Старик откашлялся, неторопливо постучал костяшками пальцев по столу, опять откашлялся и, наконец, заговорил скрипучим голосом:

— Хотя ты и влад, но ты человек! В отличие от химер, и многих существ этого странного мира, ты получаешь энергию, питаясь самой банальной пищей. И тебе нужен сон! Но если ты считаешь, что ванна с чистой прозрачной водой тебе совсем не нужна, оставь её. Посчитай глупостью запах мыла, лаванды и мятных трав…

— Запах лаванды? — вдруг отчего-то поразился доктор, но тут-же вскочил с лавки, на которую присел от усталости: — Я согласен! Я хочу именно лавандовую ванну, и стакан апельсинового сока. И спать, спать, спать…

Что-то двигало им. Какие-то чувства, нетерпеливое ожидание смешивалось воедино с тайной радостью окунуться не только в пахучую ванну, благоухающую так призывно приятно. Не-ет! Это было нечто, что будоражило его нервы, подгоняло его тело и словно нетерпеливо нашёптывало, "ну-же, вспомни, вспомни…ну вспомни…"

Что? Что он должен был вспомнить? Через закрытые веки ощущается яркий свет, что исходит от воды и падает на стены ванной комнаты. Приятное блаженство растекается в уставших мышцах и расслабляет тело.

Лаванда успокаивала. Голубая вода в огромной ванне напоминала морское побережье, где они отдыхали всей семьёй в Лазаревском… Стоп! Почему Лазаревское, а не Крым, не Ялта, где они отдыхали ещё раньше, и где поездки и посещение всяких всевозможных исторических мест входили в план отдыха…

Лаванда! Она растёт именно в Крыму. Этот невзрачный голубой цветок, засушенный и собранный в такой-же невзрачный веничек-букетик, напоминает о себе терпким запахом, если растереть сухой цветок в пыль…

Какая нелепость, связывать воедино, то давнее, нелицеприятное происшествие с его женой, сегодняшними событиями и запахом лаванды, что источает эта невероятно голубая вода.

Доктор потёр виски распаренными руками, вновь прикрыл глаза.

"Он должен вспомнить! Он всё должен вспомнить…"

— Вам плохо? — тоненький голосок огромного существа, застывшего над ванной, ну никак не вязался с его внешним обликом.

Это была огромная лягушка, двугорбая как верблюд, с огромными страусиновыми ногами и короткими передними лапами тушканчика, три пальца которых казались очень даже устрашающими из-за длинных ногтей, которые сверкали неестественно кроваво-ярким перламутром лака…

— Не бойтесь доктор, я добрая! — расплылся в обаятельной улыбке невероятно огромный рот лягушки.

Её голова стремительно рванулась к лицу доктора, и доктор Апрель вдруг почувствовал, как он так-же стремительно уходит под воду, почти бессознательно опускаясь на самое дно ванны, видимо опасаясь тонкого раздвоенного язычка лягушки, больше похожего на жало змеи, едва скользнувшего по его лицу.

— Неужели эта тварь укусила меня? — лихорадочно забилась единственная мысль в воспаленном мозгу. — Значит, я умру! А как-же Марина?

Лавандовая вода лезла в ноздри, заливалась в рот, проникая всё дальше и дальше в желудок, в кишки, в лёгкие, забивая их, вытесняя воздух, заполняя всё его тело запахом терпким, полынным…

Он вспомнил… Он всё вспомнил! Ну, конечно, этот запах должен был насторожить его ещё в квартире. Неужели он, взрослый и умный, не смог связать всё воедино и понять, что "история повторяется…".

Именно такую фразу он услышал от бедно одетого старичка-экскурсовода из древнего дворца, когда тот преподнёс его жене маленький голубой колосок засохшего цветка, и посоветовал Марине вдыхать запах растения на ночь. Тогда у неё сильно болела голова, наверное, от переполненной обычным народом электрички, что медленно и так долго тащилась по раскаленному пеклу от самого города. Потом они вышли на нужной станции, но перед этим в вагоне опять — же, очень древний старичок, сидевший напротив, что-то долго и невнятно бормотал, обращаясь к Марине, и помахивая перед ней рукой в белой перчатке. Странно, что он бормотал? И отчего в дикую жару тот старик носил перчатки? Как и старик — экскурсовод из древнего города-музея. Только у экскурсовода были перчатки уже черного цвета. Старички не были похожи, и в тоже время что-то их сближало. Нет, не перчатки и не белая седая борода, и не их одежда, старомодная, из белого льна, бесформенная, безбожно помятая, не запоминающая, и в тоже время удивительно знакомая. Наверное, их незримо объединяло одно общее свойство. Они были похожи на волшебников, но на самом деле они были эктрасенсы…

