– Нет, царь. Голову порубить чудищу - невелика задача, тут ума не требуется, была бы силушка великая, да меч богатырский. А вот узнать, почто нечисть наши луга облюбовала - тут уж без ума, ловкости да хитрости никуда.

– Да нужно ль оно тебе? Все одно - извести чудище, и дело с концом.

– Ведомо мне, царь, что в Холодных скалах немного уж осталось змеев-то летучих. Живут они многие сотни лет, да только змеенышей редко выводят. Рубили им головы богатыри, сводили их со свету колдуны, вот и оскудело племя змеиное. А в них ведь своя мудрость, своя сила. Вот кабы не супротив этой силы выступить, а на свою сторону ее поворотить.

– Вижу я, ищешь ты сложных путей, волхв. Сам что-ли будешь вызнавать про Змея-то?

– Сам я стар уже с чудищами разговоры разговаривать. Внука пошлю.

– Справится ли внук твой?

– Коли б сумневался я в нем, не посмотрел бы на немощь, сам бы в путь отправился. А так - наговорами, зельями да прочим волшебством помогу ему. Дорога-то, может статься, долгой будет.

– Будь по-твоему, волхв. Но гляди, сам напросился, ежели через месяц не покинет Чудище-Змеище наших земель, судить тебя буду строго.

– Твоя воля, царь. В месяц-от управимся. И про водяного я не позабуду, утихомирю.

Воротился волхв домой в превеликой задумчивости. Стал посреди двора да как гаркнет:

– Григо-орий!

– Не кричи, деда. Тута я.

Лохматая Гришкина голова с запутавшейся в вихрах паутиной вынырнула с чердака. Через секунду парень был уже внизу, подал деду напиться; посох, тайной силой облеченный, в угол поставил. Достал из печи чугунок с картохой, крынку молока на стол поставил. Только дед за ложку не взялся, а наперед усадил внука на лавку и про разговор свой с царем рассказал.

– Что ж это выходит, надо мне со Змеем сражаться?

– Не сражаться, дуралей, вызнать надобно, что ему в наших лугах. Может, обойдемся без кровопролитья. Чудище-то ни единого человека досель не сгубило, что ж мы на него войной пойдем.

– Дед, а может, силу нашу, волховскую, против чудища обратить?

– Эх, Гришка, неуж ты самого главного не понял? Сила наша - целебная, животворная, а не губительная. Нельзя ею живое существо погубить.

– Эвон как... А говорил: не только во благо, но и во вред...

– И сейчас скажу. Всякое благо можно во вред повернуть, коли с дурного ума применить да кривыми руками. С козой-то варвариной что?

– Прострел-травы объелась. Вылечил я ее, - отмахнулся внук.

– Ну да ладно. Снаряжу тебя в путь-дорогу, а дорога, сдается мне, не на Яхонтовые луга заведет тебя, а в дальние земли, может, и совсем уж неведомые. Дам я тебе оберег, от всякой нечисти мелкой помощник - от леших, да водяных, да кикимор болотных. Дам тебе посошок-живинку, к чему мертвому посошком прикоснешься: к дереву ли, к птице-зверю ли, то тотчас оживет. Сверх того возьмешь хлеба краюшку, да молока крынку. Ну а как зелья разные составлять, да заклинанья волшебные, да путь в землях незнакомых находить, да со зверьем лесным и птицами небесными разговор держать, это тебе и так ведомо. Да репьи-то из головы повычеши, сам чище лешего!

Гришка фыркнул со смеху, но тут же снова преисполнился серьезности.

– Ты, дед, не сумлевайся, справлюсь я.

– Сроку царь дал в месяц. Ты про это, Григорий, не забывай, поторапливайся. Я же за тобой следить буду по быстрой воде. И ты, ежели совет нужен будет, найди воду бегучую - родник аль ручеек малый, да меня и позови.

Как рассвет верхушки сосен в бору золотил, так выходил на крылечко Григорий, волхвов внук. За плечами нес он котомку, а опирался на посошок-живинку. Напутствовал его дед да в дорогу проводил, Чудище-Змеище от яснолесских лугов отваживать.

Да только гладко лишь сказки сказываются.

Думал царский советник Нилыч думу тяжкую, думу трудную. Уж почитай третий год он в царских советниках ходит, все секреты царские хранит, все, что в Яснолесье творится, знает. Да только то царю Берендею неведомо, что все секреты его тут же охриманскому государю известны становятся. Что, почитай, каждую неделю пробирается Нилыч украдкой через луга, леса и овраги к охриманской границе да грамотку ворогу пишет.

