, длинные, до плеч, светлые прямые волосы, серые глаза. Они были очень похожи друг на друга, что и было понятно — они берегли свою кровь и не допускали смешанных браков. Во время своих странствий Каэ уже встречала подобные племена — в них все и всем приходились какими-нибудь родственниками.

Воины не проявляли никаких признаков недовольства или агрессии, но Барнаба все время вертелся, пытаясь разглядеть какой-нибудь подвох.

— Мы ждали тебя очень долго! — наконец обратился к Каэтане самый высокий воин, на головном уборе которого красовались орлиные перья. — Восхождение оказалось более тяжелым, нежели ты рассчитывала?

После этого вступления она уже ничему не удивлялась. Оказывается, ее здесь ждали.

— А как вы могли знать, что мы придем? — встрял Барнаба.

— А о тебе ничего и не было в нашем пророчестве, — скупо улыбнулся воин. И опять обратился к Каэ: — Ты — наследница наших богов и повелительница бывшей страны Йаш Чан?

— Выяснилось, что да, — серьезно ответила Каэ.

— Назови себя.

— Я Интагейя Сангасойя, Богиня Истины и Сути, зовущаяся Кахатанной. Но друзья зовут меня просто Каэ.