“Bohemian Rhapsody” Queen

“Take It to the Limit” The Eagles

“(Shake, Shake, Shake) Shake Your Booty” K. C. and the Sunshine Band

“Love Rollercoaster” The Ohio Players

“You Should Be Dancing” The Bee Gees

“You’ll Never Find Another Love Like Mine” Lou Rawls

“Dream Weaver” Gary Wright

“Turn the Beat Around” Vicki Sue Robinson

“All by Myself” Eric Carmon

“Love to Love You Baby” Donna Summer

“If You Leave Me Now” Chicago

“Lowdown” Boz Scaggs

“Show Me the Way” Peter Frampton

“Dream On” Aerosmith

“Say You Love Me” Fleetwood Mac

“Fooled Around and Fell in Love” Elvin Bishop

“Island Girl” Elton John

“Evil Woman” Electric Light Orchestra

“Rhiannon” Fleetwood Mac

“Got to Get You into My Life” The Beatles

“She’s Gone” Daryl Hall and John Oates

“Still the One” Orleans

“Walk Away From Love” David Ruffin

“Baby I Love Your Way” Peter Frampton

Однажды, еще в первый мой год работы в Chappell, мне сказали выделить время и встретиться с двумя молодыми авторами из Филадельфии. Вполне логично – встречи с новыми и никому пока еще не известными артистами и авторами песен обычно доверяли молодым сотрудникам.

Когда они показались, я был немного удивлен, поскольку мне сказали, что парни из Филадельфии работали прежде с Гэмблом и Хаффом, так что я ожидал увидеть и услышать нечто в их духе.

Кенни Гэмбл и Леон Хафф были в то время очень знаменитыми авторами песен. Они вместе написали I’m Gonna Make You Love Me, которую потом записали общим синглом Дайана Росс с The Supremes и The Temptations. И они собирались создать компанию Philadelphia International Records – в качестве конкурента и альтернативы для Motown. Песни, написанные ими для своей студии, такие как Back Stabbers и Love Train для The O’Jays или If You Don’t Know Me By Now для Гарольда Мелвина и The Blue Notes, – эти песни стали эталонными образцами «филадельфийского звучания». Чего-то подобного я ожидал и в том случае.

Но те двое, что вошли ко мне в кабинет, на The O’Jays совершенно не походили. Начнем с того, что они оба были белыми. В общем, поначалу я слегка удивился, в том числе и потому, что и в остальном ребята выглядели весьма примечательно.

Один был похож на Дэвида Боуи, шесть футов и три дюйма ростом, с длинными светлыми волосами намного ниже плеч. На нем была короткая кожаная куртка зеленого цвета, но меня особенно поразила его обувь. Его ботинки были сделаны из квадратиков разноцветной кожи, как будто эти штуки должны были стать килтом, но по ошибке попали не на ту фабрику.

Его приятель был ростом футов пять, с усами и длинными темными кудрями. Если бы у него вместо гитары была шпага, то он был бы очень похож на д’Артаньяна из «Трех мушкетеров».

Встреча прошла в дружеской атмосфере. Высокий блондин больше молчал и имел отсутствующий вид, но его приятель-брюнет оказался немного более разговорчивым.

Они оба окончили университет Темпл и получили хорошее образование. У них был какой-то квазименеджер, который пытался добиться для них договоров на звукозапись или даже издание – хоть каких-нибудь прочных связей с этим бизнесом. Легко было заметить, что они находились на том раннем этапе карьеры, когда артист цепляется за кого угодно, лишь бы продвинуться и стать чуточку известнее.

В конце нашего разговора я просто сказал:

– Хорошо, теперь давайте в студию!

У нас была одна на этаже, обширная комната с роялем, где можно было делать демозаписи. Высокий парень сел за клавиши, брюнет расчехлил гитару.

Стоило им начать, мои мысли понеслись буквально галопом. Невероятно! Да я никогда ничего лучшего не слышал!

Это была довольно странная комбинация фолка и ритм-н-блюза. Поразительно было то, что я никогда особо не любил фолк, эти двое придавали ему совершенно новое звучание. Это не было подражанием кому-либо, они были совершенно оригинальны, уникальны.

Потом они закончили, и стало очень тихо – я задумался и понял, что это будет огромный успех, такой, что полностью изменит мою жизнь.

Вот так я встретил Дэрила Холла и Джона Оутса. Вспоминая тот день, я могу лишь гадать, предчувствовали ли они тогда то же, что и я. В тот день я не слышал ни She’s Gone, ни Rich Girl, но я как будто мог ощутить очертания этих будущих успехов в том, что они мне продемонстрировали.

Оставалось решить два острых вопроса: как я могу помочь им добиться успеха? и как я могу сам стать частью этого успеха? Эти вопросы впивались в каждую клеточку моего тела и никак не отпускали.

Я был на год моложе Дэрила. Это важное обстоятельство – эти двое смотрели на меня и думали, должно быть: «Да, это крутой паренек, но чем он, в самом деле, может нам помочь?»

К счастью, моя память сохранила множество ярких эпизодов, которые показывают, что было в то время у меня на уме…

Однажды, когда я был на студии Atlantic Records, что на Бродвее, вышел после окончания записи и увидел, как к нам заходит элегантный лысый мужчина в очках с роговой оправой. На нем был идеально сидящий костюм, бородка аккуратно подстрижена. Это был Ахмет Эртегюн, человек, с чьим именем неразрывно связаны Rolling Stones, Уилсон Пикетт, The Young Rascals, The Eagles, Led Zeppelin, Бетт Мидлер, Арета Франклин и знаменитый ансамбль Дэвида Кросби, Стивена Стилза, Грэма Нэша и Нила Янга… Короче, все это, вместе взятое, разом шло мне навстречу по коридору. Ахмет Эртегюн и правда воплощал в себе эти имена – и даже больше. Он был основателем и главой Atlantic Records, а также соединил ритм-н-блюз с джазом. Он был первопроходцем музыкальной индустрии. Титаном.

За тридцать пять лет до того он был одиннадцатилетним мальчиком, которого привез в Америку отец – турецкий посол, но мне было трудно вообразить его таким. В момент нашей встречи он казался мне крестным отцом моих любимых песен. Не хочу преувеличивать масштаб тех чувств, что испытал тогда… но в ту минуту я прижался к стене и кивнул со всем возможным уважением.

Вот именно эту встречу я и вспомнил при разговоре с Холлом и Оутсом. Мне было всего двадцать два, и я должен был не только убедить их довериться мне – еще я должен был направить их в мир Ахмета Эртегюна.

Я всегда доверял своим инстинктам и, поступая так, обычно легко мог и других убедить в своей правоте. Я проводил время с Дэрилом и Джоном, одновременно продолжая наводить справки. Мы с ними записали штук шесть демо по их последнему материалу, так что я даже выдал им небольшой аванс от лица Chappell Music, чтобы они смогли снять в Нью-Йорке квартиру. Мы постоянно общались и вскоре отлично узнали друг друга. Одну из их записей я отдал своему хорошему приятелю из Atlantic Records, Марку Мейерсону, который как раз руководил там подбором музыкантов и композиций, и он сразу же отчаянно влюбился в эту музыку. В скором времени, когда Дэрил, Джон и Ахмет оказались на Западном побережье, Марк организовал их встречу.

Они познакомились за ужином дома у Эрла Макгра, одного из друзей Эртегюна. Особенностью тех лет было то, что почти каждый мог получить свою студию, если он, конечно, дружил с главой крупной музыкальной компании. И конечно, именно так Макгра получил студию Clean Records. Так, за едой и вином, Ахмет сообщил Дэрилу и Джону, что Clean Records будет рада сотрудничеству с ними.

Они оба были в восторге, в отличие от меня. Я вовсе не марки Clean Records для них хотел, нет – я хотел, чтобы их записи выходили на нашей основной студии Atlantic, так как я понимал, что к продукции дочерней организации никогда не будут относиться всерьез. Да, мне недоставало опыта, но кое-что я знал наверняка: чем ближе ты к руководству, тем большего добьешься. Ситуация складывалась непростая, Ахмет уже договорился со своим другом. Но, к счастью, Марк Мейерсон тоже считал, что Холла и Оутса лучше записывать на Atlantic. Он даже привлек некоего «известного продюсера», и тот убедил Ахмета в правильности такого решения, так что все удалось организовать, так сказать, «изнутри» компании.