А государь Охриманы не шутит - собирает он великую рать на Яснолесье, да в войско свое яснолесских же богатырей и переманивает. Вот-вот соберутся тучи черные над яснолесской землей, вот-вот грянут громы да гроза разразится. А уж когда покорится Яснолесье, обещал охриманский государь царского советника Нилыча сделать самовеликим своим визирем и одарить его великими богатствами.

Да только завелось Чудище-Змеище у Яхонтовых лугов, пугает люд честной, не пускает Нилыча к охриманской границе. А царь Берендей не торопится, вишь, волхва послал со змеем договариваться. А царскому советнику месяц ждать не с руки, а ну как осердится государь Охриманы. Суров он, горяч, не разберет толком, да и накажет предателя. Вот и задумал Нилыч обманом царя запугать, царской волей от змеища избавиться. Явился он с утра ранехонько к царю, да и вздыхает тяжко.

– Ты, Нилыч, что голову повесил? Аль стряслось чего, что я не знаю?

– Знаешь, царь-батюшка. Да только не вся правда тебе ведома.

Царь Берендей, хоть и знал, что хитер советник, а доверял ему без опаски, слушал же со вниманием.

– Тебе, царь-государь, про чудище сказывали, а того не говорили, что сбирается оно войною на все Яснолесье.

– Тебе откуда известно?

– Да я, царь-батюшка, тайными тропками, частыми кустиками в Черный лес пробрался и слыхал, как Чудище-Змеище с Бабой-Ягой говорило, про планы свои коварные рассказывало.

– И верно войной на нас пойти хочет?

– Хочет, ой, хочет. Обещается чудище поганое самый Солнцев Град разорить и огнем пожечь. Людей пожрать да потоптать бессчетно.

– Так ли все слыхал ты?

– Истинная правда. А тебя самого, царь-батюшка да бояр твоих грозилось оно в полон увести.

– Вот ведь оно как обернулося.

– Так, царь-батюшка, истинно так. А царевну Катерину обещался Змей утащить в свои пещеры холодные и сделать своей женой.

Тут из-за двери немедленно рыдания громкие раздались. То царевна Катерина, как всегда, под дверью подслушивала. Мамка Ефросинья принялась царевну унимать, от двери уводить. Но Катерина не давалась, все всхлипывала:

– Меня, царскую дочь, да Змею поганому в жены!

Дочерних слез царь Берендей и во всякое время не терпел. А тут еще за все государство забеспокоился. Стукнул царь тяжелым жезлом в пол:

– А волхв-то сказки мне сказывал, времени просил, с чудой-юдой разговоры вести брался. А советник, знать, хитрее волхва оказался. Ну, знать, собирается над Яснолесьем гроза великая.

– Истинно так, царь-государь, - принялся кляняться Нилыч.

– Значит, пришла пора со Змеем силою померяться. И не таких чудищ видывали, и не таких побивали. Позвать ко мне воеводу.

Воевода Данила Валидуб был крепкий мужик, в одиночку заваливший не одного медведя и играючи выдирающий из сырой земли кряжистые дубки. Но нынче был он задумчив, теребил усы и не торопился с ответом.

– Что, воевода, пошлем богатырей на Змеище?

– Дак, царь-батюшка, богатырей-то у нас нынче, почитай, и не осталось. Аника-воин, да Кирилл-богатырь, да богатырь Лексей-волчья масть, да Лаврентий-перекидыш - все в Охриману подались.

– Это еще зачем?

– Сказывают люди, тамошний государь на пирах богатырские турниры устраивает: кто из богатырей чужеземных кого побьет да поборет. А победившим большие почести оказывает, многими богатствами награждает...

Осерчал царь Берендей, с трона приподнялся, ногой топнул:

Вот те на! Разве ж нынче богатыри за награды да за почести развлеченьем на пирах служат? Позабыли разве, что перво-наперво богатырь за землю свою стоять должен, народ свой от напастей беречь. А те, что потехой охриманскому государю служат, не богатыри боле, а шуты гороховые!

Снова Нилыч побледнел, аж с лица спал. Припомнил он, как богатырей ложью потчевали, колдовским зельем опаивали, чтоб вражьей силе служили они. Но царь Берендей отходчив был, скушал он румяное яблочко, красной девкой проворно поднесенное, опустился обратно на высокий трон и речь свою продолжил: