Тот, кому приходилось сидеть голодным, укутавшись в рваный полушубок, и до поздней ночи зубрить при свете оплывшего огарка: именительный – белый свежий хлеб, родительный – белого свежего хлеба, дательный – белому свежему хлебу, – мечтая в это время о куске черного хлеба, которого и в помине нет; тот, кому довелось спать на жесткой скамье, подпирая голову кулаками, а лампа коптит, а ребенок плачет, а старуха ворчит; тот, кому случалось шлепать по грязи в драных сапогах – у одного каблук отвалился, у другого подметка болтается, хлюпает, и не знаешь, как от нее избавиться; тот, кто пытался заложить свои часы, а ломбард не хотел их принять, потому что они не из чистого серебра и механизм ломаного гроша не стоит; тот, кто был вынужден просить взаймы у приятеля, который, опустив руку в карман и достав оттуда кошелек, клянется, что у него нет ни гроша, – тот, кому все это довелось испытать, кто все это сам пережил, вероятно, поймет, как я себя почувствовал, когда получил должность, первую должность с двенадцатирублевым месячным окладом, на всем готовом.

Я не хочу утруждать вас рассказом о том, как я получил эту должность, и, думается мне, вы вовсе не обязаны знать, что у меня есть дядя, что у дяди есть тетя, что у тети есть знакомый, что у знакомого есть родственник, что у родственника – свояк, очень богатый, но простоватый человек, сельский житель. У свояка – единственный сын, для которого он ищет учителя по еврейскому, русскому и немецкому языкам и бухгалтерии, солидного, из приличной семьи, – с тем, чтобы учение обходилось недорого, по средствам. Я напряг все свои силы. Побежал к дяде и попросил его, чтобы он попросил тетю, чтобы она попросила знакомого, чтобы тот попросил родственника, чтобы родственник уговорил свояка – богатого человека – нанять именно меня, а не кого-либо другого, потому что в Мазеповке, кроме меня, есть и другие молодые люди, знающие еврейский, русский и немецкий языки и бухгалтерию, готовые поехать куда угодно ради куска хлеба. Не так-то скоро мой хозяин изъявил согласие нанять меня. Он долго раздумывал и решал: во-первых, нанимать ли ему учителя вообще, а во-вторых, если нанять, то меня или другого. Наконец, бог смилостивился – и он решил нанять учителя, и выбор его пал на меня, потому что знаниям, видите ли, он не придает большого значения. Знающих людей, – сказал мой хозяин, – что собак нерезаных. Главное для него, чтобы учитель был из приличной семьи, а так как я из приличной семьи, то он меня и нанял. Так сказал мне мой новый хозяин, но боюсь, что он, простите, соврал. Мои конкуренты были из не менее «приличных семей», чем я. В чем же дело? Только в протекции.

Да, велика и всемогуща сила протекции. И блажен тот, у кого есть дядя, а у дяди тетя, у которой есть знакомый, а у знакомого есть родственник, а у родственника – свояк, богатый человек, сельский житель, и у него единственный сын, для которого ищут учителя по еврейскому, русскому и немецкому языкам и бухгалтерии, солидного, из приличной семьи, – с тем, чтобы ученье обходилось недорого – по средствам.

Кто же мой хозяин? Чем занимался? Как он выглядел? Был ли он высокого, или низкого роста, толстый или худой, блондин или брюнет? Я думаю, вам нет надобности это знать. Как его звали? И это, кажется мне, не столь важно. Возможно, что он еще жив, и мне не совсем удобно называть его по имени. Позвольте мне лучше передать разговор, который мы вели с ним в первый раз, когда он усадил меня в свою карету – красивый экипаж, запряженный парой великолепных лошадей, – и угостил меня сигарой. Это была первая сигара за всю мою жизнь, и она-то погубила меня навеки.

