— У-а-а-а-у-у-у-а-а… — долго и протяжно воет толи ветер, толи одинокий и голодный зверь, что бродит рядом в поисках пищи и крова. — У-а-а-а-а…

— Он почуял кровь! — тихо бормочет старик, и, уставившись в черное небо, начинает что-то торопливо бормотать.

Сергей Викторович внезапно содрогнулся. Он вдруг почувствовал почти физически, как вновь скользит по багровым трубам его тело, и как он боится захлебнуться той жидкостью, что несётся следом за ним, и из которой он выплывает, и не может выплыть.

— Он голоден! — продолжал старик. — Ужасный зверь, что недавно поселился в этой местности, вышел на охоту. Вот уже более пятьсот лет он питается кровью жителей тех племён, что живут в этих местах. Вернее, жили…когда-то. Их уже почти нет. А если кто и остался жив, тот уже не жилец на этом свете. Они все умирают… как и эта земля, лишившись надежды на продолжение рода…

Старик замолчал, потупившись и закрыв глаза. Какая-то мысль мучила его, она почти ощутимо трепетала на его губах. Но вздохнув, старик открыл глаза, и, кивнув, на бешено крутящуюся тарелку, произнёс сурово:

— Смотри доктор на своё древо Жизни. Смотри внимательно Последний Потомок… Смотри и запоминай! И делай выводы! А моё дело крутить баранку этого агрегата, твоё же, вернуть родной земле то, что у ней украли…

Белое кружево снежной бури рассеивается, едва старик дотрагивается до чуть заметной кнопки, которую доктор поначалу не заметил. Тарелка, чуть подрагивая, тихо плывёт по огромному зелёному полю, странным образом растворяясь в ней, и Сергей Викторович с удивлением замечает, что тарелка вовсе и не исчезла, а перевоплотилась… в большую зелёную поляну, посередине которой, стоит большой ветвистый дуб, в центре дуба тёмным пятном выделяется большое дупло, из которого вылетает стайка птиц. Да это уже вовсе и не птицы, а группа девушек, которые смеясь, бегут по зелёному лугу наперегонки друг с другом, путаясь в своих длинных льняных платьях и вышитых сарафанах. Вот они догоняют друг друга и, повалившись, в единую кучу, барахтаются все разом, а затем с визгом и хохотом пытаются вскочить и убежать подальше от той девушки, что остаётся сидеть на траве с темной повязкой на глазах. Девушка поднимает руки и ощупывает повязку, затем поворачивается в сторону поляны, откуда доносятся веселые девичьи голоса, и прислушивается. Её профиль кажется знакомым, как знакомо лицо девушки, которое почти скрыто под черной повязкой. И доктор, вздрогнув, недоверчиво шепчет:

— Эртэ? Это… ты! Но… но это невозможно! Ты ли это? И почему ты здесь?

Девушка, словно услышав его слова, гордо вскидывает голову, отчего её длинная русая коса распадается и густой волной рассыпается по её хрупким плечам. Её волосы сверкают золотистым ярким блеском при каждом её движении. Девушка тянется вперёд, её волосы соскальзывают с плеч, и повисают пшеничными волнами…

— Марина? Так ведь это моя Марина? — растерянно шепчет доктор, но тут-же восклицает, протягивая руку к исчезающей картинке на экране: — Марина… Куда ты, Марина? Постой…

Он всё ещё продолжает тянуть к девушке руку, но она уже исчезла, словно

испугалась его отчаянно громкого крика:- Мари-и-ина-а-а!

Старик вздрагивает от этого крика и болезненно морщится, когда Сергей Викторович с силой хлопает по тарелке ладонью, словно пытаясь остановить её.

— Давай договоримся! — устало произносит Лес, потирая ладонью лоб и вновь морщась. — Ты ведёшь себя тихо. Очень тихо! Ни к чему не дотрагиваясь! Ты только смотришь, ничему не удивляясь. Ты думай, решай, суммируй все факты своей долгой биографии, но прошу об одном, не шуми. От шума так болит голова! Ты больше примечай, иначе не поймёшь причину зла, а, следовательно, не разгадаешь загадку великого Мага. Ты понял?

— Да! — согласно кивает головой Сергей Викторович, на самом деле ничего не понимая. — Конечно, я буду сидеть тихо-тихо. Вернее стоять… Ни к чему не дотрагиваясь. Вот так!

Он замирает, а Лес, вздохнув и покачав головой, начинает возиться с огромной фарфоровой тарелкой, но она, словно чувствуя к себе интерес, издевательски молчит, равнодушно взирая на склонившегося над ней пожилого мужчину.

