Сходство это еще больше увеличивали печеная картошка личика мисс Белмонт, трезвого, как раствор борной, ее гладко причесанные седые волосы и шаль, свисавшая, как с гвоздика, с плеч перезрелой мумифицированной сеньориты. Нет, у меня не было решительно никаких оснований не верить мисс Белмонт…

Почувствовав угрозу того, что моя собеседница готова вот-вот пуститься в воспоминания о своих миссионерских похождениях в Африке, я вежливо, но настойчиво вернул нашу беседу в ее изначальное русло:

— А вам когда-нибудь приходилось видеть госпожу Додж?

— О, нет. Ведь я живу здесь всего несколько лет.

Мы помолчали.

— Вы не будете возражать, если я мельком взгляну на апартаменты почтенной леди?

Мисс Белмонт явно смутилась и даже, как мне показалось, покраснела.

— К сожалению, мне строго-настрого запрещено пускать кого-либо в дом. Я не имею права приглашать сюда даже моих друзей и знакомых.

— Так, значит, вы живете в этом огромном доме совсем одна?

— Да, если не считать Дасти.

— А кто такая Дасти?

— Сейчас увидите.

На мгновение женщина отошла от амбразуры, и я услышал, как она зовет кого-то:

— Дасти, Дасти, ко мне!

Раздался оглушительный лай, и сквозь чугунные квадраты-прутья просунулась громадная лохматая голова собаки неопределенной породы.

— Хэлло, Дасти! — приветствовал я ее несколько заискивающе, а затем, обращаясь уже к мисс Белмонт, спросил:

— Она — что, из свиты госпожи Додж?

— Нет, нет, Дасти принадлежит мне.

— А вы ее тоже кормите вырезкой высшего качества?

— Что вы, что вы, откуда. Ведь я бедная женщина. Моя старуха Дасти сидит на одной «пюрине»[5].

— Но почему же? Я слышал, госпожа Додж души не чает в собаках.

— В своих, мистер, в своих. А кто ей Дасти? Чужая. — Мисс Белмонт соболезнующе потрепала по лохматой голове четвероногую компаньонку-неудачницу. — Ну, мне пора. Обед надо готовить. Вы уж нас, пожалуйста, извините.

Я помахал рукой мисс Белмонт и Дасти, подождал, пока захлопнутся стальные створки ставен, щелкнул по носу розовощекого электрического Холмса и быстро зашагал прочь от мертвого дома навстречу индейскому лету.

Представьте себе гигантскую корпорацию, имеющую более двухсот тысяч держателей акций и около полумиллиона служащих. Представьте себе грандиозный международный конгломерат, владеющий в 93 странах 331 дочерней фирмой, у которых в свою очередь водятся еще 708 дочерних фирм, производящих буквально все — от телефонов до губной помады, от автомобилей до ветчины. Представьте себе, что эта корпорация, считающая себя американской, в годы второй мировой войны производила в фашистской Германии бомбардировщики «фокке-вульф», которые топили американские суда, предоставляла германской разведке свои средства связи в Латинской Америке для оповещения подводного флота гросс-адмирала Деница, а после войны имела наглость потребовать у правительства США 27 миллионов долларов «компенсации» за то, что союзническая авиация «нанесла ущерб» ее заводам «Фокке-Вульф», потребовать и… получить! Представьте себе, наконец, что эта корпорация-конгломерат, занимающая, согласно знаменитым индексам журнала «Форчун», девятое место в списке индустриальных левиафанов с годовым оборотом в девять миллиардов долларов и фиксирующая непрерывный рост прибылей вот уже на протяжении многих лет, ухитряется тем не менее платить государственной казне столь же непрерывно убывающие суммы налогов. И вот это чудо-юдо, начиненное сюрпризами, как бомба тринитротолуолом, имеет в качестве председателя совета директоров человека по прозвищу «Никаких неожиданностей»!

Корпорация, о которой идет речь, называется «Интернэшнл телефон энд телеграф» (ИТТ). Имя мистера «Никаких неожиданностей» — Гарольд Сидней Дженин.

