Почувствовав сталь оружия, Селезнев притих и вдруг заплакал беззвучно, размазывая по лицу слезы.
– Ладно переживать-то! Пошутил я! – расхохотался, издеваясь, Рыбаков. – Сдохнешь и без моей помощи! Не буду на себя мокруху брать, уговорил… Так что молись за меня Николаю-угоднику, кабан шмаленый. Счастливо оставаться!
Едва он успел сделать несколько шагов, как Ржавый, с непостижимой быстротой, на четвереньках, догнал его, обхватил сапоги руками.
– Никола! Коля! Ну не бросай! Ну есть же в тебе людское, христом-богом молю! Не погуби, век помнить…
Рыбаков секунду-другую помедлил. Уж больно сладко заныло сердце при виде унижающегося, червем извивающегося человека!..
– Убери ласты! Убери, говорю! – лениво произнес он и с маху въехал носком сапога в подбородок Ржавого.
Тот охнул, свалился ничком, обхватил руками голову, ожидая других ударов.
Но Рыбаков не стал больше бить его. Поправив на плече ремень пятизарядки, он двинулся в тайгу.
Было пасмурно и сыро, солнце еще только начинало вставать.
По низинкам растекались клубы белесого тумана. Где-то вдали протрубил лось, и спустя мгновение отозвалось ему эхо…
Звериная тропа, по которой шел Рыбаков, была хорошо натоптана, но проходила через такие густые заросли, что он буквально продирался сквозь мокрые ветки, заслоняя лицо ладонями, чтобы не лишиться глаз. Зато по сосняку он шел легко и пружинисто.
Настроение было прекрасным – ему крепко везло, и росла в Николае уверенность, что так будет и дальше.
Действительно, ведь то, что приключилось со Ржавым, могло быть и с ним! Но судьба, видать, оберегала его, отводила беду…
«Хоть бога нет, но миром кто-то правит! – думал Рыбаков. – И есть, есть, видать, на небе и моя путеводная звездочка. Есть!»
Размышляя об этом, он вдруг вспомнил, что идет без компаса, что компас остался на руке у Ржавого.
– Вот раззява! – обругал он себя и остановился в раздумье. «Возвращаться назад – плохая примета, но без компаса в тайге – пропадаловка! Можно так закружиться в каком-нибудь осиннике или березняке, что и за неделю с этого места не выберусь! Если, конечно, вообще выберусь… С этой проклятой тайгой шутки плохи – без компаса никак нельзя. Эх, жизнь! Придется назад топать!»
Обратный путь он проделал значительно быстрее. Вон уже и дымок костра сквозь деревья виднеется – рукой подать!
Но что это? Никак голоса? Странно… «Ржавый, что ли, со страху причитает?» – подумал он и, взяв пятизарядку наизготовку, бесшумно ступая, двинулся вперед.
Осторожно выглянув из-за густой ели, он увидел склонившегося над Селезневым человека в дождевике и милицейской фуражке. Чуть поодаль стоял рослый парень в телогрейке и комбинезоне.
– Ниче я не гоню! Правда, чистая правда, граждане начальники! На любом суде показания дам! – донесся до слуха Николая хриплый голос Ржавого. – Он же, гад, всю дорогу меня под ножом держал! Магазин ломануть заставил!..
– Когда ушел Рыбаков с этого места? – перебил Селезнева парень в телогрейке и комбинезоне.
«Эге-е! Вот и по мою душу архангелы пожаловали! – мелькнуло в голове Рыбакова. – Ну нет, шалишь, не дамся я вам! Пока вас двое, вы для меня – пыль!!»
Трясущимися от возбуждения руками он вскинул ружье и прицелился.
Видимо, заметив движение за елью, милиционер вскочил на ноги, вскинул руку с пистолетом, выискивая цель, но Рыбаков опередил его.
Пять раз подряд подпрыгнуло, прогрохотало ружье в его руках.
Сквозь пороховой дым он видел, как повалился на землю парень в телогрейке, как судорожно схватился за грудь тот, в плаще, и как один из выстрелов снес с его головы милицейскую фуражку…
Видел Рыбаков, и как вскочил на ноги Ржавый и опрометью бросился в чащу.
«Ну нет, тебя я тоже теперь в живых не оставлю, сука продажная!» – решил Рыбаков, лихорадочно перезаряжая ружье.
Он настиг Ржавого метров через восемьсот и всадил три заряда картечи в его обезображенную ожогом спину.