– Стало быть, молодой человек, вы впервые выезжаете из города в деревню? – сказал он, посматривая на серый пепел своей черной сигары, – и думаете, вероятно, что деревня – это черт знает что такое и мы, деревенские люди, вкуса к хорошей жизни лишены. Однако вы будете, молодой человек, иметь удовольствие увидеть настоящую усадьбу сельского жителя-еврея, – дом со двором и садом, не дом, а дворец! Комнат и комнатушек всяких, скажу вам, молодой человек, не преувеличивая, – около двадцати. Что я говорю – двадцать, – более тридцати! Зачем мне столько комнат – сам не знаю. Разве лишь для гостей. Ко мне часто наезжают гости. Да что я говорю – часто? Каждую неделю, каждый день. Нет дня, когда бы не приезжал гость, а то и двое и трое. Да еще какие гости! Помещик, пристав, исправник, мировой судья… Со всеми я живу душа в душу. Сколько раз, бывало, подкатывает к моему крыльцу карета, запряженная четверкой. Спрашиваю – кто приехал? И мне отвечают: его превосходительство. Это значит – сам губернатор… Ну, ясно, нельзя же поступать по-свински, надо принять его как следует, предоставить ему самые большие комнаты, а также сад возле дома. А сад у меня – загляденье! Лес, а не сад. Посмотрели бы, какие у меня яблоки, груши, сливы! А виноград какой! У меня, слава богу, все свое. Наливка из собственной вишни, вино из собственного винограда, изюм собственный и даже рыба собственная из собственной реки. А рыба какая? Караси, карпы, лини, лещи – лещи вот такие! – Хозяин показывает мне величину рыбы, раздвинув широко руки, а я подаюсь немного в сторону, чтобы уступить место его лещам…

Он плетет и плетет свои выдумки-небылицы, а я все слушаю да слушаю, жадно ловя каждое его слово. Карета качается, как люлька, лошади, помахивая хвостами, бегут, бегут без удержу, и я не могу сказать вам точно: от покачивания ли в мягкой карете, от помахивания ли конских хвостов, от вранья ли хозяйского, но я начинаю дремать… Тихая летняя ночь… Легкий ветерок веет мне в лицо, я засыпаю и слышу во сне похрапывание моего хозяина.

Когда мы приехали на место, солнце уже стояло высоко в небе. Ясное оно было, ясное и чистое, светлое и радостное. Оно улыбалось мне и дружески приветствовало на новом месте.

На свете бывают разные лгуны. Есть лгуны, которых лгать никто не принуждает и никто за язык не тянет, но, как известно, язык без костей, вот он и мелет. Есть три категории завзятых лгунов: лгуны вчерашнего дня, лгуны сегодняшнего дня и лгуны завтрашнего дня. Лгун вчерашнего дня сказывает вам сказки и всяческие небылицы и клянется, что собственными глазами все видел – поди докажи, что он врет. Лгун сегодняшнего дня – это собственно не лгун, а хвастун. Он станет вас уверять, что все У него есть, он все знает и все умеет, а вы попробуйте-ка проверить его. Лгун завтрашнего дня – это просто благодушествующий чудак, – чего только не наобещает – золотые горы. Он, мол, пойдет, он поговорит, все для вас сделает, а вы извольте поверить ему на слово. Все эти три категории лгунов знают, что они врут, но им кажется, что им верят. Но есть лгуны совсем другого рода. Стоит только такому лгуну соврать, как он уже сам поверит в свою выдумку и убежден, что другие тоже принимают ее за чистую монету. Ложь доставляет ему большое удовольствие. Это – люди, живущие в мире грез, фантазеры. Это, можно сказать, своего рода сочинители, придумывающие все новые и новые истории, забывающие сегодня то, что говорили вчера. Их фантазия постепенно порождает новые мысли и новые идеи.

К этой последней категории лгунов принадлежал и мой хозяин. Вы уже сами понимаете, что дворец оказался обыкновенным домом с не таким уж большим количеством комнат, сад – самым обыкновенным садом. Вместо винограда был зеленый крыжовник, вместо вина – простой яблочный квас, вместо громадных лещей – маленькие щучки, купленные на базаре.

Нас встретила толстая женщина со связкой ключей. Она окинула меня таким леденящим взглядом, что мне не по себе стало. Взгляд этот означал: «Это что еще за напасть?» Мой хозяин, уловив ее взгляд, сказал весьма робко, как бы оправдываясь: