— Он где работает? В какой должности? — встрепенулась Валентина Михайловна.

— А его должность роли не играет, он и беспартийный, и без погон.

— Но, тогда?.. — изумилась Вербина.

— А он знает половину города и, главное, мыслит необычно. Он наверняка что-нибудь придумает, подскажет нам.

— Дай Бог, — с сомнением покачала головой Валентина Михайловна.

— Хорошо бы, — улыбнулась Даша.

Утром следующего дня, когда Ершов брел к остановке автобуса, у арки его остановил комендант — мужчина лет шестидесяти, с мясистым носом, толстыми губами и красными оттопыренными ушами. Одет он был в полосатую ковбойку и брезентовый комбинезон. Комендант провел ладонью по торчащей ежиком седине, кашлянул в кулак:

— Простите, не вы у Вербиных проживаете?

— Я.

— Вам требуется зайти ко мне.

— Что ж, — согласился Сергей, — почему бы и нет.

Дверь в домик коменданта располагалась за углом и вела прямо на застекленную веранду. У стола сидел пожилой милиционер с одутловатым лицом, расплывшимся вокруг маленького острого носика. Лишь три маленькие звездочки треугольником блестели на его погонах, но своей значимостью он, казалось, заполнял все помещение.

— Присаживайтесь. — Старший лейтенант указал Еро-шову на стул и представился: — Участковый Белкин. Вы проживаете на даче Вербиных?

— Я.

— Почему не прописываетесь? — сказал Белкин с выражением усталости и безразличия.

— Товарищ старший лейтенент! — Ершов даже привстал. — Я живу в нашем городе. Если я раз-другой переночевал на даче у друзей, о какой прописке может идти речь?

— А документы у вас есть?

— Пожалуйста, — ответил Ершов и порадовался, что не оставил дома университетское удостоверение.

— А паспорт? — изучив корочки, осведомился участковый.

— Паспорт лежит в тумбочке, однако разве удостоверения мало? В чем дело-то?

Милиционер вздохнул, глаза его вспыхнули:

— Вы знаете, где Петр Вербин?

— Конечно.

— Знаете, что идет расследование?

— Знаю.

— А что за самодеятельность развели?

— То есть? — изумился Ершов и подумал: «Уже настучали, но кто?»

Милиционер облокотился о стол, уткнулся лбом в ладонь:

— Ухмыляться нечему, дело очень серьезное, большие чины им занимаются. Чьего сына убили, знаешь?..

— Знаю.

— Ну, так и не суйся. Такая игра идет, такие силы задействованы. А ты куда? Крылышки сожжешь, для своего же блага не рыпайся! Усек?

— Значит, — зло усмехнулся Ершов, — дело Петра — табак, а мне сопеть в тряпочку, не рыпаться, ждать, когда друг погибнет? Когда вы его засудите?

— Так нет, — вздохнул старлей. — Если что обнаружится, отдай нам. Кровь Вербина никому не нужна, но какая интрига идет, представляешь? — Участковый махнул рукой. — И меня-то держат, знаешь где? А уж с тобой такое сделают, если что… Смотри сам, я предупредил тебя. Место у меня спокойное, я им рисковать не могу, а ты уж думай о себе сам.

Оказавшись в своей квартире, Ершов первым делом отыскал паспорт и только потом сварил кофе и позвонил Иерихону. Голос профессора Быченко гремел так, что трубку можно было даже не подносить к уху.

— Сегодня вечером жду тебя у себя дома. Придешь часам к пяти, понял?

— Да.

— А теперь слушай, у начальника спецуправления позавчера вечером убили сына.

— Пилой?

— Какой пилой? У подъезда по голове ударили.

— Ну и что?

— А то, голубь мой, что пахан его со старшим Яковлевым корешил, а у сына…

— Его Сашей звали?! — вдруг осенило Ершова.

— Сашей…

— И борода у него рыжая?

— Полегче что-нибудь спроси. Дело в другом, у покойного в портфеле оказалось две тысячи долларов. Чуешь?

— Так он шпион?

— Дура, не суетись. Поговорим в пять, а пока советую встретиться с одним моим старым знакомым, он в этих делах спец.

Спец оказался долговязым пожилым мужчиной с седыми кудрявыми волосами и большими выпуклыми очами. Движения его были резкими, словно электрическими, зато веки, наоборот, мигали крайне редко. Звали спеца Виктором Александровичем. Он провел Ершова на маленькую кухоньку, в центре которой на небольшом столике высилась початая бутылка водки с приставленными к ней двумя стопками.