«Ну все, Коля! Теперь конец один! – трясся Рыбаков в лихорадке возбуждения. – Назад дороги нет три мертвяка – верная «вышка»! Сдергивать, сдергивать отсюда надо! По-срочному!»
Преодолевая отвращение, он нагнулся над Селезневым, стараясь не смотреть на его лицо с выпученными стекленеющими глазами, снял с его руки компас и подстегиваемый страхом, не разбирая дороги, ринулся в чащу.
Глава 13
Очнулся Волков как-то разом. Перед глазами прошлогодняя сухая листва, горьковато так пахнет…
В голове гудит и чем-то холодным покалывает, буд. то льдинки там…
Попытался встать, но сил не хватило, затошнило, все поплыло перед глазами.
Несколько раз вдохнул поглубже воздух – вроде полегчало. Потихоньку поднялся на ноги – почувствовал, что его качает, как березу на ветру… Ощупал голову – левое ухо и волосы мокрые от крови, ладонь сразу стала красной и липкой.
«Вскользь зацепило, видать… – подумал он вяло. – Надо бы перевязать…»
Сознание постепенно возвращалось, и он попытался вспомнить, что же произошло.
«Так… Давай все по порядку… Кандычев опрашивал этого рыжего мужика с обожженной спиной… Наклонился над ним… А я? Я спросил, когда ушел Рыбаков? Так, вроде так было… Потом Кандычев быстро поднялся и… что? Стоп, стоп, погоди! А где же Кандычев?»
Преодолевая противную слабость, Олег повернул голову. Сквозь застилающую глаза пелену, метрах в пяти от себя, заметил Петра.
Лейтенант лежал, вытянув перед собой руку с пистолетом. Пола брезентового плаща задралась, прикрывая ему голову, и казалось, что Кандычев крепко спит. Рядом валялась растерзанная картечью милицейская фуражка.
«Убит!» – мелькнула мысль, и в груди у Олега все похолодело.
Он шагнул к лейтенанту раз, другой… Ему хотелось сделать это как можно быстрее, но ноги были как ватные, плохо слушались.
С трудом добрался-таки, нагнулся над лейтенантом. Рукав плаща Кандычева набухал бурым пятном. Олег приподнял лейтенанта за плечи.
– Петя, Петро! Ну как же ты так?.. – шептал он, трясущимися руками расстегивая пуговицы плаща. – ] Сейчас, сейчас перевяжу тебя! Сейчас…
Голова Кандычева не держалась, моталась бессильно, но в какой-то момент Волкову почудилось, что тот слабо застонал. Прислушался – точно!
– Жив! Жив!! – обрадовался Олег.
Он осторожно снял с лейтенанта плащ, вытащил финку и по швам отрезал липкие от крови рукава кителя и рубашки. Осмотрел раны и понял – две картечины прошили предплечье Кандычева навылет. Кровь фонтанировала и обильными ручейками стекала на землю.
Волков подхватил раненого под мышки, подтащил к пню, прислонил к нему спиной.
– Ты потерпи, Петро, я мигом! – приговаривал Олег, доставая индивидуальный пакет.
Зубами дернул нитку – прорезиненная оболочка разорвалась и обнажила белизну бинта. Наложив подушечки пакета на раны, он сделал перевязку. Потом осмотрел тело Кандычева, но других повреждений не нашел.
– Ну вот и ладненько, вот и чудненько… – тихо приговаривал Волков, радуясь этому. – Рана у нас не очень опасная, кость вроде не задета… Доктора руку подштопают, починят… Все будет хорошо… Только не спи, Петя, нельзя сейчас спать!..
Он легонько потрепал Кандычева по небритым щекам и тот, застонав, открыл глаза.
– Сильно меня? – тихо спросил лейтенант.
– Ты лежи, лежи, не шевелись! – попросил Волков. – Все у тебя уже хорошо… Рана навылет, неопасная… Крови вот только много потерял. А фуражечку-то твою, погляди-ка, в клочья разнесло! Знать, в рубашке ты родился, товарищ инспектор!
– Мм-м… – простонал, кривясь от боли, Кандычев. – А бандиты где? Ушли?
– Ушли, Петро. Ну да ничего, мы их все равно достанем! Через часок-другой вертолет здесь будет…
– Да-а… Ты посмотри, как глупо получилось!.. – поморщился лейтенант. – Перехитрили они нас с тобой, как рябчиков на манок взяли! А пистолет где мой? – вдруг спохватился он.
– У меня, Петя. Не беспокойся.