Согласно мифологии американского бизнеса, происхождение прозвища Дженина таково: почти сразу же после того, как он возглавил «Интернэшнл телефон энд телеграф» в качестве ее президента, Фидель Кастро объявил о национализации средств связи на Кубе, принадлежавших ИТТ еще с конца двадцатых годов. В течение продолжительного времени мистер президент пребывал в состоянии глубокого шока. Наконец, несколько отдышавшись, он созвал своих подчиненных из всех 93 стран, пораженных раковым метастазом ИТТ, в штаб-квартиру корпорации — 33-этажный небоскреб в готическом стиле на улице Брод-стрит в Даун-тауне. Сидя в кабинете-салоне эпохи короля французского Людовика XIV под портретом папы римского Пия XI, Гарольд Дженин, буравя своих вассалов взглядом потревоженной совы, грозно изрек:

— Я не желаю, слышите, не желаю и не потерплю никаких неожиданностей!

С тех пор фраза эта стала сакраментальной. Дженин неустанно повторяет ее на собраниях акционеров и заседаниях совета директоров, на светских банкетах и конфиденциальных инструктажах — брифингах. Недавно штаб-квартира ИТТ перебазировалась из готического небоскреба с Брод-стрит в небоскреб из стекла и стали на Парк-авеню, и остряки советуют пустить по его фронтону неоновой вязью: «Никаких неожиданностей». Но людям, знающим прошлое ИТТ и ее настоящее, знающим характер Дженина, имеющего еще одно прозвище — «Микеланджело бизнеса», которым его наградил французский журнал «Антреприз», совсем не до смеха. Ведь «Интернэшнл телефон энд телеграф» с неменьшим на то основанием может именоваться «Интернэшнл плащ энд кинжал». Корпорация располагает своей собственной разведывательной сетью, которую когда-то сравнивали с немецким абвером, а сейчас — с ЦРУ. (Кстати, в годы войны на ИТТ работали рука об руку в Швейцарии Аллен Даллес и банкир — генерал СС Курт фон Шрёдер.) Руководители ЦРУ признают, что разведка ИТТ «более мобильна и лучше экипирована», чем их собственная. «О многих важнейших событиях, происходящих в той или иной части земного шара, мы узнаем позже Дженина», — говорят они. Причиной тому не только бесконтрольный бюджет и чудеса коммуникаций. Некоторые из этих событий непосредственно инспирируются мистером «Никаких неожиданностей».

Если деятельность «Интернэшнл телефон энд телеграф» на международной арене напоминает хитросплетения ЦРУ, ее деятельность в рамках Соединенных Штатов напрашивается параллелью к ФБР. Согласно порядку, заведенному Дженином, копии всех телеграмм, отправляемых или получаемых сотрудниками ИТТ — деловых и личных, с финансовыми отчетами или с весточкой любовнице о приглашении на завтрак, — отсылаются на просмотр высшим жрецам корпорации. «Наши копировальные машины работают круглосуточно. От них пар валит», — невесело шутят сотрудники ИТТ. И хотя от электронных компьютеров пару валить не положено — не та эпоха — в этих словах нет ни грана преувеличения. Почта ИТТ рассылается в конвертах, запечатанных особым клеем; ее открытые депеши, как правило, зашифрованы. «Тайны ИТТ охраняются строже хитросплетений Ватикана и личной жизни английской королевы», — пишет журнал «Нью-Йорк». Чистка аппарата и промывка мозгов поставлены Дженином на научную основу. Ее катехизис — книга под классическим названием: «Обучение, переобучение и перепереобучение служащих». Когда двойное «пере» не помогает, служащий превращается в безработного…

«Микеланджело бизнеса» стремится сделать из ИТТ Сикстинскую капеллу мира монополий. «Гарольд начинает свой день с просмотра шкалы доходов корпорации, как обычные смертные — с бритья. Она — его зеркало», — говорят люди, близко знающие Дженина.

Из этого зеркала на мистера «Никаких неожиданностей» смотрит хитрое и жестокое лицо, напоминающее одновременно лисью морду и голову совы. За очками в легкой оправе — их называют бухгалтерскими — мигают глаза, умные и колючие. Мистер «Никаких неожиданностей» знает себе цену, хорошо знает. Его годовая зарплата, которую он сам себе платит — 813 311 долларов, — самая высокая в Америке среди менеджеров гигантских компаний. Впрочем, как без ложной скромности поведал Дженин журналу «Форбс», сие не так уж много, если учесть, сколько миллиардов долларов он заработал для ИТТ.