Ну и словечко. Так и напрашивается на язык другое, более понятное и непристойное…

Марина в электричке всё время лежала на плече мужа, и он помнит до сих пор тяжесть её разгоряченного жарой тела. Старик в белом льняном костюме сидел напротив, надвинув на глаза легкую соломенную шляпу, и как-будто бы дремал. Марина тоже делала вид, что спала, а доктор и их сын Славка всё время смотрели в окно, хотя Сергей Викторович чувствовал, что старик не спал, а всю дорогу наблюдал из-под шляпы за ними, а особенно за его женой. Его повышенный интерес к Марине не вызывал у Сергея Викторовича беспокойства. Ну, подумаешь, сердобольный старичок попался. Ишь, как блестят слезой его глаза. Видно понимает, как тяжело сейчас его жене, ехать в жару в душной электричке. Поэтому даже его забавное предложение помочь Марине не вызвало никаких подозрений…

— Я эктрошенш! Лечу биополями. Бешплатно! Вы пошволите… — шамкал шепеляво старик, так умоляюще при этом вглядываясь в бледное лицо Марины, что сердце Сергея Викторовича в тот момент как-то странно и болезненно заныло.

Может, это была тревога и боль за жену, внезапно почувствовавшей себя плохо. Может желание помощи, совершенно постороннего человека растрогало его. Но, кажется, тогда он просто кивнул старику, и видимо отвернулся к окну, увидев, неожиданно радостные глаза старичка. Да-да, просто отвернулся в сторону, не мешая творить ему доброе дело…

Доброе-ли? Эта мысль только сейчас пришла в голову, а тогда…

Тогда он ещё ни во что не верил! Он даже не поверил, что тело Марины вдруг стало почти невесомым, перестало давить своей тяжестью ему на плечо, и он услышал вдруг её весёлый смех…

Нет! Он в это видение никогда не верил, и не поверит! Даже сейчас, когда прошло столько времени. Но… тогда он вдруг увидел именно Марину. Там, за мутным окном электрички, еле-еле тащившейся вдоль огромной ромашковой поляны, стояла она. Его жена! Он видел её красивую и здоровую, с венком на голове и с длинной русой косой, в удивительных одеждах, белотканных и просторных, с затейливым орнаментом по широкому подолу платья. Это была странная одежда каких-то древних времён. А какого рода-племени были те люди, что окружали её? Кто был тот высокий широкоплечий мужчина, что смеялся забавам и шалостям молодёжи окружившей Марину? Что за странный танец танцевала Марина перед светловолосым красавцем в дорогих одеждах заморского принца? Танец полный грации и затаённой страсти, танец целомудренной красавицы, и в тоже время настоящей лесной дикарки…

Не мудрено околдовать таким танцевальным набором кого угодно, а тем более этого светловолосого красавца. Он смотрит на женщину влюблёнными глазами, и послушно идёт за ней в круг танцующих… Затем подхватывает её на руки…

Но это уже не танец! И это уже не ромашковая поляна. Это море, где началась самая настоящая морская качка, буря, шторм, а иначе, настоящее светопреставление, где уже актёров всего трое. Лежащий на песке, возле разбитого корабля светловолосый мужчина, и плачущая над ним красавица в разорванном грязном платье. Её волосы растрёпаны, они забиты песком, морской тиной и водорослями. Кругом лишь песок, и завывая, ветер моментально заносит на разбитый корабль груды желтого песка, под которым уже давно скрылись мёртвые тела погибшей команды…

Так кто же третий? Или что? Быть может, это та неведомая сила, что вырвет из объятий желтого песка теряющую сознание красавицу, и перенесёт её на корабль… Корабль — призрак…давно уже ставший легендой!

Старичок разбудил их перед древним городом. Оказывается, они задремали. Сергей Викторович благодарил за что-то старичка, а за что, и сам не помнил. Марина мило улыбалась тоже, и также мило желала старичку всего хорошего. Тот качал головой и чему-то таинственно улыбался. А потом подарил Марине букет лаванды…