— Странно! — бормочет старик и с досадой вздыхает. — Не работает! Это не иначе козни Мага и его приспешников. Пронюхал что-то злодей, вот и подстроил аварию…

— Дайте-к а я посмотрю ваш агрегат. — решительно отодвигает старика Сергей Викторович, не обращая внимания на протестующий возглас старика.

В кабинете гастроскопии, и не такая техника стоит. Иногда она тоже отказывается работать и тогда приходится вызывать специалиста- техника, который налаживает её. Нередко Сергей Викторович и сам занимается ремонтом, хотя мог бы спокойно в такие часы простоя прогуляться по поликлиники или посидеть в кабинете у статиста за компьютером… Стоп! Так и есть! Вот в чём загвоздка! Маленький, чуть заметный волосок — провод отсоединился от небольшой коробки, в которую, судя по всему, стекаются все явные и тайные нити управления этой волшебной тарелочки.

Тэкс-тэкс! А чудо, в виде волшебства тарелочки, оказалось таким прозаичным! Разрыв соединён, и теперь остаётся лишь нажать кнопку. Есть! Чувствуется едва заметная вибрация, и тарелка пошла по кругу. Медленно- медленно, набирая силу, всё больше ускоряя темп… убыстряя…

— Что ты наделал? — прогремел над самым ухом Сергея Викторовича громкий голос Леса. — Что ты натворил, мастер на все руки… Ты нажал не ту кнопку. Страшная сила увлечёт тебя за собой как бессловесного котёнка, и ты, лишь только приблизившись к желанной цели, будешь вновь попадать в круговорот…вот…вот…вот…

Но едва ли доктор уже слышал последние слова. Странная, и довольно грубая сила вырвала его из пространства и втянула в круговерть бешено вращающейся чаши. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Ну, да бог с вами! Разве можно противоречить той дикой и необузданной силе, что тащит, крутит, ломает, бьёт, несёт, лелеет, баюкает, а затем, вновь, поддав шлепка для скорости, волочит тебя неизвестно куда и зачем, словно ты никто и ничто для этой страшной силы.

Ты маленькая песчинка! Несъедобная щепочка… Тьфу! Как-бы зубы об тебя не поломать! А впрочем, можно и выплюнуть бедолагу. И вот лежишь ты, как смятый лист бумаги из школьной тетради, как зажёванная ни на нет жвачка, к тому-же раздавленная чьим-то башмаком. Но ты упорно лежишь, цепляясь остатками последних сил за своё временное пристанище на земле или асфальте. Сил нет, но есть злость и упорство, которое рождается откуда-то из глубин души. Не-е-ет, братцы! Не-е-еет! Так просто меня не возьмёшь! И смятый лист можно расправить, и разгладить, и жвачку от грязи отскоблить, как это делает дурачок Женя с Дачной улицы. Но то жвачка, а ты человек, который может мобилизовать все свои силы в случае…

В случае чего? Не всё ли равно, в каком случае ты будешь оставаться человеком, и именно ЧЕ-ЛО-ВЕ-КОМ, а не тряпкой, о которую кто-то с удовольствием вытрет свои грязные башмаки.

— …этот проклятый влад довольно бездарная личность. Да, я не отрицаю, что он красив, прекрасно сложен, в меру умён, но не до такой степени, что-бы именно он являлся продолжателем рода человеческого. Много чести! И почему именно он? Почему не я являюсь Последним Потомком? Я! Почти властелин над этой землёй, почти царь, почти бог…

— Ма-а-у-у! Ну, насчёт Бога ты мой хозяин немного того-о, загнул-л…

— Молчи Бармалей! Ты такой же слабак, как и твой прежний хозяин. Помани тебя кровяной печёнкой, так ты и маму родную продашь… — раздался хриплый голос и грубый мужской смех.

— Ма-а-у-у! — обиженно протянул приторно-сладкий голос. — Ты не прав мой новый господин! И мой прежний хозяин вовсе не слабак, и я маму родную не продавал. Меня завербовали как вражеского агента, после долгих и упорных уговоров, но я патриот…

— Утю-тю-тю, как ты заговорил. Молчи уж, рыжая бестия! Не патриот ты, а предатель и шпион, если быть точным в определении. Рыжий рыжего спросил, чем ты бороду красил, а Бармалей? Чего надулся, как воздушный шар, того и гляди, лопнешь. Кто же тогда у меня за шафера сойдёт…