В этот момент Князь Тьмы понял, что утратил контроль над происходящим, а это и есть настоящее поражение. Все остальное — только его материализация.

Так что ни повторный визит Птусика, переполошивший его телохранителей; ни трогательное предложение Мардамона пожертвовать золотой трон на переплавку для возведения лучшей в мире пирамиды его, Мардамона, имени; ни появление двух милых троглодитов с одним невоспитанным ослом в поводу, щебечущих о своем на непонятном языке, уже не могли его удивить.

Князь Тьмы понял, что попал в некий странный мир, действующий по совершенно иным законам. В мир, где всей его власти не хватило для того, чтобы разобраться с одним безумным летучим мышем, не говоря уже о победе в войне. В мир, где неукротимая мощь адского пламени не имеет значения; где какие-то вредоносные силы то и дело воруют у него из-под носа напитки; и где правят бал веселый рыжий минотавр с папенькиным боевым топором да мрачный, недружелюбный тролль с бормотайкой.

В довершение всех бед приземлился на подлокотник его трона тот самый черный халат с синими глазками и вопросил:

— Пульс пощупаем?

— Гррр-рр, — сказал Князь.

— Дожили… — Доктор Дотт потрепал его за оттопыренное ухо. — Даже рявкнуть как следует не в состоянии. Вот вам мой дружеский совет: сворачивайте это бездарное предприятие и — отдыхать. Баиньки то есть. Потому что здоровье, как говорится, не купишь. Бамбузяки накапать?

— Травите? — печально осведомился Князь.

— Ни-ни. Проявляю человеко, то есть в вашем случае демонолюбие и милосердие. На вас же без слез смотреть нельзя.

— Правда?

— Чистая, как слеза феникса.

— А мне никто не говорил.

— А кто вам скажет? Вы же сразу «хвать» — и готово. Все жить хотят.

— А вы?

— А я чем хуже? Я, когда был жив, тоже хотел. И прекрасно понимаю ваших подданных.

И доктор недовольно поцокал языком.

— Что? — встревожился Князь. — Плохо?

— Да чего уж хорошего? Вот понервничаете еще часок, и получится то же, что с мессиром Зелгом.

— А что с ним? — навострил уши демон.

— Да вон он клубится посреди равнины. Сам на себя не похож. Сейчас прибудет сюда, истреблять всех и каждого.

Князь Тьмы посмотрел туда, куда указывал рукав халата, и обмер. Багровое до черноты клубящееся облако разрасталось на глазах. Оно вовсе не казалось бесплотным, как привычные всем облака, и даже не таким осязаемым, как материя, из которой состоял Папланхузат и его любимые жены. То была глыба истинного мрака — того самого, коего так боялся Форалберг и о власти над которым мечтал сам повелитель Ада.

— Что это с ним? — спросил он, ужасаясь увиденному.

— Разозлился, — пояснил добрый доктор. — Вот и Мардамон не даст соврать.

— Жаждет жертв, — подтвердил жрец, измеряя веревочкой левую руку владыки Преисподней. — Иди, говорит, Мардамон… Это он мне говорит… Иди и без достойной жертвы не возвращайся.

— А отчего так взволнован достойный Узандаф да Кассар?

— За вас тревожится. Он Зелгу — пора войну заканчивать и по домам. Ужин, дескать, скоро, а у нас на руках два некормленных минотавра да два голодных хряка. Это же просто конец света будет. А Зелг ему — камня на камне не оставлю, все в порошок сотру и уже тогда вздохну с облегчением. А Узандаф за ваших волнуется — родня как-никак. Не хочу вас огорчать, но и это еще не самое страшное.

— А может случиться что-то еще?

— Может, когда сюда доберется наша хлебопекарная рота во главе со славным Гописсой. Гописсу знаете?

— Нет.

— Счастливец. Вот лучше и оставайтесь в неведении, — мурлыкнул Дотт, одним махом внося доброго трактирщика в список самых почитаемых монстров Ниакроха.

Князь еще раз бросил быстрый взгляд на Зелга, на мечущуюся в обозе мумию, на спешащего к хозяину Думгара и крикнул:

— Герольдов ко мне! Мы отступаем!

— Приятно иметь дело с разумным существом, — похвалил его добрый халат. — Правда, Мардамон?

— А как же жертва?

