Григорьев: Ничего.
Белоконь: Народ здесь оскорбительный. А я такого не люблю. С автоматом этим прохода нету… Вы скажите главному…
Григорьев: Хорошо.
Входит Торская. Белоконь уходит, здоровается с ней в дверях.
Григорьев: Здравствуйте, Надежда Николаевна.
Торская: Здравствуйте, здравствуйте, Вася. Не знаешь, где Вальченко?
Клюкин: Кажется, на заводе.
Григорьев: Спасите мою душу, Надежда Николаевна. Уже не товарищ Вальченко вас ищет, а вы его ищете…
Торская: Товарищ Вальченко мне нужен, вот я его и ищу.
Григорьев: Кажется, товарищ Вальченко вытеснил из вашей души даже коммунаров.
Торская: Ошибаетесь, в моей душе они уместятся, не мешая друг другу.
Григорьев: Только для меня нет места в этой любвеобильной душе.
Торская: Для людей вашей категории места нет. Верно.
Григорьев: Надежда Николаевна, обратите внимание, здесь часовой.
Торская: Ничего не могу поделать: в присутствии часового вы не умнеете.
Клюкин неожиданно взрывается смехом.
Григорьев: Так, Надежда Николаевна?
Торская: Да, так.
Григорьев: Хорошо. (Ушел наверх.)
Клюкин: Сцена ревности, да?
Торская: Нет, Вася, это сцена хамства…
Клюкин: И я так думаю.
Торская: А где Воргунов?
Клюкин: А вот.
Воргунов вошел.
Воргунов: Удивительное дело: для чего я вам могу понадобиться?
Торская: Идите сюда, мне надо с вами поговорить. Садитесь.
Воргунов: А это что за персонаж?
Клюкин: В коммуну просится.
Воргунов: Смотрите, какой он смирненький. Ну, чего ты такой смирный?
Лаптенко: Примите в коммуну.
Воргунов: Ага, практические соображения, значит?
Лаптенко: У меня соображение хорошее. Примите.
Воргунов: Я вижу: смирненький.
Торская: Так и нужно: он будет хорошим коммунаром, правда?
Лаптенко: Я буду все делать… А примете?
Торская: Я здесь человек маленький… Попросишь старших…Примут.
Воргунов: Ну, сел. Говорите, в чем дело?
Торская: Один коммунар, фамилия его Одарюк, сделал важное усовершенствование в выключателе. Об этом говорят все коммунары. Вам известно?
Воргунов: Ничего не слышал. В выключателе? Угу…
Торская: Знает о нем Григорьев. Григорьев объявил, что усовершенствование Одарюка ничего не стоит. Я хочу, чтобы вы проверили.
Воргунов: Где же этот молодой русский изобретатель?
Клюкин: Он сейчас на работе, я могу вам рассказать.
Воргунов: Оказывается, это уже достояние широких народных масс? Рассказывайте.
Клюкин: В выключателе есть пластинка, знаете?
Воргунов: Ну?
Клюкин: Там на двух углушках нужно высверлить две дырочки и закрепывать на них штифтики для контактов. Одарюк предлагает дырочек не сверлить, штифтиков не ставить, а штамповать пластинку наподобие ласточкиного хвоста, а потом загнуть два хвостика. Можно их загнуть во время штамповки. Получаются хорошие контакты.
Воргунов: Угу. Это он сам придумал?
Клюкин: Ну, а кто же?
Торская: Разве хорошо?
Воргунов (в задумчивости подымается и направляется вверх): Черт… Просто как… Ласточкин хвост…
Торская: Петр Петрович, куда же вы?
Воргунов (остановился на лестнице): Ах, да. Так его фамилия Одарюк? А не Одергейм?
Клюкин: Да нет, Одарюк.
Воргунов: Пошлите этого Одергейма ко мне.
Клюкин (сдерживая смех): Смотри ты!
Сверху спускается Григорьев.
Воргунов: Товарищ Григорьев, вам было известно предложение Одарюка — ласточкин хвост?
Григорьев: Дело в том…
Воргунов: Было известно?
Григорьев: Было…
Воргунов: Больше не имею вопросов.
Григорьев: Петр Петрович, спасите мою душу — я же говорил о нем Георгию Васильевичу, и он со мной согласился.
Воргунов: С чем именно согласился?
Григорьев: Что это слишком наивно.
Воргунов: Угу. Замечательно!
Григорьев: И потом ведь немцы этого не делают.
Воргунов: Отправляйтесь к чертовой матери с вашими немцами, понимаете? Немцы за вас будут соображать? Ох ты, Господи, когда это кончится? (Ушел.)
Григорьев: Это вы ему рассказали, товарищ Торская?
Торская: Я.
Григорьев: Это называется интригой, товарищ Торская.
Торская: Это называется борьбой, товарищ Григорьев. (Ушла.)
Григорьев: Что она ему рассказывала?
Клюкин: С часовым разговаривать строго воспрещается.
Григорьев: Ага, воспрещается? (Пошел наверх.)
Зырянский (выходит из столовой): А это что за птица?
Лаптенко: Дядя, примите в коммуну.
Зырянский: Из детского дома давно?
Лаптенко: Я не из детского дома.
Зырянский: А ну, покажи. (Открывает ворот рубахи, осматривает белье.) Когда ты убежал из детского дома?
Лаптенко: Три дня.
Зырянский: Так чего ты к нам пришел?
Лаптенко: На заводе хочу работать.
Зырянский: Ну, посиди, просохни малость. (Уходит во двор.)
Лаптенко: А кто здесь самый старший?
Клюкин: Обойдешься без самого старшего.
Клюкин смотрит на часы, заглядывает в столовую. Вбегает Синенький.
Клюкин: Ты где это шляешься?
Синенький: Ты знаешь, что в цехе делается? Зырянский Вехова обыскивал. (Снимает сигналку с дежурного шкафа.)
Клюкин: Ящик?
Синенький: Ага. Два французких ключа, которые у Гедзя пропали.
Клюкин: Ну, давай, давай.
Синенький дает сигнал «кончай работу» в вестибюле, в верхнем коридоре, во дворе. Зырянский и Вехов входят.
Вехов: На что мне эти ключи, у меня самого таких два.
Зырянский: Значит, продать хотел! Я тебя знаю!
Вехов: Алеша, честное слово, коммунарское слово, не брал.
Зырянский: Почему они в твоем ящике?
Вехов: Не знаю.
Жученко и Шведов входят.
Жученко: Я его сейчас выгоню на все четыре стороны. Ага, он здесь?
Шведов: Подожди выгонять, чего ты горячишься?
Жученко: Ты понимаешь, Шведов, по всему заводу и в городе уже растрепали: «Коммунары крадут», «Коммунары — воры, срывают завод».
Зырянский: Ты, Шведов, брось тут добрую душу разводить. Сколько инструмента пропало! А штанген у Собченко? Я вот тебя поддам в дверь!..
Шведов: Так не годится, Алексей. Вечером в бюро поговорим. Это дело темное. Ведь он не признался? Тут может быть ошибка.
Зырянский: Я его выгоню сейчас. А ты меня в бюро сколько хочешь разделывай.
Шведов: Я не позволю никого выгонять без разбора.
Жученко: И вечно ты, Шведов, усложняешь дело.
Шведов: Постой. Ты вот что, Алексей, скажи мне: почему ты у него производил обыск?
Зырянский: По праву дежурного командира.
Шведов: Да знаю. А почему именно у него?
Зырянский: А мне Григорьев сказал.
Жученко: Григорьев сказал?