Виктор Александрович плеснул в рюмки.

— Вздрогнем для разговора?

— Рано еще и дел много.

— Я тебе такого расскажу, что без ста грамм не поймешь.

— Только если одну, — вздохнул Сергей.

Спец глотнул водки, сморщился, отер губы ладонью:

— Тебе только, тебя Иерихон послал, его уважаю, он стукача за версту чует. А я, знаешь, кем был?

— Нет.

— А тебе этого знать и не положено. Силой был. Теперь же и в дворники не возьмут. Хорошо, что заболел, уволили просто вчистую, но пенсию оставили, инвалидность дали. А могли в порошок стереть. Почему? Потому что расследовать стал непотребное и вляпался. Сейчас кричат об Узбекистане, Кавказе, кланы у них, мафия… Да чтобы их мафия могла без России сделать? Там детки в коротких штанишках! У нас все начинается, у нас мафиози!

— Где же они?

— А пока тихо сидят. Друг друга боятся. Но такие миллиарды без дела пропадают, что скоро начнут войну.

— То есть?

— Что, — то есть? В стране сотни миллионеров, капиталистов, им бы развернуться, а законы мешают, страшно. Традиция у нас такая, Ленина цитируем, клянемся в бедности, но ничего, сейчас начнется, перейдут на легальное положение…

— Но как? — хмыкнул Ершов.

— Очень просто, открыть границы и разрешить частную собственность.

— А органы?

— Чьи? Наши или американские? Милый, ты держал в руках хотя бы десять тысяч? А тут миллионы, миллиарды. Пропала Россия, пропала.

— Чтобы? Был же застой, Брежнев больной, столько лет страна под руководством маразматика, но сейчас начнется обновление, — искренне сказал Ершов.

Виктор Александрович кашлянул:

— Обновление? Подожди, вот последних идейных ста-риков-фронтовиков из органов уберут, и нам всем — хана. Против миллиарды рублей, долларов, а за?

— Пушкин, Лермонтов, — отвечал Ершов.

— Таких, голуба, многиели читали? Но о деле. Ты из-за смерти сынка Бесова приехал?

— Моего друга арестовали в связи с убийством сына Яковлева. Но он не убивал, а Иерихон Антонович думает, что это дело может быть связано с делом Бесова.

— Отцы в одной команде играют, точно. У нас три крупные шайки: заграничная, южная и эти.

— Так, может, в отцах вся заковыка?

— Вряд ли. Дети есть у всех. Попробуй, тронь моих… У этой игры другие правила.

— А доллары?

— Их детям не дают. Одевают, кормят, на место устраивают, но наличные… Хотя дома, знаешь, о чем партийцы говорят?

— Откуда мне…

— О тех же деньгах, о прекрасной Америке и несправедливости социализма.

— Да ведь они коммунизм строят?

— Для тебя и для меня. Но бросим отцов… И десяти лет не пройдет, сам о них все узнаешь. Так вот, ребятки просто спекулировали.

— Но зачем? У них же все было?

— Ты кто по профессии?

— Доцент.

— А ты когда-нибудь дорогих проституток покупал, лакеи тебе прислуживали?

— Нет, да и откуда их взять?

— Ты, видно, книг начитался, насмотрелся фильмов. А ты жизнь изучай, узнаешь о том, сколь многие мечтают продаться. Запомни следующее: вся эта молодая шелупонь крутилась в кафе «Птица». Там и сделки совершали, там и спускали прибыль. Но дорогу туда ищи сам, меня отпустили, оставили в покое. Однако сам я больше в справедливость не играю, забьюсь в норку и буду наблюдать, как вас, идиотов, обувают.

Преподавал Ершов в группе юристов-вечерников. Веснушчатый паренек Коля очень старался, ходил на дополнительные занятия, факультативы, а работал милиционером в отделении, в ведении которого как раз и находилось кафе «Птица».

Недолго думая, Ершов направился прямо туда.

Встреча смутила обоих. Коля в университет ходил в штатском, а сейчас, когда он был в сержантской милицей-ской форме, у него даже физиономия изменилась — любопытство, романтичность словно испарились, зато холодная твердость сковала мышцы лица, обратив его в маску самоуверенного городового. Однако и Коля опешил, узрев своего преподавателя.