— Не тереби мессира, — строго сказал Дотт. — Пошли. Я тебе подберу что-нибудь подходящее.

— Да?

— Я когда-нибудь обманывал твои ожидания? Скажи мессиру «до свидания» и не морочь ему голову. Всего доброго, ваше величество.

— До свидания, — с неимоверным облегчением выдохнул Князь. — Большое вам спасибо.

А про себя подумал, что вполне логично влюбиться в этот достойный халат с прекрасными синими глазами.

Агапий Лилипупс соображал на редкость быстро.

Он сразу уловил связь между непонятными знаками, которые из последних сил подавал ему Узандаф да Кассар, удивительными переменами во внешности молодого некроманта и решительным броском, который совершил в сторону последнего демон Бедерхем.

В обычной ситуации Зелг не смог бы оказать Бедерхему достойного сопротивления. С одной стороны, у них была разная квалификация. С другой — герцогу помешало бы университетское воспитание. Но в эту минуту сознание Зелга да Кассара находилось довольно далеко от Липолесья — в голубом замке на вершине горы. И сражение, которое он вел в этой крепости, было страшнее того, в котором он только что принимал участие.

Одна часть его разума и души рвалась на волю. Она хотела явить себя миру во всем блеске и величии. Но другая отчаянно сопротивлялась. Зелг откуда-то знал, что может причинить массу хлопот и неприятностей своим друзьям, если поддастся этому искушению.

Трудно бороться с самим собой. И очень раздражает, если кто-то неделикатно вмешивается в процесс, отвлекая на пустяки.

Некромант только отмахнулся от назойливого демона, не желая причинить тому вреда, но Бедерхем оказался отброшен назад к обозам и впечатался в телегу с запасными щитами с такой силой, что щиты со свистом вознеслись к облакам.

— Обращаю внимание на климат, — флегматично заметил Лилипупс. — Падают осадки в виде щитов и прочее.

— Что? — изумился Галармон.

— Голову берегите.

— Он перевоплотился, — выдохнул Бедерхем, когда взволнованная мумия добежала до него. — Я боюсь причинить ему вред. И боюсь, что он причинит вред мне. Нужно звать Гампакорту с Мадарьягой и Такангора.

— Сейчас пошлю Гризольду.

— И побыстрее. Кто знает, сколько он еще продержится. Мальчик и так совершает настоящие чудеса.

Словом, тролль понял, что герцог да Кассар как бы не в себе и старшие по званию не знают, как удалить его с поля боя. Лилипупс немного обиделся, что к нему не обратились за советом. Кто, как не он, лучше всех усмирял пьяных капралов и зарвавшихся аздакских великанов; кто выносил из трактиров разгулявшихся полковников с их героическими подчиненными и укладывал ровнехонькими рядами? Впрочем, настоящий солдат не ждет, когда его персонально попросят о помощи. Бескорыстное служение отечеству — вот его девиз. И Лилипупс замахал Кехертусу.

— В чем дело, дорогой мой? — спросил паук. — Мы с дядей Гигапонтом хотели послушать речь Князя.

— А что он говорит?

— Сдается. Но очень достойно и трогательно. Хороший оратор. И вам рекомендую…

— Некогда. Есть дело.

— Какое дело? Вы что, не знаете? Война уже закончилась. Мы победили.

— Если вы мне сейчас не поможете, она снова начнется, — твердо пообещал Лилипупс.

— Что я должен делать? — только и спросил Кехертус.

— То же, что и всегда. Только очень тщательно.

— Не понял.

— Ничего. Сейчас вам все станет ясно.

И в ту минуту, когда над латами Аргобба снова возникла чудовищная морда неизвестной науке твари, бригадный сержант, точно прицелившись, шмякнул бормотайкой по ее темени.

— Ать! — сказал Зелг и осел на землю.

Никакое волшебное заклятие не подействовало бы на него с такой же силой. Эффект от бормотайки случился чрезвычайный. Он пришел в себя, взял себя в руки и спешил поведать об этом всем лично заинтересованным, но не учел важного фактора.

Увидев знакомое, хотя и слегка перекошенное лицо мессира, тролль обрадовался. А вот поняв, что герцог еще пытается говорить, напротив, огорчился. Обычно фокус удавался с первого раза. И тут было задето его профессиональное самолюбие.